Серебро

Эдуард Диа Диникин (2023)

Действие романа начинается в Петербурге 1913 года — в период, когда реальность бурлила предреволюционными процессами, идеи сталкивались с идеями в словесных баталиях, после претворялись в дела — и сталкивались уже на улицах. Известные представители «Серебряного века», такие как Хлебников, Бурлюк, Брюсов, Белый, Тиняков, Волошин, пьют в ресторанах, читают свои и чужие тексты и выбрасывают рукописи, которые попадают в руки чекистов и агентов охранки. Поначалу произведение Эдуарда Диникина напоминает историко-литературный роман, но реальность оказывается двулика: в мире, где на глазах простых смертных меняются вековечные устои, на поверхность прорывается обратная сторона. Известный поэт здесь может оказаться вампиром или прорицателем, случайный телефонный звонок — связать друг с другом людей из разных эпох, а дешёвый медальон — оказаться волшебным талисманом. Границы между сном и явью, литературой и действительностью, добром и злом, оказываются зыбкими и проницаемыми в мире магического реализма, в котором у каждого свой шорох за спиной. Книга содержит нецензурную брань

Лисий крик

1917, АПРЕЛЬ

Поезд направлялся в Петроград.

В одном из купе сидел мужчина лет тридцати, внешности такой же непримечательной, каким непримечательным может быть падающий лист за спиной.

…

— Кондуктор, принесите мне, пожалуйста, немного тёплой воды, мыло и полотенце, — обратился мужчина к человеку в униформе.

…

— Что говорит общественный голос? Будет ли мир скоро?

…

— Голубчик, ещё чаю!

…

— Я финн наполовину, мой батюшка русский…

…

— Имеете ли ещё хорошую комнату свободной? — спросил тот же мужчина уже в петроградской гостинице. — И сколько стоит? Три рубля? А постель хороша? Хорошо топили тут? Что?! А я нахожу, что тут холодно. Можете достать мне бутылку с горячей водой, чтобы согреть кровать?..

— Да, Иван, — сказал этот мужчина, уже освоившись в гостинице, — поставьте самовар и подайте сюда…

…

— Что ж, Анатоль, вы разве пьёте чай без сахару? Ведь это не идёт… — сказал мужчина второму.

— Итак. Извольте вылить чернила из чернильницы и налить свежих, этими не сможете писать. Найдите на моем письменном столе перочинный нож и резинку, также линейку, и песку можете взять. Пишите… «Очень рады приезду. Ждём тётю. Всегда Ваш, Май».

— Думаете, Карл, он приедет? — спросил Анатолий.

— Была договорённость. Не может не сделать никак, — ответил Карл.

Через час Карл прогуливался под руку с дамой по Невскому проспекту.

— Жалко, что мы уже должны расстаться, — сказал он. — Когда я вас опять увижу?

— Право, не знаю, — кокетливо ответила дама.

— Я всегда мечтал о такой женщине, как вы. Верьте, я откровенный.

Женщина рассмеялась.

— Нравлюсь ли я вам, Нина? — Карл склонился к женщине.

— Ах, оставьте. Все мужчины лгут.

— Я люблю вас, будьте моей женой.

— Скольким женщинам вы это уже сказали? Я не верю вам.

— Вы сделаете меня несчастным, Нина. Я прошу от вас фотокарточку…

Возвратившись, Карл сел в пролётку, которая доставила его на Васильевский остров.

— Как прибыли, где поселились? — хорошо поставленным голосом спросил его высокий, крепкий молодой человек интеллигентной наружности.

— Прекрасно, Роман, лучшего трудно было бы и желать. Когда приступим к делу?

— У вас документы на имя российского подданного финского происхождения? — не отвечая, спросил Роман.

— Разумеется.

— Где… э-э, то, что вы привезли?

— В надёжном месте, — уверил Карл.

— Простите, — холодно произнёс Роман, — но я должен знать.

— В городе.

— В Петрограде? — удивился Роман. Было видно, что это известие его не обрадовало.

— Так, — подтвердил Карл и рассмеялся, — очень, знаете, привык к Варшаве, извините великодушно, коли будут проскальзывать… э-э, полонезы.

— Постарайтесь обойтись енками, — сухо ответил Роман. — Вы всё-таки финн, а не поляк.

— О, вы знаток финской музыки, — поднял брови Карл.

— В какой-то степени, — Роман закурил папиросу. — Нам непременно надо вывезти… вывезти предметы за город.

— Что?! — опять вскинул брови Карл.

— Да, пока так.

— Но у меня есть на этот счёт чёткие инструкции.

— Инструкции изменились. Вот, благоволите ознакомиться, — с этими словами он протянул своему гостю бумагу.

Тот быстро пробежал её глазами.

— Но это… непонятно. Я должен связаться с центром.

— Не забывайте, сейчас военное время. Вы не сможете просто связаться с Германией. К тому же, вся связь проходит через меня, — с этими словами Роман сжёг бумагу.

— И ещё, — он посмотрел на Карла, лицо которого выражало озадаченность, — аппараты надёжны при транспортировке?

— Немецкое качество, — коротко ответил Карл.

* * *

— Очень далеко от столицы у вас дача, — сказал Анатолий.

Они только что спрятали три металлических цилиндра в заброшенном колодце, почти сравнявшимся с землёй.

— Да. Здесь спокойно, место красивое, — сказал Роман.

Он вздохнул, расслабившись. Всё же сделать то, что планировалось разведкой кайзера, было и проблематично, и опасно. Сейчас всё это осталось позади. Незаметно открыть контейнеры на заседании Государственной Думы. Да, это должно было вызвать эффект. Эти три цилиндра содержали разновидность «веселящего газа», снимающего моральные запреты. Вся Дума тогда как будто сойдёт с ума. Хотя, по мнению многих, она и до этого не отличалась благоразумием. Но на этот раз эффект был бы глобальным. На следующий день все газеты мира запестрели бы сенсационными заголовками, типа: «Русские передрались в своём парламенте». Просто фантазии не хватало представить, что могло произойти. Пронести газ в Думу должна была группа Романа. Они же должны были унести цилиндры. На всё было время. На всё. План был продуман до мельчайших подробностей. Кроме одной детали. Роман внимательно изучил план отхода, предоставленный немцами, и понял, что в нём есть изъян. Изъян состоит в том, что его группу просто ликвидируют. Немцы не могут позволить себе, чтобы хоть кто-нибудь, хоть когда-нибудь узнал о том, что безумие российских депутатов — дело их рук. И тогда Роман принял непростое решение.

— Красивое место, — повторил Карл, рассматривая окрестности.

— Хотел спросить вас, Карл, — сказал Роман, закуривая папиросу.

— Да?

— Карл Май, это ваша идея? Я имею в виду ваше имя. Любите истории про индейцев?

— Мне нравится Карл Май, да, не столько Виннету, сколько Верная рука, — кивнул Карл, — но идея не моя. Просто в Гельсингфорсе был такой человек. Его документы, его жизненные параметры отлично подошли.

— Понятно, — сказал Роман. В горле его пересохло. Он выбросил папиросу и отступил на шаг. Дрожащей рукой достал из кармана «браунинг» и выстрелил в того, кто был ближе — в Анатолия. Тот покачнулся и свалился в колодец.

— Was?^[27] — вскрикнул Карл и схватился за дуло, пытаясь отвести его в сторону.

Роман дважды нажал на спусковой крючок.

Карл вцепился в горло своему противнику, Роман с силой толкнул мужчину. Тот отшатнулся и с криком упал в жерло колодца.

Столь удачно завершившееся дело вызвало у Романа спазматические судороги — он несколько раз сделал движение ртом, будто его тошнило.

Успокоившись, Роман забросал колодец мешками с землёй, стоявшими неподалёку. И пока он это делал, всё время слышал то, что заставляло его испытывать тошноту: стоны в колодце.

Потом он забил колодец досками. Проверил. Нет, нет никакой возможности отодрать их оттуда, даже если те, кто внутри, смогут как-то подняться наверх.

Стараясь не думать, что произойдёт с ними, он пошёл к своему авто.

* * *

Роман Георгиевич Малевский вёл свой «Рено» по дороге в Петроград. Он почти успокоился и трезво анализировал ситуацию.

В тринадцатом, в возрасте двадцати восьми лет, он был завербован германской разведкой. Ему, сыну одного из виднейших представителей русской науки, пришлось пойти на сотрудничество из-за компрометирующих материалов, которыми его шантажировали.

Дело было в том, что Роман давно уже вёл двойную жизнь. С детства его увлекали рассказы о Шерлоке Холмсе, и всегда он сочувствовал преступникам. Особенно его пленял образ профессора Мориарти. Он зачитывался рассказами об Арсене Люпене, сочувствовал всем его похождениям, не всегда законным. С большим интересом читал криминальную хронику в газетах. И перечитывал, перечитывал, перечитывал «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда!

Впервые он своровал в десять лет. Вытащил из бумажника гостя, пришедшего к отцу, десять рублей. Испытал при этом странное наслаждение. Постепенно стал воровать в гимназии. И дело было не в украденных вещах. Его безумно увлекало это ни с чем не сравнимое чувство опасности, которое возникало при нарушении запретов.

Последнее, что он украл — это маска из дворца Юсупова, убийцы Распутина. А Юсупов, в свою очередь, своровал её у Распутина, когда однажды приехал к нему, разделся и лёг на диван. Увидев вошедшего Распутина, принял жеманную позу. Старец-крестьянин снял ремень и высек им аристократа. За это Феликс Юсупов возненавидел царского любимца. Убегая от старца, Юсупов прихватил с одеждой и странную маску, которую называл лярвой. Малевский знал эту историю из уст самого Юсупова. Юсупов доверял Малевскому. И причиной этому были серьёзные рекомендации в сочетании с внешней привлекательностью.

А его предпоследней украденной вещью стала рукопись Велимира Хлебникова, которую тот, человек довольно рассеянный, взял с собой в «Бродячую собаку».

Но, конечно, не этими кражами его шантажировали агенты немецкой разведки. Всё было гораздо серьёзнее.

С двадцати лет Роман Малевский промышлял торговлей опиумом. Не ему одному пришла в голову мысль везти из Персии этот запрещённый товар. Его везли и другие, воспользовавшись новыми железными дорогами. Опиум прятали в вагонах, в специально сделанных тайниках. Очень часто он направлялся из России прямиком в Европу. К тринадцатому году у Малевского была уже хорошо налаженная система. Сам он провозил товар только в двадцать лет. Чтобы пощекотать нервы.

Но с объявлением войны, с объявлением «сухого закона», на первое место по употреблению вышел кокаин. Кокс, антрацит, марафет, белая фея… Он имел много названий. Ещё больше потребителей. И вообще — его стало очень много в конце шестнадцатого и начале семнадцатого. «Революцию сделали вобла и кокаин», — говорили знающие люди.

Однако опиоманы не желали переходить на этот быстрый наркотик, а хотели старого. Несмотря на то, что долгое время кокаин свободно продавался в аптеках, а потом ещё более свободно на улицах, где им торговали чуть ли не мальчишки!

Малевский чувствовал какую-то скрытую подоплёку в этой общедоступности кокаина.

Но это сейчас. В семнадцатом. А в тринадцатом он почувствовал, что за ним следят. И решил было, что это царская полиция, но вскоре, после того как с ним вышли на контакт, узнал, что это кайзеровские агенты. Они предоставили ему документы, включая фотографии, из которых следовали неопровержимые доказательства того, что он занимается торговлей опиумом с пятого года.

Публикация этих документов в прессе любого государства стоила бы Малевскому очень многого. И стоила бы самого главного — жизни. Жизни, которой он порой так самонадеянно рисковал, чтобы лишний раз доказать себе её ценность.

Конечно, он готовился к тому, что его могут разоблачить. На этот случай у него были приготовлены документы: несколько паспортов.

Сейчас он чувствовал себя довольно уверенно. Пока пройдёт время, пока немцы разберутся, что к чему — а в этом он был не очень уверен — он уже будет далеко от России. Роман Малевский собрался уехать в Америку. Не так, как уехал небезызвестный Свидригайлов, а совсем по-другому. Сесть на поезд, а потом на пароход. У него были изрядные средства, о которых ни его отец, ни его мать не имели представления. Были связи за океаном. И да — новые документы. Там в Америке, стране безграничных возможностей, он сможет стать другим человеком и начать новую жизнь…

Он приехал к родителям. В коридоре встретился с отцом.

— Где был? — мимоходом поинтересовался тот, показывая взглядом на запылившуюся одежду сына.

— В Лисьем Крике, — ответил Роман.

— Где, где? — удивился старик. Именно так — «старик» — называл про себя Роман своего пятидесятидвухлетнего отца.

— В Лисьем Крике, — повторил Роман. — Я решил так назвать свою дачу.

— Вот как? Но, помилуй, ведь это место как-то называется?

— Именно это место — нет, деревня чуть далее — да. Я не помню как, правда. А что, тебе не нравится название?

— Лисий Крик, говоришь? — «старик» покачал головой. — Странное название. А почему именно так?

— Так. Просто нравится.

— Хорошо, — еле заметно пожал плечами отец, — в конце концов, дом в этой глухомани — это твоя прихоть. Мне до этого дела нет.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

27

Что? (нем.)