Север и Юг

Элизабет Гаскелл, 1855

Богатый фабрикант с промышленного севера Англии Джон Торнтон и блестяще образованная дочь скромного священника с юга Маргарет Хейл возненавидели друг друга с первого взгляда. Кто Джон в глазах девушки? Невежественный нувориш, считающий, что все в этом мире продается и покупается. А кто для него Маргарет? Заносчивая кисейная барышня, слишком многое о себе возомнившая, – особенно если учесть, что у ее отца нет ни гроша. Однако не зря говорят, что от ненависти до любви – один шаг, – противостояние молодых людей, не уступающих друг другу умом, волей и характером, постепенно превращает их взаимную неприязнь в куда более теплое чувство. Чувство, в котором, и Маргарет, и Джон не смеют признаться даже самим себе… В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.

Глава 12. Утренние визиты

Что ж… полагаю, мы обязаны.

Хелпс А. Дружеские беседы

Мистеру Торнтону с трудом удалось уговорить матушку совершить необходимый с точки зрения общества поступок. Она не часто посещала гостиные и вообще считала светские церемонии тяжкой обязанностью. Сын подарил ей экипаж, однако миссис Торнтон решительно отказалась держать лошадей, поэтому их нанимали, когда это требовалось. Всего две недели назад экипаж разъезжал по городу аж три дня подряд! За это время удалось объехать всех знакомых, и теперь им предстояло позаботиться об ответных визитах. Крамптон располагался слишком далеко для пешей прогулки, и миссис Торнтон уже несколько раз спрашивала сына, оправдывает ли визит к Хейлам расходы на извозчика. Она обрадовалась бы отрицательному ответу, поскольку не видела пользы в дружбе со всеми наставниками Милтона. Чего доброго, придтеся ехать к жене учителя танцев, у которого занимается Фанни!

— Непременно попросил бы тебя об этом, мама, будь мистер Мейсон и его супруга так же одиноки в нашем городе, как Хейлы.

— О, не горячись: сказала же поеду, завтра. Хочу только, чтобы ты трезво оценил обстановку.

— Если ты уже решила, то я закажу лошадей.

— Глупости, Джон. Можно подумать, у тебя деньги падают с небес.

— Не то чтобы так, но насчет лошадей совершенно уверен. В последний раз, когда выезжала в кебе, ты вернулась с головной болью от тряски.

— Не припомню, чтобы жаловалась.

— Нет, но ведь ты никогда не жалуешься, — гордо подтвердил мистер Торнтон. — Тем внимательнее приходится за тобой наблюдать. А вот что касается Фанни, некоторые испытания пошли бы ей на пользу.

— Она слеплена совсем из другого теста, Джон, и трудности ей не по плечу.

Миссис Торнтон замолчала и задумалась. Последние слова затронули больную тему: она всей душой презирала слабость характера, но в то же время видела, что дочь слаба во всем, где мать и брат сильны. Миссис Торнтон не любила подолгу рассуждать. Способность быстро делать выводы и принимать решения успешно заменяла ей глубокие размышления. Как мать, она инстинктивно чувствовала, что Фанни никогда не научится ни терпеливо сносить неприятности, ни храбро встречать трудности. Признавая недостатки дочери, она недовольно морщилась, однако обращалась с Фанни так же нежно и бережно, как любящие матери — со своими больными или ослабленными детьми. Посторонний, поверхностный наблюдатель вполне мог бы решить, что миссис Торнтон любит дочь намного больше, чем сына, но это мнение оказалось бы ошибочным. Та отвага, с которой мать и сын высказывали друг другу неприятную правду, основывалась на прочном основании в душе каждого. В то же время неловкая нежность обращения миссис Торнтон с дочерью, стыдливое стремление скрыть отсутствие у той великолепных качеств, которыми сама она обладала в избытке и высоко ценила в других, выдавали эфемерность материнской любви. Миссис Торнтон звала сына исключительно по имени — Джон, а такие обращения как «дорогая», «дитя мое», «солнышко» предназначались только Фанни. Однако в душе она не уставала благодарить Господа за старшего ребенка и ходила с гордо поднятой головой.

— Фанни, милочка! Сегодня подадут лошадей: собираюсь нанести визит Хейлам. Может, поедешь вместе со мной и, пока я буду в гостях, навестишь няню? Это в том же направлении, а она будет очень рада тебя видеть.

— О, мама! Так далеко, а я очень устала.

— Отчего? — Миссис Торнтон слегка нахмурилась.

— Не знаю. Должно быть, виной всему погода. Может, привезти няню сюда? Она сможет провести здесь весь день и, уверена, будет довольна.

Миссис Торнтон, отложив рукоделие, задумалась, а потом проговорила:

— Но ведь поздним вечером няне придется возвращаться домой в одиночестве и пешком.

— Нет-нет, я отправлю ее на извозчике, ни о чем другом даже не может быть и речи!

В эту минуту в комнату вошел мистер Торнтон, чтобы попрощаться перед работой, и Фанни поспешила сменить тему:

— Мама! Думаю, не стоит даже сомневаться, что, если миссис Хейл потребуется какая-то помощь, ты тут же предложишь свои услуги. Она крайне слаба здоровьем.

— Во всяком случае, постараюсь помочь. Сама я никогда не болела, поэтому не могу даже представить как.

— Что ж, зато у нас есть Фанни, которая постоянно жалуется на недомогание, и уж она-то обязательно что-нибудь предложит. Правда, сестренка?

— И вовсе я не жалуюсь, — обиделась Фанни. — Просто болит голова, поэтому останусь лучше дома.

Ее слова явно рассердили брата, а матушка с особым усердием склонилась над пяльцами, когда он жестко проговорил:

— Фанни, я хочу, чтобы ты поехала. Визит не принесет тебе вреда. Буду крайне признателен, если не придется повторять.

Решительным шагом он покинул комнату, а если бы задержался хоть на минуту, то в ответ на властный тон, слегка смягченный оговоркой «буду крайне признателен», Фанни непременно бы расплакалась.

— Джон обвиняет меня в том, что мои болезни надуманные, хотя это вовсе не так! Да и кто такие эти Хейлы, чтобы из-за них так суетиться?

— Фанни, не говори о брате в таком тоне. Наверняка существует серьезный повод, иначе он не настаивал бы на визите, так что давай-ка собирайся.

И все же разногласие между сыном и дочерью не склонило миссис Торнтон в пользу «этих Хейлов». Сердце ревниво повторяло слова Фанни: «Кто такие эти Хейлы, чтобы из-за них так суетиться?»

Вопрос этот то и дело возникал подобно припеву в песне — даже тогда, когда сама Фанни совсем забыла о нем в приятном возбуждении от новой шляпки и собственного отражения в зеркале.

Миссис Торнтон стеснялась. Не так давно у нее появилось время для светского общения, и общение это доставляло не много радости. Она любила давать званые обеды и критиковать обеды других, но вот с новыми людьми сходилась с трудом. Войдя в маленькую гостиную Хейлов, миссис Торнтон смутилась, и оттого показалась еще более более суровой и неприступной.

Маргарет шила из батиста крошечный наряд для будущего ребенка Эдит, и миссис Торнтон подумала: «Мелкая, бесполезная работа». Вязание миссис Хейл понравилось ей куда больше: во всяком случае, что-то значительное. Комнату наполняли многочисленные безделушки, с которых, должно быть, приходилось то и дело стирать пыль. Уборка занимала много времени, а для людей с ограниченным достатком время означало деньги. Обо всем этом миссис Торнтон размышляла, величественно беседуя с миссис Хейл и изрекая обычные банальности, которые, как правило, произносят не задумываясь. Миссис Хейл, в отличие от гостьи, уделяла беседе значительно больше внимания благодаря драгоценным старинным кружевам на ее платье.

— Настоящие английские кружева, — поделилась она потом с Диксон, — которые уже лет семьдесят не плетут. Такие не купишь — должно быть, достались по наследству, — а это означает, что у Торнтонов хорошая родословная.

Таким образом, обладательница наследственных кружев удостоилась несколько больших усилий, чем те вялые попытки проявить любезность, которые достались бы любому другому посетителю. И вскоре Маргарет, старательно поддерживая разговор с Фанни, услышала, как мама и миссис Торнтон погрузились в обсуждение неисчерпаемой темы слуг.

— Полагаю, музыка вас не привлекает, — заметила мисс Торнтон. — Не вижу фортепиано.

— Люблю слушать приятную музыку, но сама играю не очень хорошо. А папа и мама к звукам равнодушны, поэтому, переезжая сюда, мы продали свой старый инструмент.

— Не понимаю, как можно существовать без фортепиано. Мне оно кажется едва ли не главной необходимостью в жизни.

«Пятнадцать шиллингов в неделю, из которых три откладывали! — подумала Маргарет. — Но она, наверное, была совсем маленькой, так что не помнит этого. И все же знать о тяжелых временах должна бы».

— Полагаю, у вас где-то можно послушать музыку?

— О, конечно! Здесь бывают хорошие концерты. Чудесные! Вот только собирается слишком много народу: устроители пускают всех без разбору, — но зато музыка самая новая. На следующий день я обычно заказываю много нот.

— Означает ли это, что в музыке вас привлекает именно новизна? — холодно поинтересовалась Маргарет.

— О, если бы эти произведения не пользовались популярностью в Лондоне, исполнители не привезли бы их сюда. Вы, конечно, бывали в Лондоне?

— Конечно, даже жила там несколько лет.

— А я лишь мечтаю его увидеть. И еще Альгамбру.

— Лондон и Альгамбру? — удивленно переспросила Маргарет.

— Да! С тех пор как прочитала «Сказки Альгамбры». Вы их, конечно, читали?

— Нет, не думаю. Но ведь в Лондон вполне можно поехать.

— Да, но мама сама никогда не была в Лондоне и не понимает моей мечты! — с жаром прошептала Фанни. Очень гордится Милтоном. А для меня это грязный, дымный город. Впрочем, кажется, эти качества ей особенно нравятся.

— Если миссис Торнтон живет здесь много лет, ее любовь вполне понятна, — возразила Маргарет своим чистым серебристым голосом.

— Что это вы там обо мне говорите, мисс Хейл, можно узнать? — встрепенулась миссис Торнтон.

Маргарет не нашлась с ответом, поэтому Фанни пояснила:

— Ах, мама, мы всего лишь пытаемся выяснить, за что ты любишь Милтон.

— Благодарю вас, — холодно заметила миссис Торнтон. — Не думала, что естественная привязанность к городу, где родилась, выросла и прожила много лет, может подвергаться сомнению.

Маргарет рассердилась: и на несдержанную на язык Фанни, и на слишком уж прямолинейную ее матушку.

После неловкой паузы гостья продолжила:

— Вы что-нибудь знаете о Милтоне, мисс Хейл? Видели наши фабрики, наши грандиозные склады?

— Нет, ничего этого еще не видела, — честно ответила Маргарет, но, почувствовав, что, скрывая полное равнодушие, кривит душой, добавила: — Думаю, если бы я заинтересовалась, папа обязательно показал бы мне город, только, честно говоря, осмотр фабрик вряд ли доставит мне удовольствие.

— Там, конечно, много любопытного, — вступила в беседу миссис Хейл, — но уж больно шумно и грязно. Помню, как-то мы ходили смотреть, как делают свечи, так мое новое сиреневое шелковое платье оказалось безнадежно испорченным.

— Вполне возможно, — недовольно буркнула миссис Торнтон. — И все же полагаю, что люди, приехавшие в город, прославившийся на всю страну выдающимися успехами в бизнесе, могли бы посетить некоторые места, где этот бизнес развивается. Доводилось слышать, что ничего подобного больше нет во всем королевстве. Если мисс Хейл изменит точку зрения и снизойдет к производству, буду только рада попросить сына устроить для нее экскурсию в ситценабивной, ткацкий или более понятный прядильный цех одной из его фабрик. Там можно собственными глазами увидеть все достижения техники.

— Я так рада, что вы не любите фабрики, склады и прочее производство, — прошептала Фанни напоследок, вставая вслед за матерью, когда та с холодным достоинством простилась с миссис Хейл.

— На вашем месте я бы узнала об этом все, что можно, — спокойно ответила Маргарет.

На обратном пути миссис Торнтон строго сказала дочери:

— Мы должны проявить любезность к этим Хейлам, однако не торопись заводить с их дочерью дружбу: к добру это не приведет. А маменька ее очень больна, но представляется мне довольно милой.

— Не собираюсь я ни с кем дружить, мама! — Фанни обиженно надула губки. — Просто старалась поддержать беседу — вот и болтала обо всем подряд.

— Что ж, хорошо. Во всяком случае, теперь Джон должен быть доволен.