Моря колыбель

Татьяна Максименко, 2019

Максименко Татьяна Дмитриевна родилась на Кубани в 1952 году. Окончила Литературный институт им. Горького. Автор десяти поэтических книг. Публиковалась в журналах «Смена», «Литературная учёба», «Работница», «Юность», «Поэзия», «Сахар», «Таврия литературная» и др.; альманахах, коллективных сборниках и антологиях: «Строфы века» (под редакцией Е. Евтушенко), «Поэзия. Век XXI» (под редакцией В. Кострова и Г. Красникова) и др. Участник VIII-го Всесоюзного совещания молодых писателей. Член Союза писателей России. Лауреат Всесоюзного литературного конкурса им. М. Горького, лауреат премии издательства «Молодая гвардия» в номинации «Лучшая книга молодого писателя», лауреат московской областной премии им. Р. Рождественского, лауреат Открытого поэтического конкурса-фестиваля «Шиповник-2019». Имеет литературные награды, в т. ч. орден «За вклад в просвещение». Проживает в г. Жуковский Московской области.

Жизни сердцевина

Степь

Недоступна чужому народу

Степь, где с Богом в веках мы вдвоём.

Е. Кузьмина-Караваева

Мне степь напоминает корку хлеба:

Не белого, но черного. Она

Волной полынной устремилась в небо,

На горизонте мрачных туч полна.

Там солнце, побледневшее от зноя,

Иссушит камыши и ковыли,

И развернёт, как свиток, предо мною

Стовековую летопись земли.

Там с Богом говорить намного проще:

Простор — и свет, и никаких преград!

И дух мой усмиряется, не ропщет,

Готов узреть вдали небесный град.

Морская болезнь

Зацепила душу фраза —

И покой ей только снился!

Море — в стадии экстаза,

И кораблик накренился.

Он, ведомый мутным светом

Маяка на горных склонах,

Не боится схватки с ветром,

Разъярённых волн солёных.

В клочьях туч сырое небо,

А душа — как в море щепка!

Для неё — что быль, что небыль,

Но за жизнь схватилась цепко.

В три погибели согнулась,

Чтоб узреть желанный берег,

Потянулась, встрепенулась,

С криком чаек — без истерик…

Шум утих… Устало море

Штурмовать скалу, как крепость.

А маяк на косогоре

Позабыл волны свирепость.

Солнце выглянуло… Утром

Море выглядело сытым:

Отливало перламутром,

Бирюзой и малахитом.

Волны

Разыгрались в море волны,

Мчатся буйным табуном.

Сил неистощимых полны,

Чёлн перевернув вверх дном.

От рассвета до заката

Море грозное шумит.

Нетерпением объято,

Средь солёных пирамид.

Тучи… Скалы-исполины…

Ветер морю — словно брат,

Ярым волнам дует в спины,

Прыгнув с кручи, как пират!

Восходит солнце

Нет, смерти нет! Есть кормчий на корме,

Есть слово Бог, что светится в уме,

Есть мысль: уже недалеко до рая.

Есть море, где алеет, догорая,

Лик солнца: он огромен, словно Бог,

Он чуток: слышит мой невольный вздох,

Когда лечу в невидимую бездну…

О катастрофах думать бесполезно:

Плывёт по небу месяц молодой,

Дыша прохладой, дремлет сад густой,

Где Ева тянет яблоко Адаму…

Сверни налево и направо… Прямо

Иди, иди… Когда увидишь свет,

Воскликнешь удивлённо: «Смерти нет!

Есть — жизнь! Восходит солнце над холмами».

Здравствуй, море!

Вот-вот покажется…

Уже совсем немного:

Ещё один дорожный завиток —

И — здравствуй, море!

Позади дорога,

А впереди малиновый восток.

Павлиньи перья так не трепетали,

Никто не пел так ни в одном хору,

Не обещал распахнутые дали

И белоснежный парус на ветру!

Дана морской стихии эта сила,

Величие и горделивый нрав,

Чтобы толпа её превозносила,

Разинув рты и головы задрав.

Бессонно бьются волны, дремлют горы,

Гудит, оставив след, аэроплан…

Слепят лучи, стихают разговоры,

Когда над морем небосвод багрян…

Заходишь в море: неба отраженье,

Осколки звёзд… Всевышнему хвала!..

И радости полны твои движенья:

Душа освободилась, поплыла!

На глубине

Юная, крутолобая,

Смуглая — это я!

В грозное море пробую

Прыгнуть… Волны края

Нет, не жемчужной пеною

Пенятся, а клыки

Кажут… Но постепенно я

Вынырну из тоски.

Арфа моя гудящая,

Солнце моё, луна!

Жизнь моя настоящая

В вечность устремлена!

Силы в ней много и легкости,

Радости и любви,

Молодости и ловкости…

— Бросьте канат!

— Лови!

Это море шумит

Это море шумит и плетёт свои кружева.

Набегут на скалу крутолобые волны-барашки —

И тогда закипает вокруг бирюза, синева,

Разливается горечь цветущей ромашки.

Это море шумит, округляя свои завитки

В совершенные локоны розовой Афродиты.

Это море шумит, и объятья его крепки,

И ладони для парусников открыты.

Это море шумит: и натянутая струна

Прозвучит — и напомнит о предстоящей разлуке.

Я не чайка, летать над волной не вольна,

Но невольно заплещутся крыльями белые руки.

Первый православный храм в Крыму

Всё глядеть бы на смуглые главы

Херсонесского храма…

А. Ахматова

Свят Екатерининский собор —

Первый православный храм Тавриды,

Близок и знаком нам с давних пор:

На открытках памятные виды,

Ниши со святыми, мощь колонн,

Свечи, что мерцают у икон,

Храм, где дух Потёмкина витает…

И приделы храма — с трёх сторон,

Пантеон, где славу обретает

Воинство… В Очакове, поди,

Кто-то скажет: «Войны позади…

Впереди — лишь шашлыки да пляжи…»

У поэта — колокол в груди:

Срок придёт — своё он Слово скажет.

Шторм в Керчи

Шумит, валы вздымая, Понт Эвксинский,

Скрывая древний город под водой.

И, обладая силой исполинской,

Грохочет гром июньский, молодой.

На море шторм! Срывает ветер крышу,

Раскалывают небо на куски

Зигзаги молний…Колокол услышу —

И вглядываюсь в даль из-под руки.

А там — завеса плотного тумана,

И тучи в стрелах молний вдалеке…

Там храм, что принял имя Иоанна,

Воздвигнут на любви, не на песке.

На вершине горы Митридат

Моря свежее дыханье,

Керчь — и Митридат-гора.

Изнурительна жара,

Вялых листьев колыханье.

Киммерийские ворота —

И ступени в небо… Мост:

Он вдали… А мне охота

Глянуть вниз, где во весь рост

Распростёрся город древний.

На ступеньках — зыбь веков.

Не уйти от сквозняков:

Всё отчётливей, напевней

Стонет арфа… Сам Эол

Эту арфу изобрёл.

Мне она напоминает

Про горячие бои:

Где осколки от гранат,

Где чужие и свои

Обагрили землю кровью,

Где тоску про долю вдовью,

Песни бережно хранят.

В керченской степи

Рваная рана оврага

На груди степной.

До родника — два шага,

Шелест травы и зной.

Коршун упрямо кружит,

Юркнула в нору мышь…

Ветер с листвою дружит:

Зашелестел камыш.

Спрятался за высоткой

Старый окоп в полынь.

Линия неба чётко

Врезалась в степь, в теплынь.

Под молодой плакучей

Ивой — могильный холм.

Выпал мне грустный случай:

Вспомнила — в горле ком.

Дед мой погиб в атаке,

В братской могиле спит…

Там пламенели маки

В лунках из-под копыт…

Поле

Ветру нравится русское поле:

Как волнуется рожь при луне,

Где играют ведущие роли

Свет и тень, приближаясь ко мне!

Где бурьян, вырастая стеною,

Отряхнёт чужаков семена,

И — стена меж тобою и мною,

Снова чертополоха стена!

Это поле, что полито кровью

Человечьей, шумит по ночам.

Стебли маков, прильнув к изголовью,

Приближаются к сонным очам.

Утром птицы в воздушном потоке

Устремляются вдаль, за межу,

И гудит самолет на востоке,

За которым я долго слежу.

Красный конь

Конь! Казачий быстроногий конь:

Бьет копытом, гулко бьет копытом.

Ржаньем прогоняет страх погонь —

И скорбит о всаднике убитом.

Навсегда запомнил верный конь

Звонкий голос казака лихого.

Прыгнул в воду, а потом в огонь,

И от боли захлебнулся снова.

Больно видеть друга — седока

На земле, среди густой полыни.

Холодна у всадника рука,

Навсегда в степной остался глине.

Страшно, страшно жаркому коню

Сквозь кинжальный блеск великолепий,

Двигаться навстречу воронью

Одному среди бескрайней степи.

Белый конь

Белый конь в тумане тихо бродит,

Ветки верб мерцают у реки.

Белой ночью белый пароходик

Подаёт негромкие гудки.

След разлук в душе молочно-белый,

И от камня — по воде круги…

Жеребёнок — милый, оробелый,

В неизвестность ночи не беги!

Даже птицы в белые одежды

Рядятся, и, выйдя из воды,

Тянут крылья, полные надежды,

Прячутся в прибрежные сады.

Мягкие, как лён, свои ладони

На глаза роняет мне рассвет…

Где-то на лугах пасутся кони.

И короче этой ночи нет.

Уроки плаванья

Отец стоит ко мне спиною,

Кричит с досадою:

— За мною!

Я страсть трусливых не люблю,

Капризных маменькиных дочек…

— Плыви!..

Мне б воздуха глоточек —

И я все окрики стерплю,

В холодной глуби погибая…

А под водою голубая

Рыбешка юркнула в траву…

И вынырнув, я по-собачьи

Барахтаюсь, смеюсь и плачу,

И все плыву, плыву, плыву…

Свисают мокрые косицы,

Немеют смуглые ключицы,

Слабеет тело, но река

Несет меня легко и вольно,

И усмехается довольно

Отец — и вот его рука!

О, счастье — заново родиться:

В воде плотвицею резвиться,

Над крышей ласточкой летать!

Проснуться утром солнцем алым,

К воде бежать ребенком малым,

Ромашкой в поле лепетать!

Юность

Родниковая радость,

Васильковая грусть.

Земляничная сладость,

Ветки тоненькой хруст.

Я губами срываю

Мякоть со стебелька,

Я восторг не скрываю

В кружевах сосняка.

И земля бесконечна,

И бессмертна душа.

Я юна и беспечна,

Воду пью из ковша.

В ненаглядное лето,

Где по пояс трава,

Уплываю, согрета

Солнцем, с чувством родства…

Ливень

Гром грохочет, тишина трепещет,

Птица в страхе кружит над гнездом.

Над соседней рощей ливень хлещет,

В свете молний одинок наш дом.

Как глотает жадно влагу вереск,

Как вздыхают стебли камыша!

Вслушиваясь в этот шум и шелест,

С музыкой слилась моя душа.

У природы свой оркестр, где скрипки,

Балалайки и аккордеон

Розовых бутонов будят свитки,

Слыша смех, переходящий в стон.

Я бегу домой в промокшем платье,

Где меня встречает мама: «Ах!..»

Этот ливень полон благодати,

Этот вечер свежестью пропах.

На волне беспечности

В сочетании мёда и горечи

Жизнь смакую, дышу и живу!

То слетаю на саночках с горочки,

То под парусом в море плыву.

Скоротечны мгновенья беспечности,

Но на фоне печали они,

Становясь продолжением вечности,

Наполняют сиянием дни.

Казачка

Поэту Владимиру Лория

Азарт веселья наполнял меня

И требовал горячего коня

И ветра, обжигающего щёки!

И музыки, гремевшей из садов,

Причастной к созреванию плодов.

— Я Вас люблю!

Пусть вслед летят упрёки!

Мне ни к чему надежная броня,

Вы всё равно поверите в меня,

Ведь ради Вас материки я сдвину,

Расплавлю вековую толщу льдов,

Чтобы звенеть ручьём на сто ладов:

— Я Вас люблю,

К Вам, как весна, прихлыну!

У костра

Жизнь случайна и неповторима…

Мы сидим у жаркого костра.

Тянут за собою струйку дыма

Донником пропахшие ветра.

Как меняет краски все живое,

Попадая в бешеный огонь!

Встряхивая гордой головою,

Красный куст заденет белый конь.

Он, гарцуя, смотрит взглядом кротким,

По веселым всадникам скорбя.

Он пришел сюда путем коротким,

И с надеждой смотрит на тебя.

Веет сокрушительною силой

И взлетает в языках огня!

Вслед ему тяну я руки:

— Милый,

Унеси на небо и меня!

«Тихо скрипнет половица…»

Тихо скрипнет половица,

За окном вспорхнёт птенец…

Здравствуй, матушка-девица!

Здравствуй, молодец-отец!

Вы меня не узнаёте,

Я во сне гляжу на вас.

Вас, как птица на излете,

Разбудила в поздний час.

Я о раму в кровь разбилась,

О прозрачное стекло.

Мне свобода полюбилась,

Детство стало мне мало.

Звезд небесных тают свечи,

Убегает темнота.

Детство — утро, старость — вечер,

Мчатся зимы и лета.

Потому всё чаще, чаще

Возвращение назад:

Жест усталый, взгляд кричащий,

Обнаженный дикий сад.

Все свирепей ветер в поле,

Всё тревожней стук в окно…

Матушка, спаси от боли,

Ведь тебе не все равно,

Что со мною завтра будет,

И какая доля ждёт,

Кто в тоске меня забудет,

Кто с ума меня сведет…

После шторма

Дул ветер с моря, поднимая волны

На высоту, рекордную в тот день.

И крикам чаек вторили валторны

В моей душе, которой было лень

Трудиться, различая позитивы

Средь негативов… В мутный серый цвет

Окрашен берег, и его мотивы

Душе внушали, что покоя нет

Ни в воздухе, ни на земле, ни в море.

Что мгла морской простор заволокла,

И вдалеке невидимое горе

Несло в себе неотвратимость зла.

Но ветер стих, прозрачной сделал воду,

Пробился луч сквозь кипень облаков.

На берегу прибавилось народу,

У сетки волейбольной — игроков.

И в будничной вечерней круговерти

Запела радость жизни, как всегда.

Душа уже не думала о смерти,

Хотя ей это стоило труда.

Сон

Моря вспененного рокот,

Душ встревоженных сближенье.

За спиною шум и грохот:

Катастроф шаги саженьи.

Волны ветра, древа локоть,

В небе облаков движенье…

Разве можно пламя трогать,

Головы унять круженье?

Что случится вдруг со мною,

Что — в грядущем? Я не знаю.

Мне цветущею весною

Высь приснилась ледяная.

Жить наедине с виною,

Полюбить… Кого, родная?

В степи

Ветер шумит над хутором:

Яблоки — шлёп, да шлёп…

Звёздам полночным муторно:

Мучает их озноб.

И, поминутно кутаясь,

В тучи, как кожухи,

Смотрят на степь, где лютые

Волки и пастухи.

Ранняя осень, странная:

Заморозки и зной.

Силы сошлись неравные —

Ветер тому виной.

И на клочки разорвана

Тучка — или овца?

Ветер относит в сторону

Звяканье бубенца.

«Листва с полетами знакома…»

Листва с полетами знакома,

Ей суждено на землю лечь.

И вспыхнет свет в окошках дома,

И мягко шаль коснется плеч.

Кто шепчет за моей спиною,

Кто мне мешает ночью спать?

Склонилась осень надо мною,

Печальней, чем родная мать.

И шелестит вдали осина,

Окутав душу холодком,

И вязнет под ногами глина,

К утру покрытая ледком.

ИЗБАВЬ МЕНЯ…

А в душу смотрит тишина

И ясный взгляд седого Бога…

Е. Кузьмина-Караваева

От легкомыслия — к забвению,

Окаменелому бесчувствию.

Господь, пошли мне избавление,

Тогда звезду во тьме — найду свою.

Избавь меня от искушения,

Всели в меня великодушие…

И после кораблекрушения

Из моря выберусь на сушу я.

«Послушай, это плачет тишина…»

Послушай, это плачет тишина,

А ветер бродит на другой планете.

Горька любовь, но лишь она одна

Грустит о невозвратном нашем лете.

Другим уже, пожалуй, все равно:

Смеемся мы или во сне летаем…

Жаль, что открылась нам не так давно

Вся сердцевина жизни золотая.

В ней пыль веков и равнодушья тлен

Однообразны, как пески пустыни.

Но в красках осень…Что ей дам взамен?

Лишь зерна, замурованные в глине.

В капле мёда, янтаря…

Быстротечность тусклых зим,

Мимолётность ярких вёсен…

Образ твой неотразим,

Неожиданная осень.

Я как терпкая айва:

До морозов не поспела!

Но тугая тетива

Ветра вновь толкает стрелы.

Никуда не скрыться мне:

Спелой гроздью винограда

Растекаюсь в тишине

Настороженного сада.

В капле мёда, янтаря

Отражаюсь, холодея…

Слишком поздняя заря,

Слишком смелая идея.

Камень превращая в пыль,

Виноградный сок — в забвенье,

Расстелив седой ковыль,

Осень медлит на мгновенье.

Возвратив душе покой,

Ничего не обещая,

Свет подарит вдруг такой,

Сад в потёмках освещая!

С нею я пытаюсь в даль

Необъятную вглядеться,

И, закутанная в шаль,

Мамину — впадаю в детство..

На баштане

Я увидела бахчу —

И стрелой туда лечу.

Сторож — дедушка Осман,

Я же — гость, на пир не зван.

А вокруг — медовых дынь

Аромат… Суха полынь,

Но течёт арбузный сок,

Поднесёшь ко рту кусок —

Мякоть — розой расцвела,

Всем, кто пробовал, хвала!

— Выбирай арбуз! Щелчок:

Звон издал его бочок!

Полосат и сахарист,

Спел! И мой оправдан риск,

Это ведь не кот в мешке,

А кавун в моей руке,

Словно шар земной, пузат!

На баштане — детский сад:

Вот помельче карапуз,

Он тяжёл, и это — плюс.

Минус: не вошёл в рюкзак,

Как тащить его мне, как?

Крепко обняла его,

Сердцем ощутив родство.

Рук не разомкну сейчас,

Угощу арбузом вас…

«Весёлая кровь казака…»

Весёлая кровь казака

Бессонно поёт в моих жилах.

Ей течь предстоит сквозь века,

В запястьях пульсировать милых,

Под ветром степным горячеть,

Под снегом краснеть, как шиповник,

Влить в душу — отвагу и честь,

А сердце — любовью наполнить.

Была для богатых бедой,

Зато утешеньем — для нищих!

В земле она стала рудой,

И маками — на пепелищах.

Пробилась сквозь губы — в слова;

Нетленная, червь не источит!

И шепчут о ней дерева,

И волны морские бормочут…

Предок

Война. Дожди.

Полк промок насквозь,

Увязла ось…

Попал в окружение,

И началось унижение…

Мой предок — казак:

Тоска в глазах,

Топал по глине

С болью в грудине,

Мечтал очутиться

В станице родной,

Где конь гарцевал вороной…

Подростку в деревне отдал сапоги,

Простуженный сам, под глазами круги…

Не дав погоны сорвать с плеча,

Был расстрелян рукой палача.

«На току, где хлеб молотили…»

На току, где хлеб молотили,

Ветер швырял солому.

И меня старики простили,

С поля двинулись к дому.

Там, в беседке из винограда

Стол для гостьи накрыли.

— Чудо: видеть родное чадо! —

Обо мне говорили.

«У времени — свои пределы…»

У времени — свои пределы,

Где молодые сыновья,

Что жадны до любого дела,

Умчатся в дальние края.

Там, на чужбине, постепенно

Они поймут: отец и мать —

Не вечны… Их любовь нетленна:

Родительская благодать.

Прославят сыновья чужбину

Или с тоскою проклянут,

Во сне Россию, Украину

Увидят — тяжело вздохнут.

В конце концов, причалят к дому,

А там — лишь холмики могил…

И всё родное незнакомо

Откликнется, лишая сил.

«Больно пригожа осень…»

Больно пригожа осень

С шумом листвы в горах.

— Жизнь, нас порадуй! — просим,

Одолевая страх.

Страх — очутиться с краю,

Страх — покатиться вниз…

Снова я умираю

С толпами у границ.

Летя на свет

В глухую ночь душа моя проснулась,

Свечу узрела, слезы пролила,

И тоненькая ниточка тянулась

К другой душе, и шевелилась мгла.

Душа моя увидеть торопилась

Луч солнца, яркой бабочкой летя,

И горечь предрассветная клубилась,

И где-то в зыбке плакало дитя.

Летя на свет, душа моя сроднилась

Со жгучей болью, с чередой потерь,

Родившись там, где крыша накренилась,

Скрипела и распахивалась дверь.

Где проявилось вдруг в дверном проёме

Родное материнское лицо…

Но было пусто в деревенском доме,

Лишь голуби садились на крыльцо.

Блаженство

Блажен безумец, ждущий воздаянья,

Блажен гордец, возжаждав покаянья,

Блаженство — неземное чувство, брат.

Ведь жизнь — она ведет нас всех по кругу,

Заставив вспыхнуть чувственную вьюгу,

Идти вперед — и никогда назад.

Но почему старик впадает в детство?

О, неужели есть такое средство —

Заставить время повернуться вспять?

Ведь все мы — все! — боимся возвратиться

В утробу… Мать-земля стирает лица

Людей, и на краю земли стоять

Нам страшно… Брат, живи, пока живется,

Пей воду из отцовского колодца,

Ребенку небо в звёздах покажи.

Что будет завтра? Я не разумею,

Но вновь пленяясь родиной своею,

Тянусь на свет ростком живой души.

Родное

У нас, в Подмосковье — дождь,

У вас, на Кубани, смерч…

У нас на опушке — хвощ,

В станичном кургане — меч.

Меж нами — поля, леса,

И в балках степных полынь,

Птиц звонкие голоса

И неба густая синь.

Томительна и долга

Дороженька к вам на юг.

Но мне она дорога:

Колеса стучат — и дух

Мой крепнет: какой простор,

Лиманы и плавни — там!

Река оживляет взор

С дорогой к родным местам.

И лица людей просты,

Приветливы… Боже мой!

Прости же отец, прости,

За долгий мой путь домой…

Баллада о казачьей атаке

Перед нами встали какие-то казаки.

Это черти, а не солдаты,

а кони у них стальные.

Живым нам отсюда не выбраться.

Из письма итальянского офицера, 1942 г.«История земли Кущевской» г. Кропоткин, 2009

Война. Россия. Год сорок второй.

Кубанская земля для итальянцев

Родной не стала. Море — за горой.

Пришельцам не до песен, не до танцев.

Их встретили не черти — казаки.

У них стальные кони, шапки, бурки,

Но шашки — наголо! Лишь взмах руки —

И головы летят… Подвижны, юрки,

Готовы наступать — и тут же смять

Ряды пришельцев. Смелые атаки

Внушают страх. Врагам не устоять.

Кто кулаками машет после драки?

— Отсюда нам не выбраться живым, —

С тоской в Тоскану итальянец пишет.

Коль на земле мы Бога прогневим —

На небесах нас Бог уже не слышит.

…Все так. Завоевателей следы

В потустороннем веке затерялись.

А новый век с нашествием орды

Усилил гнев Господний… Простирались

Пред Божьим оком в дымке рубежи,

И линии судьбы, и очертанья

Грядущих бед, и васильки во ржи —

И прочные основы мирозданья!

Ты спрашивал: зачем была война?

Наверное, затем, чтоб нам сплотиться,

И долго в реках памяти светиться,

И в час беды воспрянуть ото сна.

Награда

По крови я — кубанская казачка:

Скуласта и глазаста, и настырна.

В благих делах не свойственна мне спячка.

И не привыкла я стоять по стойке: «Смирно!»

Спешу туда, куда спешить не надо,

Влезаю в спор, презрев толпы молчанье…

В конечном счёте, ждёт меня награда:

Улыбки, песни, крылья за плечами.

Мне нелегко: в крови моей лютуют

Степной сквозняк и брага винограда.

Но песню я всегда пою такую,

Где плакальщицей быть в натуре надо.

Ведь пращуры мои в боях мужали

И землю щедро кровушкой поили.

О них гремят истории скрижали,

Их подвиги хранят людские были.

Казачество! Минувшая эпоха

Слезами вдов и матерей умылась…

Сражаясь со времён царя Гороха,

Мы верим: снизойдёт к нам Божья милость.

21 июня 1941 г

Еще мой дед, копающий криницу,

Не знает, что погибнет на войне…

И лепестки акаций на станицу

Летят, где предстоит родиться мне.

В непаханой степи пасутся кони,

Достраивает клуб колхоз «Борец»,

И одуванчик в маминой ладони

Взъерошен, словно пойманный птенец.

А мой отец — задумчивый подросток —

Модель аэроплана мастерит.

Удачный взлет…

Но крылья в красных звездах

Запутаются в зарослях ракит.

Еще земля в подсолнухах и маках,

Еще снаряды — в дремлющей руде,

И тракторист о танковых атаках

Не ведает, пройдя по борозде…

Но у травы уже тревожный запах.

Вот-вот от взрывов лопнет тишина!

И солнце в страхе пятится на запад,

В кровавых тучах прячется луна.

Медаль за отвагу

Моему отцу-фронтовику,

Дмитрию Андреевичу Толстому

Гимнастёрки новые, пилотки:

Конец ознакомительного фрагмента.