На фронтах Второй мировой войны. Военные письма немецких солдат. 1939—1945

Ханс Бер (1952)

Инициатор и соредактор этой книги, Вальтер Бер, погиб на побережье Черного моря в 1943 году. После войны работу продолжил его сын Ханс Бер. За три года, с 1949-го по 1952-й, из более 22 000 писем, присланных семьями погибших, были отобраны те, в которых содержатся наиболее яркие описания боевых действий в Польше, Бельгии, во Франции, в Атлантике, в Северной Африке, в СССР. В своих письмах молодые немецкие фронтовики рассказывают об ужасах войны и подробностях солдатского быта, размышляют о смысле происходящих событий, делятся с близкими горечью потерь, надеждами, переживают разочарования. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Эрнст Клейст, кандидат философских наук, Кёнигсберг

Родился 21 декабря 1911 г. в Алиенбурге, Восточная Пруссия, погиб 21 июня 1940 г. в Шатобриане, Франция

14 мая 1940 года

[Во время наступательного марша в Бельгии]

То, что здесь происходит, просто непостижимо. На нашем участке стоят или, скорее, бегут марокканцы. В данный момент мы прошли неподалеку от Нивеля. Вчера миновали историческое место — Ватерлоо. Если слухи подтвердятся, то семь противостоящих нам французских дивизий попали в котел! Мое письмо выглядит, наверное, слишком сумбурным, но реальную картину положения представить пока невозможно. На самом деле понятно лишь одно: мы неудержимо рвемся вперед, причем доселе невиданными темпами, — такими, что даже наступление в Польше можно назвать топтанием на месте. С чем это сравнить? С победными походами Наполеона или с натиском Чингисхана? Меня часто охватывает страх, но это не страх перед битвой или смертью. События развиваются слишком быстро. Когда опьянение от стремительного движения ослабевает, я чувствую себя просто ничтожной пылинкой, капелькой в этом грандиозном всесокрушающем потоке. Даже там, где уже молчат пушки, эта война все еще представляется удивительным пеклом, и мне не дает покоя вопрос о том, как люди, которые пришли сюда без особых резервов ума и чувств, вновь находят путь к обветшалым обломкам своего бытия? А мы? Такие, как мы с тобой? Наше собственное положение истолковать трудно, и водоворот не обходит нас стороной. Возможно, мы даже сильнее поддаемся сатанинским наклонностям, потому что испытываем соблазн обратить это представление истребления в собственное духовное наслаждение и отдаемся ему, пока не ощутим угрозу полной деградации. И тогда возвращаемся в те ареалы, где мы неприкосновенны.

Так вот, вчера я при невероятных обстоятельствах, которые невозможно описать, прочитал «Алкесту» Еврипида. Давненько я ее не перечитывал, — так давно, что, когда начал, все вокруг куда-то вдруг опустилось, затонуло, и со мной остался лишь мир красоты и чистоты — вместе с певучим звучанием этих великолепных стихов…

Фландрия, 27 мая 1940 года

С тех пор, как я написал тебе последнее письмо, прошло около 56 часов. Но за эти 56 часов произошло столько всего, что почти невозможно толком описать.

Наверное, ты помнишь: мы ждали наступления. Но так и не дождались. А утром в 4 часа пришел приказ, что мы должны передислоцироваться на северо-запад. Мы проехали через Куртрэ и сделали привал в 15 километрах к северо-западу от города. Едва ли это можно назвать местом отдыха: примерно в километре слева от нас было кладбище героев мировой войны, там более 6700 могил немецких солдат. За кладбищем расположилась наша артиллерия и вела огонь по противнику. Тот тоже отвечал огнем. В общем, кладбище перепахали вдоль и поперек. Один из нас сказал: «Вот-вот встанут мертвые». Во второй половине дня нашей роте было приказано выдвинуться на передовые позиции пехотного полка. Ближе к вечеру мы направились к Менену, городку на бельгийско-французской границе.

Позавчера вечером наша пехота быстро прошла через этот городок, все еще занятый англичанами, не успев толком провести зачистку. Когда мы вошли туда, в городе было все спокойно, если не считать редких артобстрелов. Наша рота оказалась здесь единственным боевым подразделением. Задача состояла в том, чтобы удержать город при любых обстоятельствах, а если станет совсем туго, с помощью противотанковых гранат изобразить огонь немецкой артиллерии. И вот, как только стемнело, закрутилась карусель! Это был кромешный ад! Чуть ли не из всех подвалов и дыр трещали английские пулеметы. Примерно в 11 часов вражеская артиллерия обрушила на городок целый шквал огня. Под неописуемый свист пролетающих снарядов, рев разрывов, грохот рушащихся домов и лязг пулеметов наши солдаты бились, как львы. Среди падающих балок и дымящихся обломков я на своем мотоцикле метался от одного орудия к другому, чтобы проверить, все ли целы и не нужна ли какая-нибудь помощь. Когда обстрел усилился, бросился в какой-то подвал, из которого в тот момент не стреляли. В общем, так продолжалось до половины шестого утра. После этого заработала наша артиллерия, потом взялись за дело пикировщики «Штука». Сегодня утром помогал хоронить погибших. Теперь все спокойно. Лично мне это кажется почти чудом, но представь: в моей роте всего четверо легкораненых. Сам я устал как собака, просто валюсь с ног. Но все равно не спится. В голове в который раз мелькают одни и те же картины, только теперь я уже воспринимаю все намного спокойнее.

Под Ипром, 28 мая 1940 года

Всего через полчаса после того, как вчера я написал тебе письмо, в этом рассаднике смерти нас сменила баварская танковая рота. Ничего, у нас все обошлось, а вот новая рота потеряла при отходе командира и сержанта. Сейчас мы находимся на передовой между Лисом и Кеммелем. Этот район печально известен еще со времен Первой мировой войны, и он вполне оправдывает свою репутацию. Бои здесь невероятно тяжелые и упорные, пехота несет большие потери. Один из полков нашей дивизии потерял более 60 процентов личного состава. Среди них — немало моих старых товарищей. Но мы все равно продвигаемся вперед, хотя и медленно. Вчера вечером пришлось туго. Враг ввел в бой тяжелые танки, пустил газ и обрушил на нас огонь тяжелой артиллерии. Но сегодня утром дзот снова как новенький. У нас теперь есть свой погибший, один из самых молодых солдат. Ему было всего 19 лет. Мы похоронили его сегодня утром. Что происходит на самом деле во время таких атак или контратак, описать невозможно. К тому же мы просто валимся с ног от усталости. Выдержать помогают только шнапс, табак и нескончаемый, оглушительный рев канонады. На передовой проторчим еще неделю. Ночью пошел дождь. О фландрийской грязи мы наслышаны, но все оказалось еще хуже. В Коминесе, через который прошли сегодня утром, после мощнейшей артподготовки британцы полегли сотнями. Одно в бою хорошо: действуй и долго не раздумывай.

Северная Франция, 12 июня 1940 года

Вечером в Ферфэ, в уютном местечке Артуа. Вчера и сегодня мы проезжали через территорию, где проходил серьезный бой. На самом деле всего, конечно, не разглядишь и не увидишь. Ну да, попадаются разрушенные дома, взорванные мосты, временами вообще сплошное месиво. Но то, что уничтожено, — это всего лишь несколько построек, творений рук человеческих. На земле, наверное, тоже образовались какие-то трещины или ямы, но, по сути, она осталась неизменной, цветет себе, дает плоды, делает вид, что ничего не произошло. Здесь, вокруг Артуа, места красивые, открывается замечательный вид на волнистые холмы и склоны. Вдоль тропинок радуют глаз яркие цветы шиповника. Стоит такая тишина, что, замечтавшись, даже не подозреваешь о том, что идет война. Население совершенно подавлено, все кругом твердят, что Франции конец. Оставленный нами район — окаянная Западная Фландрия, — это низменность и сплошные каналы, почти как севернее в Мемельской низменности. И небо над тобой светлее, и тебе кажется, что все под ним суровее и неприступнее. Но линии плотин здесь такие же, как там, и когда поднимаются туманы и стада пасущихся белых лошадей — здесь они почти сплошь белые — несутся рысью по болотным лугам, то кажется, будто тебе снится волшебная сказка. Обо всем этом я расскажу тебе позже. А сегодня позволь мне снова напомнить тебе, что только от тебя и нашей жизни исходит сила, помогающая преодолеть эти переживания, не оказавшись целиком в его власти.