На каменной плите

Фред Варгас (2023)

По ночным улицам маленького бретонского городка бродит хромое привидение, тревожа людей стуком деревянной ноги по мостовой. Стоит призраку появиться, как вскоре кого-нибудь из жителей находят убитым. Жертвы перед смертью бормочут какие-то невнятные слова, в результате чего под подозрением оказывается не кто-нибудь, а потомок Шатобриана, к тому же похожий как две капли воды на портрет своего великого предка. Вывести следствие из тупика способен только комиссар Адамберг. Это его двенадцатое по счету расследование стало самым про-даваемым детективным романом года. Знаменитая Фред Варгас, подарившая миру “витающего в облаках” незабываемого комиссара Адамберга, вернулась к детективному жанру после шестилетнего молчания. Ее книги переведены на 32 языка и едва ли не все отмечены престижными наградами — среди них пять премий “Трофей 813”, легендарная “Чернильная кровь”, Гран-при читательниц журнала Elie, целых три британских “Кинжала Дункана Лори”, а также премия Принцессы Астурийской, которую называют “испанским Нобелем”. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Глава 8

Данглар вышел из своего кабинета, замахал рукой и принялся молча делать комиссару выразительные знаки, требуя немедленно подойти к нему.

— Помощник министра, первый секретарь министерства внутренних дел на проводе, — еле слышно произнес Данглар. — Идите скорее, что-то срочное.

— Мы опять совершили какую-то глупость? — шепотом отозвался Адамберг.

Данглар подтолкнул его в спину, усадил в свое кресло и сунул в руку телефон. Адамберг почтительно поздоровался, однако первый секретарь после короткого приветствия сразу перешел к сути:

— Речь о лувьекском деле, комиссар Адамберг. Не будем зря тратить время, детали мне известны. Я никогда не верил в способности дивизионного комиссара Ле Флока, но на этот раз он превзошел себя в глупости и недальновидности, произведя поспешный арест Норбера де Шатобриана. Министр остановил его буквально в последнюю секунду, и теперь, до выяснения обстоятельств, его временно замещает ваш дивизионный комиссар. Это означает, что вы откладываете все текущие дела и занимаетесь этим: такое решение принял министр, несмотря на вашу неоднозначную репутацию. Возьмите с собой всех сотрудников, какие вам потребуются, а если будете нуждаться в дополнительной поддержке, не стесняйтесь, просите, мы даем вам полную свободу действий, только как можно скорее задержите этого убийцу, который мало того что совершает отвратительные преступления, так еще и всячески старается подставить Норбера де Шатобриана. Министр вне себя от ярости.

Секретарь сделал многозначительную паузу, не предполагавшую ответа, и продолжал немного спокойнее:

— Я передал вам распоряжение министра, уведомил вас о его настроении. Я знаю, что вы дважды побывали в Лувьеке, у вас установилось полное взаимопонимание с вашим коллегой Маттьё, отменным работником, и в первый раз вам удалось пресечь бездумные действия дивизионного комиссара. Какие аргументы вы привели?

— Недостаточно оснований для обвинения, имеются несоответствия, и, как подтверждают свежие факты, налицо такой избыток улик, что преступника можно принять за слабоумного. Чего не скажешь о Норбере де Шатобриане.

— Разумеется, нет.

— Но дело будет довольно непростым, господин секретарь. Кажется, что убийца выбирает жертвы случайно, но это не правда, я так не думаю.

— Почему?

— Я не знаю, господин секретарь, у меня возникло такое ощущение.

— Несмотря на то что члены вашей команды хранят молчание, защищая вас, до нас дошли слухи о ваших «смутных ощущениях», — сухо проговорил помощник министра. — Постарайтесь о них забыть и работать четко, результативно и быстро. Вытащите Шатобриана, это все, что от вас требуется.

Не попрощавшись и не дав Адамбергу времени ответить, чиновник повесил трубку.

— Нам передали дело, Данглар. Убийства в Лувьеке теперь наши.

— Я уже понял.

— Подготовьте совещание в соборном зале, надо ввести всех в курс дела, а я пока позвоню Маттьё.

«Соборный зал», получивший свое громкое название благодаря Данглару, являл собой комнату для совещаний, большую и просторную, в то время как «зал капитула», чуть поменьше, использовался для собраний в более узком кругу. В соборном зале каждый, входя, занимал свое привычное место, причем не из уважения к традиции, а чисто автоматически. Никто и не подумал бы сесть во главе длинного деревянного стола, где царили Данглар и Мордан, два заместителя Адамберга. Один обладал огромными знаниями, другой — проницательностью и природной интуицией, и они состязались между собой в технике расследования — прежде всего тех дел, которые не привлекали Адамберга.

Комиссар всегда сидел напротив двух больших застекленных дверей, выходивших в старый, мощенный булыжником двор, и наблюдал через них за изменениями в жизни растений и за бурной деятельностью птиц. Для этих птиц Фруасси, боявшаяся, что они голодают, развешивала на ветках сетки с семечками и зерном и ставила под деревьями плошки с водой.

Пока бригадир Эсталер расставлял на столе чашки кофе — этой обязанностью он очень гордился и в конце концов стал единственным, кому ее доверяли, — Адамберг звонил комиссару Маттьё, который не дал ему сказать и пары слов.

— Адамберг, произошло чудо! — возбужденно воскликнул он. — Без всяких объяснений дивизионный только что сообщил мне, что мы оставляем в покое Норбера, а он был на волосок от тюрьмы. Потом, злой как черт, вышел и хлопнул дверью.

— Никакого чуда, Маттьё. Нам сюда пришел приказ от самого министра внутренних дел: майору Данглару позвонили из министерства. Я же тебе говорил: и речи быть не может о том, чтобы трогать Шатобриана, если нет неопровержимых доказательств.

— Прекрасно. Это на время обезопасит Норбера и даст мне хотя бы несколько дней.

— На твоего дивизионного начальство смотрит косо, и это еще мягко сказано.

— Великолепно. Меня это вполне устраивает.

— То, что я сейчас скажу, устроит тебя куда меньше.

Адамберг попытался подыскать слова: не слишком приятно объявлять коллеге о том, что его отстраняют от руководства расследованием.

— Поскольку твой шеф чуть не совершил страшную глупость, его вывели из игры. Ему запрещено вмешиваться в следственные действия, и это также приказ министра. Из-за лувьекского дела его даже временно отстранили от работы.

— Это меня тоже устраивает. Какой дивизионный его заменит?

— Мой. Уверяю тебя, я здесь ни при чем, у нас с ним не самые теплые отношения.

— Говори, — мрачно приказал Маттьё. — Если появился новый дивизионный, то появится и новый комиссар, так? И этот новый комиссар — ты?

— Обычная административная логика.

— Несомненно, — глухо проговорил Маттьё. — Ле Флок отстранен, а меня, поскольку я не сумел его убедить и удержать, выкидывают вслед за ним.

— С чего ты взял, что тебя выкидывают? Там, наверху, тебя называют отменным работником — это цитата, — и я попросил разрешения работать с тобой.

— То есть под твоим присмотром.

— С административной точки зрения — да. Но не более того. Мне дали полную свободу, я могу набрать себе любую команду, ты мне нужен, и я на тебя рассчитываю. Если ты согласишься с нами работать.

— А у меня есть выбор? Или меня обвинят в нарушении субординации?

— Не понимаю, почему тебя так задевает обычная бюрократическая формальность. Что до меня, то кто бы ни возглавлял следственную группу, ты или я, мне совершенно наплевать, это всего лишь ведомственная суета, и я оставлю тебе всю работу на земле, если тебе так нравится. Ты меня слышишь?

— Да, — ответил Маттьё уже почти нормальным голосом.

Самолюбие слегка пострадало, подумал Адамберг, но ничего, скоро пройдет. Сам он не мог этого понять, так как у него начисто отсутствовало это чувство.

— В реальности мы будем работать в постоянном взаимодействии, и мне нужен будешь ты, как и твои люди. Я не смогу забрать из Парижа всю свою команду. Черт побери, в этом нет ни моей, ни твоей вины, — добавил Адамберг, чуть повысив тон. — Главное, Норбер останется на свободе. В остальном ничего не изменится. Кретина Ле Флока вывели из обращения, и какое это имеет отношение к тебе?

— Никакого, — согласился Маттьё. — Извини. Когда ты рассчитываешь прибыть?

— Прямо сегодня. Можешь найти дом в Лувьеке, где мы сможем разместиться? Вероятнее всего, нас будет пятеро, в том числе одна женщина.

— Я переговорю с мэрией Лувьека.

— И еще, по поводу Анаэль. Скажи…

— Свежие, — перебил его Маттьё. — Совершенно свежие. Я имею в виду укусы блох. И никаких старых следов. То же самое и у Гаэля. Я даже проявил усердие и проверил, есть ли у Анаэль собака. Нет. Ты доволен?

— Очень доволен.

— Почему?

— Потому что это со всей очевидностью доказывает, что у убийцы есть блохи. При близком контакте он наградил ими — или хотя бы одной из них — обе свои жертвы.

Маттьё некоторое время молчал, переваривая свою оплошность. Улика была серьезной, а он ее пропустил.

— А у Анаэль, случайно, не было бурной любовной истории? — поспешно спросил Адамберг, не жаждавший, чтобы его коллега упрекал себя в недомыслии.

— Ее двоюродная сестра в таком состоянии, что расспрашивать ее было бы жестоко. Она почти не может говорить. Понимаешь, они вместе выросли. Но насколько мне известно, прежде всего от соседей, никаких таких проблем не было. У нее было много друзей, одного она предпочитала остальным, никаких соперников на горизонте. Я видел этого парня, он тихий как овечка и совершенно раздавлен горем. С этой стороны ничего.

— А Гаэль Левен? Он не заглядывался на Анаэль?

— Я несколько раз расспросил его лучших друзей. Нет, он был женат, к тому же у него была подружка в Лувьеке, разведенная женщина, ее имя мне неизвестно, и этих двух женщин ему, кажется, более чем хватало. Забудь, это не убийство на почве страсти.

— Может, деньги?

— Вот уж нет. Кажется, что наш парень просто выходит на улицу и режет кого попало. Да, еще одна деталь. По вечерам, возвращаясь домой, Анаэль проезжала мимо окон адской парочки Браз — Серпантен. Ходят слухи — а ты знаешь, что такое слухи, — что между этими родственниками не совсем родственные отношения. Даже у меня порой возникало подобное подозрение. Теперь представь себе, что это правда и что Анаэль не так давно могла видеть их в интимной ситуации.

— В таком случае Анаэль наверняка рассказала об этом своей кузине… Кстати, как ее зовут?

— Гвенаэль.

–…И теперь она тоже в опасности. Как только она будет в состоянии говорить, спроси у нее, не упоминала ли Анаэль о кровосмесительной связи Браза. Если да, то ее надо охранять. Что касается Гаэля, который любил дразнить людей, то легко себе представить, каким образом он мог намекнуть этой парочке, что он о них думает. Его, наверное, сильно забавляло, что Серпантен вертится как уж на сковородке. Вот только он не подумал, что своим вызывающим поведением подписал себе смертный приговор. У Браза есть алиби?

— И да и нет. Алиби ему обеспечила сестра, то есть оно ничего не стоит. Она уверяет, что Браз около восьми часов вернулся в Комбур и они были у нее дома. Чем занимались? Ужинали, потом раскладывали карты таро, чтобы при помощи маятника и фотографий узнать, что ждет в будущем их и других людей. Если Браз — убийца, то его намерение подставить Норбера вполне объяснимо. В этом случае последние слова Гаэля — «…вик… орб… хлоп… бра… за» — становятся совсем непонятными.

— И мы снова натыкаемся на то же препятствие. Хотя именно оно выведет нас на верную дорогу. Но пока что мы разбиваем об него нос. Мы смотрим на него не с той стороны.

— Откуда ты знаешь?

— А я и не знаю, Маттьё.

Когда все агенты расселись по местам в соборном зале, Адамберг подробно, не опуская ни малейших деталей, рассказал им о лувьекском деле, начав с Одноногого и его деревяшки, не забыв ни о скандалах с попирателями теней, ни об уликах, указывающих на потомка рода Шатобрианов. Данглар воспользовался поводом поведать о Франсуа Рене де Шатобриане, о его жизни и творчестве, и комиссар с явным удовольствием отметил, что многие только слышали мельком это имя, а остальные вообще не имели понятия, о ком идет речь, и тем более не подозревали о существовании замка Комбур. Блокнот с записью последних слов Гаэля Левена переходил из рук в руки, и все только бессильно качали головой. Адамберг изложил первые соображения о том, что это могло значить и какие несоответствия сразу же возникали.

— Ты прав, — сказал Вейренк. — «Хлопнул» — странное слово, какое-то неуместное, и, судя по тому, что ты нам рассказал о Гаэле, непохоже, чтобы, умирая, он использовал этот глагол для описания стычки в мэрии. Между тем здесь написано: «хлопнул Браза», и придется найти смысл этих слов.

— Непролазные дебри, — подытожил Адамберг. — Предсмертные слова, не имеющие смысла, тени, на которые нельзя наступать, угрозы, стук деревянной ноги комбурского призрака, предвещающий убийство, живая копия Шатобриана, грубо сфабрикованные доказательства его вины, отсутствие мотивов — разве что у Браза, да и то не поручусь, — отсутствие связи между жертвами — в общем, я не завидую тем, кто в это вляпался. То есть нам. То есть вам, Ретанкур, Вейренк, Ноэль и Меркаде. Мы не можем оголять бригаду, к тому же нам будет помогать комиссар Маттьё и его люди. Ноэль, держите себя в руках и ведите себя вежливо с теми, кого нам дадут в подкрепление. Важный момент: в Лувьеке одеваются не так, как в Париже или Ренне. Не ходят в костюмах, носят обычные просторные брюки и широкие рубашки, часто в клеточку, потертые свитера и хлопковые футболки, не надевают ничего облегающего, ничего модного — разве что совсем молодые люди, когда у родителей хватает денег купить то, что нравится детям.

— Как нельзя кстати, комиссар, — произнес Данглар с хитроватой улыбкой. — Вам не придется ничего менять в своем гардеробе. Впрочем, как и Ретанкур, и особенно Меркаде, который одевается так, чтобы можно было с одинаковым комфортом и сидеть и лежать. Однако Ноэлю придется что-нибудь сделать со своими блестящими мотоциклетными косухами, а Вейренку — с его изысканно простыми элегантными вещами. Но к чему такие сложности? Вы боитесь обидеть местных жителей? Они давно привыкли к туристам.

— Но не к столичным полицейским, свалившимся им на голову, Данглар. Мне не очень хочется, чтобы местные шарахались от «парижан». Нам надо будет знакомиться с людьми, опрашивать их.

Адамберг, казалось, снова сосредоточился на своих набросках в блокноте, на которых изобразил ежика среди родных деревьев. Он постоянно справлялся о его состоянии, новостей было немного. Два дня назад рана воспалилась, и началось заражение крови. Но ветеринар делала все возможное и не теряла надежды. В настоящий момент ежик спал, и комиссару ничто не мешало вернуться к размышлениям о своих сотрудниках, с которыми он собирался ехать в Лувьек. Решение взять с собой Меркаде далось ему непросто. Лейтенант страдал гиперсомнией, засыпал и просыпался с промежутком в три-четыре часа, что не облегчало работу на земле, а она, как подозревал Адамберг, обещала быть трудной. Адамберг не докладывал начальству о недуге лейтенанта, иначе парня немедленно уволили бы. Все сотрудники отдела оберегали Меркаде. Он спал в маленькой комнатке на втором этаже, где стоял автомат с напитками, а на полу, рядом с кошачьей миской, были разбросаны подушки. Меркаде был талантливым айтишником, каких поискать, и Адамберг всеми силами хотел удержать его в своей команде. А потому задачей комиссара было сделать так, чтобы никто не заметил постоянных отлучек лейтенанта. Ретанкур и Ноэль прикрывали его своей мощью, а Вейренк, ловкий, обаятельный, вызывающий доверие, должен был замещать его на время отсутствия, оправданного или неоправданного.

Все отправились в путь налегке, поскольку не планировали надолго задерживаться в Лувьеке, только Адамберг кроме рюкзака тащил что-то длинное и явно тяжелое в плотном чехле.

— Что у тебя там такое? — не утерпев, спросил Вейренк, когда они шли по перрону. — Артиллерийская установка?

— Нет, снаряжение для рыбалки. Ну, то, что я одолжил у Вуазне. Я заметил на карте немного севернее городка маленькую речку с прелестным именем Виолетта, в ней водятся карпы, уклейки, щуки, атлантический лосось и еще всякая всячина.

— Ты увлекся рыбной ловлей? — на секунду остановившись, спросил Вейренк.

— Нет, конечно. Я даже не взял с собой крючки и приманку, только маленькое свинцовое грузило, чтобы закидывать удочку в тех случаях, когда меня могут увидеть. Надо, чтобы это выглядело правдоподобно.

— Что вы задумали, комиссар? — спросил Меркаде, слышавший их разговор.

— Обеспечить себе свободное время, вот так. В маленькой деревне вроде Лувьека человек не может просто так куда-то деться. Но если вы сообщаете, что идете на рыбалку, все понимают, что вы хотите побыть в тишине, и оставляют вас в покое.

Все знали, что Адамберг любил гулять в одиночестве, чтобы ловить свои разлетающиеся мысли.

— Неплохая уловка, — сказала Ретанкур, поднимаясь в вагон. — Но что вы будете делать с рыбой, которую поймаете?

— Не будет никакой рыбы, Ретанкур.

— И как же вы это объясните?

— Скажу, что выпустил ее обратно в реку.

— Это будет выглядеть странно, — заметил Ноэль.

— Лейтенант, я вообще выгляжу странно. Это удивит их не больше того, что вытворяет Норбер де Шатобриан.

— Что именно? — полюбопытствовал Вейренк.

— Он каждое утро ходит в лес и собирает грибы, а поскольку сам их не любит, то раздает тем, кто их ест.

— Он чокнутый? — спросила Ретанкур, для которой в сфере психологии все делилось только на черное и белое.

— Ничуть. Может, эксцентричный, но скорее я назвал бы его любителем побродить, или помечтать, или сбежать подальше от людей, или все это вместе. Ежедневно собирать по утрам грибы — это способ скрыться от мира. Ведь этот человек, ко всему прочему очень милый, вынужден весь день выставлять себя напоказ перед толпами туристов, специально приехавших — в том числе из-за границы, — чтобы на него поглазеть и сфотографироваться с ним. Любой захотел бы сбежать от такого давления и связанного с ним дискомфорта.

— Он и вправду поразительно похож на своего предка писателя? — спросил Меркаде.

— Не просто поразительно — сногсшибательно. Это неразрешимая загадка. Я не стал заострять на этом внимание во время совещания, потому что остальных сотрудников это не касалось. Но вот портрет нашего великого писателя, написанный в 1809 году, — сказал Адамберг, передавая коллегам книжечку, подаренную ему Маттьё. — Здесь Шатобриану около сорока лет.

— Красавчик, — заметила Ретанкур.

— А вот фотография Норбера примерно в том же возрасте, мне ее дал комиссар.

Вейренк переводил взгляд с одного портрета на другой, онемев от изумления, как и его коллеги.

— Идеальная копия, — прокомментировал Адамберг. — Норбер, безусловно, потомок своего предка Франсуа Рене, но нетрудно понять, что такое сходство спустя много поколений не может не завораживать и что Норбер всеми силами избегает публики. Кстати, хочу заранее вас предупредить: когда вечером увидите его в трактире «Два экю», где он ужинает — фотографировать там запрещено, — не показывайте, что узнали его. Больше всего на свете ему нравится, когда его не узнают и разговаривают с ним как с обычным человеком.

— Его можно понять, — пробормотал Вейренк, не в силах оторвать взгляд от двух портретов.

— Хозяин, светловолосый великан, ничего от него не скрывает и наверняка скажет ему, что мы полицейские, присланные расследовать дело, в котором он замешан, поэтому он наверняка подойдет с нами поздороваться и представиться. Не показывайте, что вы удивлены, и не разглядывайте его.

— Понятно, — ответил Ноэль, — постараемся.

— Вы даже толком не взглянули на портрет писателя, — упрекнул его Адамберг.

— Потому что прекрасно его помню, — возразил Ноэль с насмешливой улыбкой. — «Замогильные записки» были настольной книгой моего крестного, потом она досталась мне. В книге был этот же портрет. Ее я прочел дважды. И до кучи еще «Рене» и «Атала». Это вам о чем-нибудь говорит? Ведь из-за того, что я человек прямой, выражаюсь иногда грубо и реагирую быстро и жестко, вы все, кроме Ретанкур, считаете меня дикарем, годным лишь на то, чтобы бить морду преступникам. Так вот, я вовсе не дикарь.

— Никто о вас так не думает, Ноэль, — произнес Адамберг ласковым, вкрадчивым голосом, и лейтенант тут же успокоился. — Если кто из нас и дикарь, так это я. До приезда в Комбур я ничего не знал о Шатобриане, разве что его имя.

— А мне показалось знакомым название города — Комбур, — задумчиво проговорила Ретанкур.

— Мне тоже, но только название, и ничего больше, — добавил Меркаде.

— Значит, вам, Ноэль, поскольку вы хорошо помните лицо писателя, как и тебе, Вейренк, надо особенно крепко держать себя в руках, когда сегодня вечером вы увидите его потомка.