Иду по следам твоим

Эллисон Майклс (2024)

Обычное утро Оливии Беннет оборачивается самым страшным кошмаром, когда её четырёхлетняя дочь пропадает прямо из детской. Ни улик, ни свидетелей — похититель оставляет после себя лишь распахнутое окно. Долгие месяцы Оливия живёт в ожидании, когда у полиции появится хоть какая-то зацепка. Она пытается самостоятельно отыскать дочь, но следы раз за разом приводят в тупик. Так проходит год, пока одна единственная ошибка не меняет всё. Оливия находит письмо, которое может привести её к похитителям дочери. На конверте — ни имени, ни адреса, только намёк, что её дочь прячут в Бергамо, городе на севере Италии. Никто не верит в теории Оливии: ни полиция, ни муж, поэтому ей ничего не остаётся, как самой отправиться в Италию. Она одна против похитителей, а на кону — жизнь её дочери.

Сейчас

Бергамо, Италия

В Бергамо проживает сто двадцать тысяч человек. Мимолётные туристы, от которых распухают стены отелей в летний сезон, не в счёт, ведь к осени их паломничества становятся всё реже. Я с лёгкостью заказала номер в «Сан Лоренцо» за несколько часов до вылета — отель скучал полупустой в забытье, ведь все любители итальянского антуража мчатся в города посолиднее, вроде Милана, Рима и Венеции. Или спешат на пляжи Капри, Эльбы и Сардинии, чтобы напоследок бархатного сезона чуть подкоптить белоснежную кожу перед возвращением в душный офис. Там же они могут заработать скорее инфаркт, чем ровный загар.

И в этой толчее незнакомых лиц, среди ста двадцати тысяч человек мне предстояло отыскать одного единственного. Поиски иголки в стоге сена, только стог побольше, а иголка не отблескивает на солнце.

В современном мире найти кого-то — дело пяти минут. В сеть сливается столько личной информации, как в чан с отходами с какого-нибудь вредоносного промышленного предприятия. Достаточно лишь имени или фотографии, чтобы в бесконечной пустыне отыскать нужную песчинку. Но у меня не было имени. Только фантом, что исчез из Нью-Хейвена, тщательно продумав каждую мелочь своего побега. Я была так слепа. Мы оба. Но у меня получилось прозреть, а Рик просто приспособился к жизни в потёмках.

Вико удивила моя просьба. Вся его прирождённая уверенность куда-то пропала. Тёмные глаза в кольце длинный чёрных ресниц шустро забегали, а руки вдруг перестали понимать, куда им деваться, и стали почёсывать тонкие усики над верхней губой. Он смутился, но спрятал смущение за привычной услужливостью клиенту. Вико предложил мне поискать в соцсетях — там ведь все сидят, даже его семидесятилетняя бабуля Паола, которая любит выкладывать фотографии своей престарелой кошки. Но та, за кем я охотилась, чей след случайно унюхала в Нью-Хейвене буквально неделю назад, удалился из всех соцсетей. Продуманный ход, чтобы спрятаться от преследователей. От меня. Я шла на еле уловимый запах, и он привёл меня сюда, к острогу Альп, в уснувшую провинцию Ломбардии. Но очутившись в Бергамо, я потеряла нюх.

Когда я объяснила, что слежка в социальных сетях не подойдёт, Вико нахмурился и всерьёз озаботился поставленной задачей. Он почесал затылок и предложил воспользоваться жёлтыми страницами или специальными сайтами, созданными для поисков пропавших без вести на территории Италии. Но для того и другого нужно было имя, телефон, адрес или хоть какой-то маленький крючок, за который можно было бы зацепиться, вроде родственников, бывшего места работы или номера школы, в которой человек учился. Если бы я знала хоть что-то из этого, я бы не сидела в номере и не расспрашивала официанта.

— А кого вы искать, раз даже не знать имени? — спросил Вико осторожно, чтобы не пересечь какую-то незримую грань между сервисным работником и клиентом. — Ничего не знаете…

— Это старая знакомая моей бабушки, — соврала я. Лгать малознакомым людям куда как проще, чем близким. Потому мой голос и не дрогнул, а язык не загорелся горячим пламенем. — Они потеряли связь какое-то время назад, а недавно бабушка умерла. Я знаю, она бы очень хотела, если бы я отыскала её знакомую и сообщила эту новость.

Такое объяснение пришлось Вико по душе и даже слегка успокоило. После упоминания о бабушке я уже не выглядела подозрительной сумасшедшей, а скорее вызывала у него симпатию и сочувствие. Когда полотно лжи соткано из полуправды, она уже не звучит так неестественно. Моя бабушка и правда умерла. Ещё восемь лет назад, но думаю, она была бы не против, что стала соучастницей маленького заговора. Бабушка пошла бы на что угодно, чтобы помочь мне в поисках.

— Я соболезновать вашей утрате, — чуть опустил подбородок Вико. — Но без имени или хотя бы каких-то деталей биографии, я бояться, что вы не сможете её находить. Вы точно ничего о ней не знать?

— Вообще-то, у меня есть письмо, — я сбросила мокрое полотенце с волос прямо на застеленную кровать, чтобы оно не мешало, и покопалась в сумочке. Письмо, украденное прямо из-под носа любезной миссис Кольер, зажало с двух сторон косметичкой и паспортом. Освободив вскрытый и чуть помятый на уголке конверт из плена, я протянула его Вико.

— Но здесь нет обратного адреса, — отметил он, повертев улику в руках.

Как будто я не знала. На конверте только адрес получателя, а в графе адресанта ни имени, ни инициалов, ни названия улицы. Только подпись: «От старой подруги». Внутри — ни одного намёка на то, где её искать, как её теперь зовут, как с ней связаться. Только одно единственное упоминание о базилике Кьеза ди Сан Бартоломео и вложенная фотография, которая всё расставила по местам.

— От старой подруги, — прочёл Вико. — Это и есть знакомая вашей бабушки?

— Да.

— А в письме нет ничего, за что можно было бы ухватиться?

— Ничего существенного.

— Извините, но тогда я не представлять, чем могу вам помочь.

Изящная тонкая рука протянула конверт обратно. Вико с сочувствием поджал губы и уже собирался уходить, как в самых дверях опомнился.

— Вы можете обратиться в отделение почты, откуда письмо отправлять, — подсказал он, кивая на конверт. — Может, адреса отправителя у вас и нет, но адрес почты указан в самом уголке. Маленький штамп, видеть?

С бешеным сердцебиением я стала разглядывать все уголки конверта. И правда, в левом вверху виднелась еле отпечатанная круглая печать. Всего треть: синий ободок и несколько букв внутри. Заглавная «А» и что-то вроде «телли» на конце. Я столько раз обсматривала и перечитывала каждую букву, но мне и в голову не приходило, что эта печать может оказаться весомой подсказкой.

— Скорее всего, это отделение на Виа Антонио Локателли. Попробовать поспрашивать там.

— Спасибо вам! — воспрянула я, готовая расцеловать этого мальчишку в форме официанта.

Он сам не представлял, как мне помог. Указал на следующий шаг, иначе я бы просто топталась на месте. Я сорвалась в Италию, не имея чёткого плана за спиной. Только название города, письмо и фотографию, которые даже в сумме не давали никаких ответов. Но некоторые ответы можно найти лишь при помощи подсказок. И одну такую Вико мне безвозмездно подарил.

— Рад, что суметь вам хоть чем-то помочь, — вежливо отозвался Вико и даже изобразил что-то вроде лёгкого поклона. — И не забывать о Маритоццо. Они намного более вкусный, когда тёплый.

Он подмигнул и скрылся в коридоре, оставляя меня наедине с остывающим завтраком и своими мыслями. Надежда дарит нам крылья, и я готова была прямо сейчас вылететь в распахнутые створки балкона и приземлиться у входа в почтовое отделение на Виа Антонио Локателли. Даже аппетит прорезался где-то в глубине желудка, связав его в тугой узел — такой даже моряки не сумеют связать своими сильными руками. Как же сильно можно проголодаться за целый год тревоги и горя, и не только по вкусным булочкам, что официант лично приносит в номер. Гораздо страшнее голод по надежде. В отличие от еды, по ней я изголодалась до спазмов.

Кофе в компании с лимонными Маритоццо исчезли с тарелки быстрее, чем след исчезает с влажного зеркала. Вико позаботился и о моём досуге, положив на поднос рядом с блюдцем брошюрку со списком достопримечательностей и экскурсиями, которые можно было заказать прямо из отеля. Но мой маршрут по Бергамо пролегал не по историческим площадям и музеям.

Я выбросила брошюрку в мусорку, высушила волосы до светлого блеска и сменила мягкий халат на платье по погоде. Любимое платье Рика. Нежно-розовое в оливковые цветы. Сколько раз он поедал меня в нём глазами, сколько раз целовал в обнажённое плечо и медленно стягивал лямку всё ниже. Я взяла его без задней мысли, бросив в чемодан с другими летними вещами, что уже не наденешь в Нью-Хейвене в самый разгар сентября, но что заслужили вторую жизнь здесь, в изнеженной теплой глубинке Италии. Но теперь, увидев саму себя в зеркале, я чуть не расплакалась от грусти, что сдавила грудь потуже убийственного корсета.

Как же я скучала по этому платью, по Рику, по тому, как он чувственно снимал его и как помогал застегнуть молнию на спине, когда уже насытился мной вдоволь. Как бы мне хотелось, чтобы Рик и сейчас был рядом. Так же смотрел на меня влюблёнными глазами, будто мы не женаты восемь лет, будто не знаем друг о друге всё на свете, будто впереди у нас целая жизнь, чтобы это узнать. Но больше всего мне хотелось, чтобы Рик поверил мне, стоял рядом и шептал, что всё будет хорошо. Что мы найдём её. Но Рик был далеко. И душой дальше, чем телом. Он будет слоняться в своей тесной квартирке, в которую сбежал от меня и нашего горя, выпьет чёрный кофе без сахара, прочтёт пару полос свежей газеты и снимет с вешалки ещё с вечера отглаженный костюм. Его день расписан по минутам, и ни в одной из этих минут больше не было меня.

Случившееся сломало нас пополам. И из одного целого мы стали двумя половинками, чьи оборванные края идеально подошли бы друг к другу, только бы склеить. Но мы оба притворялись, что нигде не можем найти клей. Потому что нашим клеем была она.