Черное сердце

Холли Блэк, 2012

Кассель Шарп знает, что из него сделали наемного убийцу, но пытается оставить это в прошлом. Он изо всех сил старается быть хорошим, несмотря на то что вырос в семье мошенников и виртуозно умеет лгать. Кассель хочет поступать правильно и убеждает себя, что работа на правительство – верный выбор, хотя его воспитали с убеждением, что государство – враг. Но теперь, когда мать в бегах, любимая девушка вот-вот займет свое место подле отца, главы преступного клана, а вокруг вскрываются все новые секреты, Касселю очень трудно разобраться, что правильно, а что нет… Когда федералы просят его совершить то, что он клялся никогда больше не делать, он начинает задаваться вопросом, действительно ли они «хорошие ребята» или все это большая афера. Возможно, теперь Касселю придется решиться на самую крупную ставку – на любовь.

Глава третья

Через несколько минут я уже сижу за столом напротив агента Юликовой. Она отодвигает в сторону кипы бумаг, чтобы лучше меня видеть. У Юликовой прямые седые волосы, постриженные где-то на уровне подбородка. Чем-то она напоминает птицу — нос длинный, черты лица мелкие. На шее массивное ожерелье из разноцветных бусин. В руках дымящаяся чашка чая, под темно-синим вельветовым пиджаком свитер, и все равно губы чуть посинели, будто ей холодно. Или простыла. Юликова больше напоминает преподавательницу из Веллингфорда, чем руководителя федеральной программы для обучения юных мастеров. Я знаю, она так одевается специально — чтобы подопечные чувствовали себя спокойнее. Юликова, наверное, вообще все делает специально.

Но ведь работает же.

Она мой куратор. Ей нужно заполучить меня в свою программу, как только мне стукнет восемнадцать, — такую сделку я заключил с федералами. Но пока не очень понятно, что со мной делать. Ей, видимо, тоже.

— Как дела, Кассель? — спрашивает Юликова с улыбкой, выражение у нее такое, будто бы ей и правда не все равно.

— Да вроде ничего, — нагло вру я.

По ночам едва сплю. Меня терзают сожаления. Зациклился на девчонке, которая меня ненавидит. Украл пистолет. Но таким, как она, вряд ли стоит изливать душу — Юликова ведь оценивает мое психологическое состояние.

— Ну и как — получается у брата учиться? — спрашивает она, делая глоток.

— Получается.

— Наверное, после смерти Филипа тебе хочется защитить Баррона, — взгляд у нее добрый, понимающий, и голос ровный. — Теперь вас осталось двое. Хоть ты и младший, на тебе большая ответственность…

Я пожимаю плечами.

— Но, если вчера ты оказался в опасной ситуации именно из-за обучения, мы немедленно все прекратим.

— Нет, все было совсем не так. Мы просто следили за одним человеком… Выбрали цель наугад. А потом Баррону позвонили. И я на несколько минут остался один и заметил убийцу. Погнался за пареньком — за убийцей. Глупо получилось, знаю. Но он сбежал, вот и все.

— Ты с ним разговаривал?

— Нет.

— Но ты же загнал его в угол в том переулке, правильно?

Я киваю, но потом поправляю ее:

— Сначала загнал, но он сразу же вскарабкался на забор.

— Мы нашли около забора обломок доски. Он хотел тебя ударить?

— Нет. Никто никого не бил. Может, он наступил на доску, когда убегал. Все так быстро произошло.

— А можешь его описать? — Юликова наклоняется ко мне через стол и смотрит внимательно, будто пытаясь прочитать все, даже самые мимолетные мои мысли, разгадать жесты и мимику.

Очень надеюсь, что у нее ничего не выйдет. Я, конечно, врать умею неплохо, но не более того. Раньше приходилось врать либо преступникам, действия которых я могу предугадать, либо простачкам, которыми можно манипулировать. Юликова — совсем другое дело. Я и понятия не имею, на что она способна.

— Да вряд ли, — пожимаю я плечами.

Она несколько раз кивает.

— Больше ничего не хочешь рассказать о случившемся?

Знаю, нужно рассказать про пистолет. Но если признаться сейчас, она спросит, почему я его взял. А может, спросит у Баррона, чем мы занимались. За кем следили. Если на брата найдет, он ей все выложит. Или еще хуже — выдумает какую-нибудь откровенную чушь, и Юликова сразу догадается про Лилу.

Конечно, я не хочу снова вести себя непорядочно, врать. Я хочу научиться поступать правильно, даже если мне это не нравится. Даже если я Юликову за это ненавижу. Но просто сейчас никак нельзя.

Вот в следующий раз… В следующий раз я уж постараюсь. Все расскажу. Но не сейчас.

— Нет. Ничего такого не случилось. Просто сглупил. Буду осторожней.

Юликова, окинув меня многозначительным взглядом, достает из ящика стола пачку бумаг на скрепке и кладет передо мной. Я знаю, что в этих бумагах. Как только я их подпишу, то перестану быть обычным гражданином. Соглашусь подчиняться особым правилам и законам. Если облажаюсь, судить меня будут закрытым судом безо всяких присяжных.

— Может, пора уже бросить Веллингфорд и тренироваться как положено вместе с Барроном и другими курсантами?

— Вы это уже предлагали.

— И ты уже отказывался, — Юликова с улыбкой достает из ящика бумажный платок и, прижав его к губам, кашляет. На белом платке остается темное пятно. — Видимо, и сейчас откажешься.

— Я действительно хочу стать федеральным агентом и работать в ПЮО. Хочу… — Я хочу стать лучше. Хочу, чтобы она сделала меня лучше. Говорить такое нельзя — это чистое сумасшествие. — Но вылететь из старшей школы — плохая идея. Да и соглашение об иммунитете от уголовного преследования…

— Возможно, нам удастся заполучить для тебя аттестат.

И не придется больше видеть Лилу, ее короткие светло-золотистые волосы, которые чуть завиваются на концах. Не придется слышать низковатый голос, от которого я сам себя забываю. Не придется стискивать зубы, чтобы, не дай бог, не окликнуть ее по имени при встрече.

— Ждать осталось недолго. Я просто хочу закончить учебный год.

Юликова кивает: она разочарована, но не удивлена. Интересно, этот платок — на нем была кровь? Спрашивать неловко. Я вообще чувствую себя здесь неловко.

— Как там дела с амулетами? — интересуется она.

Вытаскиваю из кармана пять ровных каменных кругляшков с дырками посредине — пять амулетов трансформации, которые отведут проклятие мастера вроде меня. Хотя мастеров вроде меня на свете по пальцам перечесть. Пока их делал, очень устал, но хотя бы отдачи не было. Камни уже неделю болтались у меня в бардачке — все ждал подходящего случая их отдать.

— Очень редкая штука, — говорит Юликова. — Когда-нибудь пробовал колдовать, пока они на тебе?

— Нет, а что было бы?

— Да ничего, — улыбается Юликова. — Камень треснет, а у тебя будет упадок сил.

— Понятно.

Как ни странно, я чувствую разочарование. Сам не знаю, какого ответа ждал. Покачав головой, вываливаю амулеты прямо на стол. Они катятся по столешнице, словно рассыпанные монетки. Юликова долго смотрит на них, а потом поднимает взгляд.

— Для меня лично очень важно, чтобы ты был в безопасности, — она снова делает глоток и улыбается.

Знаю, Юликова, наверно, говорит это всем потенциальным участникам своей программы, но все равно приятно.

Она провожает меня к дверям и мельком дотрагивается до моего локтя рукой в перчатке.

— От твоей мамы вестей не было? — голос тихий, будто она действительно переживает за семнадцатилетнего мальчишку, который болтается сам по себе и боится за мать.

Наверняка просто нужную информацию пытается выудить. А информации этой у меня, к сожалению, нет.

— Нет, — отвечаю я. — Не было. Может, ее убили.

Вот тут я как раз не вру.

— Кассель, я бы с удовольствием ей помогла. Для нашей программы очень важны и ты, и Баррон. Хорошо, если ваша семья не будет разлучаться.

Я молча киваю.

Если уж стал преступником, рано или поздно тебя поймают — так всегда бывает. Но может, у федеральных агентов все иначе. Может, их матерей никогда не сажают в тюрьму. Остается только надеяться на лучшее.

Снаружи здание выглядит совершенно обыкновенно: серая бетонная коробка средних размеров, в зеркальных окнах отражается заходящее солнце, рядом парковка. И никто бы не догадался, что верхние этажи занимают федеральные агенты, ведь над дверью вывеска «Ричардсон и Ко: клеи и герметики», а входят и выходят в основном люди в элегантных костюмах.

Деревья почти облетели, остались лишь коричневые листья. Раннюю осень в красно-золотом наряде сменил холодный ветреный октябрь. Иду к своему «бенцу» — прекрасное напоминание о том, какую жизнь я мог бы вести, если бы принял предложение Лилиного отца и стал его тайным убийцей.

Все чаще и чаще мне кажется, что я сам себе худший враг. Возвращаюсь в Веллингфорд. Времени в обрез — только сумку со спортивной формой сгрузить да перехватить энергетический батончик. Пора в библиотеку к Данике. Бегом поднимаюсь по лестнице и останавливаюсь перед дверью в свою комнату. Она открыта.

— Кто тут? — спрашиваю я, заходя.

На моей кровати сидит девчонка. Я ее пару раз замечал в коридорах, но мы никогда не пересекались. Девятиклассница. Внешность азиатская — наверное, корейские корни. Длинные черные волосы ниспадают до самой талии. Толстые белые гольфы почти до колен, блестящие голубые тени для глаз. Она бросает на меня взгляд из-под длинных ресниц и застенчиво улыбается.

Должен признать, я слегка выбит из колеи. А это нечасто случается.

— Сэма ждешь?

— Я хотела поговорить с тобой, — девчонка встает и, прикусив губу, поднимает с кровати свой розовый рюкзак. А потом нерешительно добавляет: — Меня зовут Мина. Мина Лэндж.

— Тебе вообще-то тут нельзя находиться, — я швыряю на пол сумку с формой.

— Знаю, — улыбается она.

— И я на секунду заскочил, — бросаю выразительный взгляд на дверь.

Понятия не имею, что она затеяла, но в последний раз, когда я застал девчонку на своей кровати, все тут же полетело к чертям. Так что ничего хорошего я не жду.

— Мина, не хочу показаться грубым, но, если ты что-то хотела мне сказать, так говори.

— А можешь остаться? — она делает шаг ко мне. — Мне нужно попросить об одном очень-очень большом одолжении, а больше обратиться не к кому.

— С трудом в это верю, — голос у меня немножечко напряженный. Предстоит разговор с Даникой. Не хватало только опоздать — придется объяснять еще и это. — Но, если что-то важное, я задержусь на пару минут.

— Может, сходим куда-нибудь, — губы у Мины накрашены розовым блеском. Такие мягкие на вид. Она нервно накручивает черный локон на пальчик в белоснежной перчатке.

— Мина, просто расскажи мне все, — выходит не очень-то строго.

Приятно же пусть и ненадолго поддаться иллюзии, представить, что от меня что-то очень-очень нужно прекрасный девушке, даже если я и сам в это не верю. Поддамся, ненадолго.

— Я вижу, ты занят. Не буду тебя задерживать. Понимаю, что мы… Ты меня плохо знаешь. И я сама виновата. Пожалуйста, давай как-нибудь поговорим?

— Ладно. Конечно. Но разве ты не хотела…

— Нет. Я еще вернусь. Сама тебя найду. Я так и знала, Кассель, ты хороший.

Мина проходит мимо — так близко, что я чувствую исходящее от нее тепло. Легкие шаги затихают в коридоре. А я все стою посреди комнаты и пытаюсь понять, что же такое только что произошло.

На улице уже не просто прохладно, но откровенно холодно — пробирает до костей. В такую погоду дрожишь даже по возвращении в теплую комнату, будто все промерзает изнутри.

Около библиотеки меня кто-то окликает.

Я знаю этот голос.

Поворачиваюсь.

На краю газона стоит Лила в длинном черном пальто. Когда она размыкает губы, наружу вырывается облачко пара, будто призрак невысказанных слов. Лила и сама похожа на призрак — вся черно-белая в тени облетевших деревьев.

— Отец хочет с тобой поговорить.

— Ладно, — и я шагаю следом за ней.

Вот так просто. Наверное, и с крыши вслед за ней спрыгнул бы.

Мы выходим на парковку и идем к серебристому «ягуару XK». Понятия не имею, когда у Лилы появилась машина, когда она успела получить права. Надо что-нибудь сказать по этому поводу, поздравить, но, когда я открываю рот, Лила так смотрит, что заговорить я не решаюсь.

Молча усевшись на пассажирское сидение, достаю телефон. В салоне пахнет мятной жвачкой, духами и сигаретами. В держателе стоит наполовину пустая бутылка диетической колы.

Пишу сообщение Данике: «Сегодня не получится». Телефон тут же принимается звонить, но я ставлю его на беззвучный режим. Чувствую себя виноватым из-за того, что продинамил ее, хотя сам обещал честно ответить на все вопросы, но объяснять, куда, а тем более зачем, я еду, никак нельзя.

Лила искоса смотрит на меня. Ее профиль освещен уличным фонарем, изогнутая бровь и длинные ресницы отливают золотом. Она такая красивая, аж зубы сводит. Еще в восьмом классе на занятиях по психологии нам рассказывали одну теорию: будто у всех нас есть инстинкт смерти и где-то в глубине души мы стремимся к небытию, к гибели. Ее близость будоражит, словно стоишь на крыше небоскреба на самом краю.

Вот так я себя сейчас и чувствую.

— А где твой отец?

— С твоей матерью.

— Она жива? — я так удивлен, что даже облегчения не чувствую.

Мать с Захаровым? Непонятно, что и думать.

Лила смотрит мне в глаза, но улыбка у нее недобрая:

— Пока жива.

Она заводит машину, и мы выруливаем с парковки. Ловлю свое отражение в затемненном стекле. Возможно, я еду прямиком навстречу смерти, а по виду и не скажешь.