Страх

Эдуард Хруцкий, 1944

Поздним вечером в одной из подворотен Леонтьевского переулка Москвы обнаружен труп мужчины. На место преступления незамедлительно прибыли эксперты-криминалисты и опергруппа уголовного розыска во главе с подполковником Даниловым. В карманах убитого кроме денег, пачки сигарет и счета из ресторана «Астория» найдено удостоверение работника МУРа. Вот только подлинность его вызывает большие сомнения. Похоже, оперативникам предстоит в очередной раз решить непростую задачку со многими неизвестными.

Муравьев

Они с Никитиным переоделись и стали офицерами-танкистами, другой подходящей формы у завхоза не нашлось. В финчасти им выдали триста рублей на оперативные расходы.

На эту сумму они могли выпить по чашке кофе и запить его бутылкой нарзана.

Ровно в восемнадцать часов они зашли в ресторан. Ох и красиво же было в «Астории»! Лепнина, золото, ковры, кабинки дубовые. Столы со снежными скатертями и блестящей посудой.

Зал еще полупустой, всего несколько столов было занято, но у Игоря появилось какое-то странно призрачное ощущение, которое приходило к нему только в детстве, когда в тридцать пятом разрешили официально праздновать Новый год.

— Вот жизнь, Муравьев, — вздохнул у него за спиной Никитин, — а мы все по малинам да камерам.

— Знаешь, сколько на такую жизнь денег надо?

— Знаю, я меню посмотрел, моей зарплаты на одну котлету да салат хватит.

— Ну а на мою еще кофе можно дополнительно взять.

А к ним уже подлетал метр. Опытным взглядом он сразу различил, что эти два офицера — новички. Увидел он и их колодки, определив в них фронтовиков. А у этой публики кое-какие денежки водились.

— Прошу, дорогие гости, для фронтовиков мы сделаем все.

— За это спасибо, конечно, дорогой гражданин метрдотель, — Никитин взял инициативу на себя, — пойдемте-ка вот в этот закуток, поговорим.

Метр внимательно взглянул на офицеров и сразу же понял все.

В этом ресторане он проработал много лет, сам был агентом НКГБ с приличным стажем, поэтому знал, зачем приходят сюда люди из органов.

Они зашли в кабину, и Муравьев с Никитиным предъявили удостоверения. Метр внимательно прочитал их:

— Чем могу помочь?

— У нас к вам две просьбы, — мягко улыбнулся Муравьев, — вот счет, пришлите сюда официанта, который его выписывал.

Метр стремительно взглянул:

— Это рука Николая Петровича. Товарищи, что, неприятности какие? Не поверю. Николай Петрович старейший работник, награжден значком «Отличник общественного питания», имеет почетные грамоты…

— Не пугайтесь, нас интересуют люди, которых он обслуживал, и, пожалуйста, посадите нас здесь.

— С удовольствием. Заказывать будете?

— Да. Два кофе и, если можно, налейте чай в бутылку из-под коньяка.

— Я все понял, — усмехнулся метр.

Через минуту занавеска кабинки отодвинулась и появился невысокий, но очень шустрый человек лет шестидесяти, в белой куртке, накрахмаленной рубашке и черном галстуке-бабочке.

— Спрашивали?

— Вы Николай Петрович?

— Именно я.

— Присаживайтесь. — Муравьев протянул официанту счет. — Ваш?

Николай Петрович надел очки, взял счет, посмотрел внимательно:

— Мой.

— А вы не помните, кто сидел за этим столом?

— Помню. Две дамы. Одна брюнетка, яркая такая, на ней был темно-синий костюм, на шее жемчуг натуральный, колечко сапфировое с бриллиантами. Видная дама. Курила она папиросы «Совьет Юнион», вторая — блондинка, красивая, в темно-вишневом панбархатном платье, на шее ожерелье из уральских камней, на руке кольцо с бриллиантом, карата полтора, часики золотые «ЗИФ». С ними двое мужчин. Один в темно-синем бостоновом костюме, лысенький, маленький, полный, второй — высокий, статный, костюм, шитый у дорогого портного, материал привозной. Костюм в клетку широкую, синюю с серым. Оба курили «Казбек». У толстого часы «Лонжин» золотые, у молодого не приметил. Рассчитывался толстый. По счету, как положено, ну и на чай, как говорится, хорошо отвалил. Деньги, десять тысяч, дал забандероленной пачкой, остальные из кармана достал, отсчитал небрежно, меня все время братцем называл.

— Николай Петрович, а вы не помните, что он со счетом сделал?

— Как же, помню, в карман положил, в деньги, я поэтому бандероль с пачки снял и спрятал ее.

— Она у вас? — обрадовался Муравьев.

— Извольте. — Официант протянул полоски банковской бандероли.

— А почему, папаша, вы ее сохранили? — вмешался Никитин.

— И сам не знаю, у нас счет прячут в карман только проверяющие.

— Понятно.

— А скажите, Николай Петрович, — продолжал Муравьев, — человек этот часто в вашем ресторане бывает?

— Его, брюнетку и молодого впервой видел, а блондинку несколько раз замечал.

— Вы, случайно, их имен не запомнили?

— Блондинку называли Наташей, молодого — Глеб.

— А этого человека не было с ними? — Муравьев достал фотографию убитого.

Николай Петрович внимательно посмотрел и отрицательно замотал головой.

— Спасибо вам. — Муравьев пожал руку официанту.

— Тут метр, Борис Сергеевич, распорядился подать вам кофе да чаек в бутылочке, я мигом.

* * *

А на эстраду уже поднимался оркестр.

— Я сейчас. — Никитин вышел из кабины.

Ресторан уже заполнился больше чем наполовину. Суетились официанты, за столом сидели хорошо одетые штатские и военные с фронтовыми орденами.

Там, на фронте, денежное довольствие они держали на расчетной книжке. Зачем на фронте деньги. Вырвавшись в тыл, в отпуск по ранению или командировку, лихо просаживали их в кабаках.

Женщин было много. Особая категория дам. Красивые, хорошо одетые, они предлагали себя за право потанцевать, хорошо поесть, забыть хоть на один вечер о тяжкой жизни военного тыла.

Кац сразу же узнал Никитина и показал ему на маленькую дверь рядом с эстрадой.

Никитин юркнул в нее.

— Привет, Гриша.

— Привет, Коля.

Общительный человек был Никитин, даже за те два часа, что они проторчали на месте убийства, он сумел завести дружеские отношения с Кацем.

— Мы, Гриша, во второй кабинке сидим. Как этот фраеришка покажется, ты скажи, что, мол, по заказу фронтовиков-танкистов танго «В парке Чаир». Понял?

— Нет вопросов, Коля.

Никитин вернулся в кабинку и увидел на столе две большие тарелки жареной картошки.

— Это откуда?

— Местное руководство сжалилось над нашей полуголодной жизнью, — усмехнулся Игорь.

— Годится. — Никитин залез в карман галифе и вытащил аккуратно замотанный в тряпицу кусок сала. — Сейчас сальца нарежем. — Он достал маленький перочинный ножик.

— Хозяйственный ты парень, Коля, — одобрительно заметил Муравьев.

— Ты погоди, главное еще будет.

Когда разложили сало и картошку, Никитин взял бутылку коньяка, понюхал, попробовал, потом вылил половину чая в фужер, достал фляжку и налил.

— Что это?

— Спирт.

— Ну ты, Колька, жох.

— А как ты думаешь, будем сидеть и смотреть, как здесь хива всякая гуляет?

— Ну зачем же хива, — Муравьев отодвинул занавеску, — смотри, сколько офицеров.

— Я про них не говорю, сам полтора года на фронте дрался, если бы не ранение… А вот посмотри, штатских сколько. Молодые, все на брони, от фронта освобожденные. Но деньги-то у них откуда? В городе все коммерческие кабаки этой публикой полны.

— Это ты прав. — Игорь разлил «коньяк». — Давай, что ли. Они выпили.

А тут и официант появился:

— Ничего не надо?

— Спасибо, Николай Петрович, — Игорь засмеялся, — мы пока по первой.

— Да, молодые люди, — вздохнул официант, — раньше я ваших товарищей частенько угощал. Спокойно они на жалованье свое наш ресторан посещали.

— Ничего, папаша, — белозубо засмеялся Никитин, — мы еще свое возьмем.

— Ну, отдыхайте, отдыхайте. — Официант исчез.

Играла музыка — старые довоенные мелодии и новые, конечно, те, что в эти годы стали популярными.

И двое молодых парней, обожженные войной, делающие необыкновенно тяжелую и грязную работу, сидели в засаде и еще не понимали, что эти коммерческие рестораны — первый шаг к налаживанию старой довоенной жизни.

* * *

Вечер накатывался стремительно, а Гриша все не называл условленной фразы.

— А может, этот Борек вообще не придет, как ты думаешь, Игорь?

— Тогда мы завтра опять сюда пойдем, — засмеялся Муравьев. — Только я тогда уж из дому закусочки возьму да выпивки.

— По мне, век бы так работать, — потянулся Никитин. И вдруг:

— По просьбе танкистов-фронтовиков любимое танго «В парке Чаир».

Никитин выглянул из-за занавески. В зал входил респектабельный господин в роскошном песочном костюме.

К нему со всех ног бросился метр и повел его по залу к удобному столику в уголке. Никитин посмотрел на эстраду. Гриша Кац раскачивался в такт мелодии, словно подтверждал. Он. Он. Он.

— Значит, так. Прибыл наш клиент, Игорь.

Никитин вынул пистолет из кобуры, сунул в карман, одернул гимнастерку, поправил гармошку сапог и вышел.

Официант еще не успел подойти, и Борек небрежно изучал меню. В пепельнице дымилась сигарета в янтарном мундштуке. Лежала на столе пачка с желтым верблюдом.

«Весь в лендлизе», — ухмыльнулся внутренне Никитин.

Он подошел к столу, подвинул ногой стул, сел.

— Я вас звал? — Глаза у Борека были холодными и жесткими.

— А нас не зовут, мы сами приходим. МУР, ОББ. — Никитин достал удостоверение. — Ты, что ли, Борек?

— Я Костромин Борис Петрович.

— Тогда вставай, Борис Петрович, на выход, только тихо.

— По какому праву? — прищурился Костромин.

— Права качать будешь у нас на Петровке.

К столу подошел Муравьев:

— В чем дело?

— Да вот, товарищ капитан, права качает.

— Вам, гражданин, лучше с нами пройти по-тихому, иначе…

Борек встал, положил в карман сигареты и барственно пошел к дверям.