И снова Оливия

Элизабет Страут (2019)

Колючая, резкая, стойкая к переменам, безжалостно честная и чуткая, Оливия Киттеридж — воплощение жизненной силы. Новый сборник рассказов про Оливию пулитцеровского лауреата Элизабет Страут (премия получена за «Оливию Киттеридж») — это настоящая энциклопедия чувств, радостей и бед современного человека. Оливия пытается понять не только себя, свои поступки, свои чувства, но и все, что происходит вокруг нее, жизнь людей, что попадаются ей на пути. Это и девочка-подросток, переживающая потерю отца и осознающая свою сексуальность, и молодая женщина, которая собралась рожать в разгар праздника, и немолодой мужчина, что не разговаривал с женой целых тридцать лет и вдруг узнал невероятное о своей дочери, а то и собственный сын, который не понимает ее. Оливия, с ее невероятным чувством юмора, смешит, пугает, трогает, вдохновляет. В современной мировой литературе не так много героев столь ярких и столь значительных.

Дитя без матери

Они опоздали.

Оливия Киттеридж терпеть не могла, когда опаздывают. Будем к ланчу, сказали они, или около того. То есть с двенадцати до часу, прикинула Оливия и заготовила еду: арахисовая паста и джем старшим детям, сэндвичи с тунцом для сына и его жены Энн. Как быть с самыми маленькими, Оливия не сумела придумать, крошке в ее полтора месяца нельзя есть ничего твердого, а маленькому Генри исполнилось два, но чем кормят двухлеток? Оливия, хоть убей, не помнила, что ел Кристофер в этом возрасте. Она прошлась по гостиной, глядя на все вокруг глазами сына, — он наверняка сразу все поймет, стоит ему войти в эту комнату. Зазвонил телефон, и Оливия поспешила на кухню, чтобы ответить.

— Так, мам, мы выезжаем из Портленда, нам пришлось задержаться здесь ради ланча.

— Ланча? — удивилась Оливия. Времени было два часа дня. В окне виднелось мутноватое позднеапрельское солнце, почти гладкий залив отливал сталью, никаких тебе белых барашков сегодня.

— Надо же было покормить детей. Короче, мы скоро приедем.

То есть через час. Столько уходило на дорогу из Портленда.

— Хорошо, — ответила Оливия. — Полдничать будете?

— Полдничать? — переспросил Кристофер, словно ему предложили слетать на Луну. — Да, наверное. — Рядом с ним раздался вопль, и Крис повысил голос: — Аннабель, замолчи! Прекрати орать сию минуту. Аннабель, считаю до трех… Мама, я перезвоню. — И телефон умолк.

— Господи прости, — пробормотала Оливия и опустилась на стул у кухонного стола.

Она пока не сняла картинки со стены, но все здесь выглядело определенно не так, как раньше, будто — да так оно и было на самом деле — она готовилась к переезду. Оливия всегда думала, что она из тех, кто не хранит всякие безделушки, однако в дальнем углу кухни стояла коробка, набитая подобным барахлишком, а когда она, не вставая со стула, заглянула в гостиную, у нее возникло такое чувство, будто там было совершено преступление. В гостиной осталась только мебель и две картины на стене. Книги исчезли — неделей ранее она отдала их в библиотеку, — а лампы, за исключением одной, были тоже упакованы в коробки.

Опять телефон.

— Извини, — сказал сын.

— Это нормально — разговаривать по сотовому и вести машину? — спросила Оливия.

— Я не веду. Энн за рулем. Ладно, мы доберемся, когда доберемся.

— Прекрасно, — ответила Оливия. И добавила: — Я буду страшно рада тебя видеть.

— Я тоже, — сказал сын.

Я тоже.

Повесив трубку, она отправилась бродить по дому, и что-то подрагивало у нее внутри.

— Ты все не так делаешь, — тихо сказала она себе. — Ох, черт возьми, Оливия.

Сына она не видела почти три года. Оливия не считала это ни естественным, ни правильным. Тем не менее, когда она навещала сына в Нью-Йорке — Энн тогда была беременна маленьким Генри, и это было задолго до того, как у них родился еще один ребенок, теперешняя полуторамесячная Натали, — визит протекал настолько безобразно, что сыну пришлось открытым текстом попросить мать уехать. И она уехала. С тех пор она видела сына лишь однажды, когда Кристофер прилетел в Мэн на похороны отца и произнес речь в церкви, заполненной людьми, и слезы текли по его щекам. «Я никогда не слышал, чтобы мой отец хоть раз выругался», — сказал сын в тот день кроме многого прочего.

Оливия заглянула в ванную проверить, на месте ли чистые полотенца, она помнила, что положила их, но не могла уняться, проверяя снова и снова. Ей велели не переживать из-за того, что у нее нет детской кроватки, но Оливия переживала. Маленькому Генри два с половиной года, Натали шесть недель — как они обойдутся без кроватки? Впрочем, судя по тому, что она видела в их нью-йоркском жилье (господи, какой же там был бардак!), Оливия поняла, что они способны обойтись без чего угодно. Аннабель скоро исполнится четыре, Теодору было шесть. Чем занять шестилетнего мальчика? И зачем им так много детей? Энн родила Теодора от одного мужчины, Аннабель от другого, а потом они с Кристофером состряпали еще двоих. Что, скажите на милость, у них в голове? Ведь Кристофер уже не молод.

* * *

Да еще как не молод. Когда он вышел из машины, Оливия не поверила своим глазам — не могла поверить. Это что, седина просвечивает в его шевелюре? Ее Кристофер седеет?! Она шагнула к нему, но сын открывал дверцы автомобиля, откуда вываливались детишки.

— Привет, мам, — кивнул он Оливии.

Темноволосая девочка в громоздкой розовой нейлоновой куртке и высоких резиновых сапожках пронзительно-голубого цвета тут же отвернулась от Оливии, а светловолосый мальчик постарше, наоборот, уставился на нее; Энн тем временем неторопливо вынимала новорожденную из машины. Оливия подошла к Кристоферу, своему сыночку, обняла его и почувствовала, что этому стареющему мужчине неловко в ее объятиях. Она отступила назад, и Крис сунул голову в салон автомобиля, где на заднем сиденье в приспособлении, напоминавшем кресло астронавта, пилотирующего космический корабль, сидел ребенок; Крис вытащил малыша и сказал матери:

— Знакомься, это Генри.

Малыш взглянул на нее большими сонными глазами, а когда его поставили на землю, ухватился за штанину отца.

— Здравствуй, Генри, — сказала Оливия. Мальчик слегка закатил глаза и уткнулся лицом в отцовские джинсы. — С ним все в порядке? — встревожилась Оливия.

Тревогу у нее вызвала внешность ребенка — темноволосый в мать и такой же кареглазый, — и у Оливии мелькнула мысль: «Это не Генри Киттеридж!» Что она себе воображала? Надеялась увидеть своего мужа в этом маленьком мальчике, но увидела совершенно чужое ей существо.

— Просто он только что проснулся. — Крис подхватил ребенка на руки.

— Что ж, прошу в дом, — сказала Оливия и поймала себя на том, что до сих пор ни словом не перемолвилась с Энн, терпеливо дожидавшейся своей очереди с младенцем на руках. — Энн! Привет! — поздоровалась Оливия.

— Привет, Оливия, — ответила Энн.

— Сапожки голубые и шапочка в тон, — сказала Оливия маленькой девочке, и озадаченная девочка прижалась к матери. — Это присказка такая, — пояснила Оливия; шапки на девочке не было.

— Мы купили сапожки специально для путешествия в Мэн, — сообщила невестка, чем несколько смутила Оливию.

Конец ознакомительного фрагмента.