Звезда на одну роль

Татьяна Степанова, 2001

Каждая актриса мечтает о том моменте, когда взойдет ее звезда. Грезили об этом и те юные блондинки, тела которых, одно за другим, были обнаружены на стройках и в подмосковном лесу. Чьих рук это дело? Неужели объявился новый маньяк-серийник? Начальник ''убойного отдела'' Никита Колосов начинает расследование этих загадочных убийств. Помочь ему решает журналистка Катя Петровская. Ведь одна из погибших актрис ее близкая подруга…

Глава 9

ТРУП В ЛЕСУ

Этот день — 2 марта — запомнился Кате надолго. Утром, едва только она переступила порог пресс-центра, следом за ней ворвался Тимка Марголин — шеф телегруппы.

— Петровская, живо, одна нога здесь, другая там, иначе опоздаем! — распорядился он, на ходу бросая Кате мятный леденец.

Она ловко поймала конфету.

— Куда мы опоздаем, Тимофей Владленович?

— Как куда? Ах, правда, ты же не в курсе! Притон, притон берут в Луговцах! Едут прямо с утра — пока они еще тепленькие, не очухались. Ты же сама меня просила — возьми да возьми с собой!

— Ой, Тимочка, и правда. Гран мерси. Я мигом. — Катя лихорадочно нашарила в ящике стола блокнот, запасную ручку и, прижав сумку к груди, понеслась вслед за Марголиным.

У главка разводили пары старенькие желтые «Жигули». Внутри битком набились крепкие ребята из наркотического отдела. За рулем важно восседал третий оператор телегруппы Лева Львов. Катя с трудом примостилась с краю.

— Камеру, камеру не повредите! — тревожился Марголин, юлой вертевшийся на переднем сиденье. — Леш, я же тебе ее в руки дал, в руках и держи. Не клади Бондареву на живот! Я кому сказал! Чуть машина на ухабе подпрыгнет — и ау, прощай техника!

— А остальные где? — спросила Катя.

— Да остальные минут уж двадцать как отчалили, — ответил тот самый опер, в живот которого упирался марголинский «Панасоник». — Лева, голубь, жми на всю железку. Мы должны быть там через полчаса.

«Жигули» ехали быстро, даже слишком, на Катин взгляд. Тряслись, завывали, визжали тормозами на ухабах и поворотах. На крыше мигал прилепленный Львовым синий «маяк».

— Мы что, с такой вот штукой прямо к самому притону подъедем? — недоумевала Катя. — Так они же все сразу разбегутся.

— Это для столичных гаишников, — пояснил Марголин. — Они наши номера знают, да еще мигалка на крыше. Значит, область куда-то по делам мчится важным, служебным — не моги задерживать. А там, Катенька, за эти двадцать минут форы притон уже приступом взят, будь спокойна. Чуть опоздаем, но не беда. Самое интересное начнется, когда «травку» искать будут.

Миновали Кольцевую. Москва кончилась. Дальше, дальше — сосновый лесок по обеим сторонам шоссе, домики, деревеньки. У железнодорожного переезда Львов свернул с автомагистрали на заснеженный проселок. «Жигули», точно желтая жаба, заскакали по ледяным колдобинам.

— Камеру держите! — завопил Марголин, Катя вцепилась в спинку переднего сиденья.

— Вон тот дом, — указал один из оперов на одиноко стоявший у подножия невысокого холма, поросшего жидким леском, двухэтажный кирпичный особняк, огороженный высоким забором. У настежь распахнутых железных ворот — три легковушки и маленький автобус. — Крепость взята. Уже и без нас.

— А кто там живет? — спросила Катя, разглядывая мощные кирпичные стены, железную крышу и сводчатые окна особняка.

— Кто-кто в теремочке живет? Братья ромалы, — усмехнулся опер, — цыганское племя. Египетские короли.

К их машине уже бежал Валентин Петров из отдела по борьбе с наркотиками.

— Быстрей подключайтесь! — крикнул он. — Дусю уже привезли. Сейчас она скажет свое веское слово.

Катя хвостом прицепилась к Марголину, вооружившемуся «Панасоником». Они взошли на каменное крыльцо и открыли дверь цыганского дома. Шум, визг, вой — Катя едва не оглохла. В прихожей — гора обуви: детские башмаки, больше похожие на опорки, женские сапоги и туфли со сбитыми каблуками. И ни одного мужского ботинка!

В огромной комнате, смахивающей на спортивный зал, никакой мебели, только ковры на полу и на стенах. Грязные, затоптанные ковры. В углу на корточках сидели пять жирных старых цыганок и две молодки. Все одеты по турецкой моде: в нелепых кофтах с кружевами и люрексом, цветастых юбках. Над ними, «яко утес на Днипрэ», возвышался омоновец. У окна застыл второй.

Женщины галдели наперебой, то и дело тыкали грязными пальцами в сторону милиционеров и время от времени начинали подвывать. Одна из старух, этак килограмм на полтораста, поднялась с корточек и, выпятив вперед увесистый бюст, подплыла к омоновцу.

— Где ваш начальник? — пророкотала она хриплым басом. — Давай его сюда!

— Сейчас подойдет, — невозмутимо ответил тот.

— Не кричи, не кричи, тетя Маша! — миролюбиво отозвался из коридора Петров.

— Сюда иди! Объясняться будем! В мой дом ворвались! Это что?! — гудела тетя Маша.

— Ты мне лучше скажи, что за гости у тебя на кухне, как дрова, лежат? — спросил Петров.

— Я их не знаю! — отрезала цыганка. — Переночевать попросились, мы пустили.

— Пустили да «травкой» и угостили. Опием, — уточнил Петров.

— Не было этого! Никакого опия нету! — Агатовые глаза цыганки яростно блеснули. — Ищите! Хоть весь дом обшарьте — ничего не найдете! Крестом клянусь!

Марголин ринулся на кухню. Катя пошла за ним. Там ее поразила удивительная смесь грязи и комфорта. Ржавая раковина, потолок весь в потеках, стены заляпаны жирными пятнами. Зато — два огромных холодильника «Дженерал электрик», две микроволновые печи, липкие и жирные на ощупь, тостеры, ростеры, электрочайники, кофеварки. Все это немытое, тусклое, захватанное.

На полу в углу кухни в обнимку спали трое волосатых парней в кожаных «косухах». Марголин снял их крупным планом. Подошедший опер потряс одного за плечо. Тот что-то нечленораздельно промычал.

— Готовы. Двойная доза. — Он задрал одному рукав кожанки. На сгибе локтя — две ярко-алые точки. У второго и третьего — то же самое.

— Шприцы ищи, — велел коллеге Петров. Шприцы отыскались быстро — в мусорном ведре под раковиной.

Там же среди пакетов, картофельных очисток, банановой кожуры — сломанные иголки, окровавленная вата и целый выводок рыжих тараканов.

— Тоже кайф словили, — хмыкнул Петров.

— В таком свинарнике? — Катя брезгливо поежилась.

— Им, Катенька, все равно, где дракониться, — ответил он. — В подворотне, в подъезде, в луже, в переходе. Здесь крыша, доза под боком — только плати цыганкам за косяк да за постой. А грязь, тараканы — наплевать им на это. Это ж наркота! — В его голосе сквозили презрение и жалость.

— А товар нашли? — деловито осведомился Марголин.

— Идите наверх. Там у них общественная спальня. Там сейчас Дуся вовсю шурует, — усмехнулся Петров.

«Что еще за Дуся?» — гадала Катя, карабкаясь по узкой крутой лестнице вслед за оператором.

Цыганская спальня оказалась такой же огромной, что и гостиная, почти во весь второй этаж. У стены сразу две дорогие стенки. За стеклами горок разная фарфоровая дребедень — мопсы, балерины, пастухи, пастушки. Тут же богемский хрусталь, тут же микроволновая посуда из дешевой керамики. На полу — полосатые матрацы, перины, ковры, подушки, одни скатаны в рулоны, другие расстелены прямо на неметеном линолеуме.

Вдоль стенок медленно прохаживались несколько человек. «Это понятые, ребята из наркотического, — определила Катя. — А это… Господи ты Боже мой!»

— Дусенька, умница, здесь, да? Ты уверена? — тихо спрашивал высокий молодой парень в джинсах и потертой кожаной куртке. Слова эти адресовались низенькой и кривоногой таксе. Вытянувшись в струнку, она внимательно принюхивалась к нижней секции стенки. Затем тявкнула и поскребла лапкой дверцу. — Понятые, пройдите сюда, пожалуйста, — попросил опер в куртке. Два парня в рабочих спецовках приблизились. Марголин приготовился снимать. Сыщик открыл нижний ящик. Там — мешки и мешочки. Он развязал один и сообщил: — Сахар, Дуся.

Такса презрительно тявкнула и, встав на дыбки, сосредоточенно обнюхала мешочки. Затем она начала в них возбужденно рыться. Опер вытащил еще несколько пакетов и…

— Ага, есть. Молодчага, Дуся.

Извлеченный на свет Божий пакет с маковой соломкой тянул на шесть килограмм. В последующие два часа такса Дуся обнаружила еще несколько подобных пакетов в тайниках в стене спальни, под мойкой на кухне и среди грязного тряпья, наваленного в кладовке. В уборной и шкафчике сыщики отыскали также восемь пузырьков с мутной жидкостью.

— Там сырье, здесь — готовый продукт. Экстракционный опий. — Петров рассматривал пузырьки на свет. — Экспертиза точно подтвердит. Ну, ребята, вот теперь идемте с ромалами беседовать предметно.

Ромал допрашивали несколько часов. Катя и Марголин присутствовали при самой интересной беседе: Петров находил общий язык с тетей Машей.

На изъятые в доме наркотики она прореагировала спокойно.

— Э, глупости! Это вы, может, сами мне подкинули.

— Изъято при понятых, — парировал Петров.

— Понятые тоже люди, люди деньги любят, — не сдавалась тетя Маша.

— Ты ж меня знаешь не первый год, я с людьми проверенными работаю. Они мзды не берут.

— Да? — Тетя Маша колебалась.

— Кто изготавливал? Кто сбывал? — настаивал Петров. — Давай называй имена, конкретные имена. Иначе заберу всех твоих дамочек. И тебя тоже.

— Они многодетные матери! — вскипела тетя Маша.

— Тем лучше. Будет кому передачи носить. Жизнь сурова, а ответственность за сбыт наркотиков еще суровее. Не назовешь конкретного ответчика, заберу всех. Весь кагал ваш. И будем предъявлять обвинение табору.

— Не уважаешь ты меня, нет, не уважаешь. — Тетя Маша покачала седой головой, затем взяла со стола пачку «Кэмела», вставила сигарету в рот. — Прикурить дай.

Петров царским жестом щелкнул зажигалкой. Она закурила, выпустила из ноздрей клубы дыма. Катя украдкой покашляла.

— Ну, тетя Маша, решай. Все в твоих руках.

— Лелька и Рада, — процедила цыганка. — Они вдвоем. Их вещи, их дело — их ответ.

— Рада, кажется, мать-героиня? — спросил Петров. — У нее сколько детей?

— Девять.

— А у Лельки?

— Пять. Зато все мальчики.

— Что ж ты их не жалеешь, тетя Маша?

— Почему не жалею? — Глаза цыганки так сощурились, что превратились в аспидные щелочки. — Их дело — их ответ. А пожалеть… Деньги соберем — на залог. Сейчас под залог суд из-под стражи любого выпустит.

— Только не торговца наркотиками.

— Это смотря сколько предложить, — усмехнулась бандерша, раздавливая окурок о ладонь. — И за кого. За мать-героиню залог возьмут. Детей зря, что ль, рожала? Медаль получала? Неужели и послабления ей никакого не выгорит?

Петров только тяжело вздохнул.

— Ладно, идем с Лелькой и Радой беседовать.

Когда они ушли с кухни, Катя спросила Марголина:

— Она их сдала, да?

— Да. И глазом не моргнула. Выбрала самых выгодных. Сейчас они всю «травку» на себя возьмут, а там — дети, залог и…

— А ее саму разве нельзя арестовать? Она же хозяйка этого дома.

— Дом по документам принадлежит ихнему барону. У цыган женщины собственностью не владеют. На тетю Машу, хоть она и всем тут заправляет, показаний никто не даст. Клан жертвует власти двух соплеменниц. Вынужденно жертвует. Затем будут выручать. Цыгане своих на произвол судьбы никогда не бросают, — пояснил Марголин.

— И эти Лелька с Радой во всем признаются?

— Бандерша прикажет, признаются как миленькие.

— Пойдем посмотрим на них, — предложила Катя. Цыганок уже выводили, как говорится, с вещами. Рада и Лелька оказались теми самыми молодками в турецких кофтах с люрексом. Их сопровождала целая туча ребятишек от двух до двенадцати лет. «Откуда дети-то взялись? Их ведь во время обыска не было», — удивлялась Катя. Молодки голосили, но все больше для вида. Вокруг Петрова увивался чумазый полуголый малыш, не к месту повторявший странную фразу:

— Дядь, дай доллар, на пузе спляшу.

— Валь, а где ихние мужчины? — спросила Петрова Катя. — Они что, здесь не живут? Смотри, даже обуви нет мужской в прихожей.

— Мужики кочуют, — ответил тот. — «Травка», транзит, охрана, денежная выручка — это все их дела. Они тут только наездами бывают. Сейчас где-нибудь по Рязани, по Казани шуруют.

С цыганским притоном управились только к четырем часам. Катя украдкой вздохнула: «Нет, нелегкий хлеб у сыщиков. Нелегкий. Весь день на ногах и…»

— Эх, буфет закроется, пока до главка доедем! — сокрушался Марголин на обратном пути. — Я есть хочу, как стадо динозавров!

Дома, в «управе», Катя только-только успела сбросить шубу и включить самовар в розетку, как вдруг зазвонил телефон. Она подняла трубку.

— Петровская? Привет, Колосов.

— Здравствуй, Никита.

— Ты просила взять тебя как-нибудь на место происшествия… Если хочешь — едем.

Катя с тоской взглянула на начинающий закипать самовар. Да, это правда. Как-то она заикнулась о таком своем желании. Колосов тогда от нее просто отмахнулся. А тут вдруг… Что же случилось? Зачем он берет ее с собой? Ведь шеф «убойного» никогда ничего не делает просто так, он…

— А что произошло?

— Убийство. На пятьдесят пятом километре Ленинградки. Ну ты едешь?

— Я иду, Никита.

Она выключила так и не вскипевший самовар, погасила свет в кабинете и поспешила в розыск.

У дежурки стояли два сыщика, оба недовольные и хмурые. Колосов закрывал на ключ дверь своих апартаментов.

— Саша, фонарик взял? — спросил он. — А то в прошлый раз у эксперта батарейки сели, так спички пришлось жечь.

— Взял, Никита, — ответил опер.

Они сели в белые розыскные «Жигули». Колосов водил машину сам.

— Поехали, — объявил он и, лихо развернувшись в переулке, вырулил на Тверскую.

Катя молча смотрела в окно — дорога, снова дорога и сумерки. Мартовские сумерки. Вдоль Ленинградского шоссе зажигались фонари.

На душе ее скребли кошки. Вот ведь человек! Вечно всем недоволен. Когда мало впечатлений — плохо, писать не о чем. Когда много — тоже плохо: устала, надоело, спать хочется, спину от долгой тряски в машине ломит. Часы на приборной панели показывали половину шестого. Пока доедешь до этого 55-го километра, будет уже семь, а там…

Молодой рыжий и веснушчатый оперативник, сидевший справа, угостил ее жареной картошкой из пакетика. Картошка была соленой и хрустящей. Навстречу по шоссе неслись грузовики, «Икарусы», легковушки. У Водоканала возле автозаправки «Шестиногая собака» выстроился длиннющий хвост машин. Быстро темнело.

— Бензина хватит, Никит? — спросил рыжий Катин сосед.

— Я у шофера шефа позаимствовал.

— Дал?

— Скрепя сердце. Только тебе, сказал, потому что уважаю.

Проехали Химки. Шоссе ложилось под колеса мокрой черной лентой. Километры, километры… Катя притихла. Ее терзало только два жгучих желания: есть и спать. Она устала от цыганского притона, она…

— Вон прокурорская «Волга» фарами мигает. Ребята из ОВД уже давно на месте, — заметил рыжий. — Там снег, наверное, глубокий в кювете, Никит? Как думаешь? Сапоги бы резиновые, да где их взять?

Снег действительно оказался глубоким, почерневший, ноздреватый. Катя ползла по следам Никиты, его широкая спина заслоняла ей весь обзор. Вон елка, сугроб, люди какие-то копошатся и…

Тело лежало в снегу, а вокруг него было много — много разных следов — снег буквально испещрили. Катя даже не обратила внимания на то, чем были заняты все эти умные, хмурые и деловитые специалисты: следователь, сыщики, судмедэксперт, криминалист. Ее внимание поглощало только мертвое тело.

Мужчина без головного убора, шатен, худощавый. Одет в крэковую дубленку, черные джинсы, меховые ботинки с нелепыми пряжками на каблуках, в окоченевших пальцах зажаты розовые комья снега — в агонии он, видимо, царапал снег.

Конец ознакомительного фрагмента.