Мчатся годы-непогоды

Эльдар Рязанов, 2020

Все знают Рязанова-кинорежиссера, но не многие – Рязанова-поэта. Тем не менее, его стихи и его фильмы – почти неразделимы. «Любовь – волшебная страна» из «Жестокого романса», «Не бойтесь жизнь переменить» из «Вокзала для двоих» и другие песни, так нам полюбившиеся, были написаны самим Рязановым. Он жил по принципу «У природы нет плохой погоды», и дарил это мироощущение своим зрителям, читателям и слушателям.

© Э. А. Рязанов, наследник, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

* * *

Музыка жизни

* * *

Пусть мы живем в дому чужом,

но ведь и жизнь взята в аренду.

Когда-то, молодой пижон,

вбежал я в мир, как на арену.

Запрыгал бодро по ковру,

участник яркого парада.

Мешая факты и игру,

вокруг крутилась клоунада.

Не сразу понял, что и как.

Сгорали лица, чувства, даты…

И был я сам себе батрак,

у этой жизни арендатор.

К концу подходит договор,

кончаются рассрочки, льготы.

Жизнь — неуютный кредитор,

все время должен я по счету.

Живу и, стало быть, плачу́

неисчислимые налоги:

волненьем, горем, в крик кричу,

люблю, боюсь, не сплю в тревоге.

Но все равно не доплатил,

такая вышла незадача.

Хоть бьюсь я на пределе сил,

а в кассе вечно недостача.

Неравноправен наш контракт,

условия его кабальны,

его не выполнить никак,

и жалко, что финал печальный.

И сокрушаться ни к чему…

Иным, что выйдут на арену,

вот так же жить в чужом дому —

платить, платить, платить аренду.

* * *

Меж датами рожденья и кончины

(а перед ними наши имена)

стоит тире, черта, стоит знак минус,

а в этом знаке жизнь заключена.

В ту черточку вместилось все, что было.

А было все! И всё сошло, как снег.

Исчезло, растворилось и погибло,

чем был похож и не похож на всех.

Погибло все мое! И безвозвратно.

Моя любовь, и боль, и маета.

Всё это не воротится обратно,

лишь будет между датами черта.

Монолог «художника»

Прожитая жизнь — сложенье чисел:

сумма дней, недель, мгновений, лет…

Я вдруг осознал — я живописец,

вечно создающий твой портрет.

Для импровизаций и художеств

мне не нужен, в общем, черновик.

Может, кто другой не сразу может,

я ж эскизы делать не привык.

Я малюю на живой модели,

притушил слезой бездонный взгляд.

Легкий штрих — глазищи потемнели,

потому что вытерпели ад.

Я прорисовал твои морщины,

в волосы добавил белизны…

Натуральный цвет люблю в картинах,

я противник басмы или хны.

Перекрасил — в горькую! — улыбку,

два мазка, — и ты нехороша.

Я без красок этого добился,

без кистей и без карандаша.

Близких раним походя, без смысла

гасим в них глубинный теплый свет…

Сам собою как-то получился

этот твой теперешний портрет.

Рабочая лошадь

Рабочая лошадь не пишет стихов,

не пишет, а пашет и возит.

И ей, прямо скажем, не до пустяков

в труде, и еде, и навозе.

Работа, известно, удел дураков,

и лошадь ишачит до дури,

до грыжи, до крови и до синяков,

до соли и пота на шкуре.

Рабочая лошадь — увы! — не поет,

ну нет музыкального слуха.

Случается, лошадь чудовищно пьет,

в себя заливая сивуху.

Рабочая лошадь идет на метро,

к трамваю бредет еле-еле.

Вчерашнее пойло сжигает нутро,

глаза бы на мир не глядели.

Понурая лошадь кряхтит в поводу,

крикливый возница у всех на виду

ее погоняет вожжами

и лживыми в ласке словами.

Так тащится эта коняга,

она, во всех смыслах, бедняга.

Здоровьем своим лошадиным

за жизнь заплативши сполна,

с доверчивым глазом, наивным,

проходит в оглоблях она.

Стареет, и слепнет, и глохнет,

покуда совсем не издохнет.

Рабочая лошадь не пишет стихов,

здесь нет никакого сомненья.

И ей не до песен, не до пустяков.

А эти стихи — исключенье!

Листопад

Как тебе я, милый, рад,

мот, кутила-листопад.

Ты, транжира, расточитель,

разбазарил, что имел.

Мой мучитель и учитель,

что ты держишь на уме?

Разноцветные банкноты

тихо по миру летят,

а деревья, как банкроты,

изумленные торчат.

Жизнь безжалостная штука,

сложенная из утрат…

Ты прощаешься без звука,

друг мой, брат мой, листопад:

отдаешь родные листья,

ты — образчик бескорыстья.

Успокой мою натуру,

ибо нет пути назад.

Разноцветные купюры

под ногами шелестят…

Я беспечен, я — бездельник,

я гуляю наугад,

а в садах костры из денег

в небо струйками дымят.

Как тебе я, милый, рад,

листопад — мой друг и брат.

* * *

Существую в натуге,

в заколдованном круге,

тороплюсь, задыхаюсь и боюсь опоздать.

Меня кроют невежды,

покидают надежды,

но несусь!.. И не в силах я себя обуздать.

Что же это такое?

Нет на сердце покоя,

мой паршивый характер — неуемный злодей.

Откажусь от амбиций,

надо угомониться,

жить попроще, полегче, безо всяких затей.

Новизны ждать наивно,

как-то бесперспективно…

Я за склоны цепляюсь, я давно на весу.

Ох, хватило бы силы

сзади выдернуть шило!

На душе стало б тихо, как в осеннем лесу.

Но несу, как проклятье,

окаянный характер.

Он сильней, он — хозяин; и ворочает мной.

В суете и тревоге

я бегу по дороге,

пока сам не останусь у себя за спиной.

* * *

Жизнь, к сожалению, сердита,

она не жалует старьё.

Одни взлетают на орбиту,

другие катятся с неё.

Таков закон круговорота,

и исключений никаких:

один уходит за ворота,

иные входят через них.

И те, кто влезли на орбиту,

и те, кто шлёпнулся, упал,

одною, в общем, ниткой шиты…

И у разбитого корыта

у всех на всех — один финал!

Откинешь в сторону копыта,

хоть будь ты вошь, хоть будь ты вождь…

Обратные пути закрыты —

жизнь не воротишь, не вернешь.

* * *

Мы отпускаем тормоза…

Кругом весна, в глазах раздолье!

К нам собираются друзья,

а мы готовимся к застолью.

Да будет день — из лучших дней!

Пусть все из нас его запомнят.

Мы в гости ждем своих друзей

и отворяем окна комнат.

Мы накрываем длинный стол,

сердца и двери открываем.

У нас сегодня торжество:

мы ничего не отмечаем.

По кухне, где колдуешь ты,

гуляет запах угощенья.

Бутылки жаждут пустоты,

закуски ждут уничтоженья!

И вот друзья приходят в дом,

добры их лица и прекрасны,

глаза их светятся умом,

а языки небезопасны.

А я давно хочу сказать —

и тут не ошибусь, наверно, —

что если судят по друзьям,

то мы талантливы безмерно.

Да, если мерить по друзьям,

то мы с тобой в большом порядке;

нас упрекнуть ни в чем нельзя,

нас миновали недостатки.

О, если по друзьям судить,

то человечий род — чудесен!..

А нам наш день нельзя прожить

без пересудов, шуток, песен.

Беспечно, как дымок, клубясь,

беседа наша побежала,

и почему-то на себя

никто не тянет одеяла.

Стреляют пробки в потолок,

снуют меж нами биотоки.

Здесь совместимостей поток,

в друзьях и сила, и истоки.

Подарку-дню пришел конец,

и гости уезжать собрались.

Незримой нежностью сердец

мы между делом обменялись.

И вот друзья умчались вдаль,

как удаляется эпоха…

Остались легкая печаль

и мысль, что и вдвоем — неплохо!

* * *

Как много песен о любви к Отчизне!

Певцы со всех экранов и эстрад,

что, мол, для Родины не пожалеют жизни,

через динамики на всю страну кричат.

А я б о том, что глубоко интимно,

не декламировал, не пел бы, не орал.

Когда о сокровенном пишут гимны,

похоже, наживают капитал.

Земля не фразы требует, а плуга.

Как ей осточертели трепачи!

Вот мы с землёй посмотрим друг на друга

и о любви взаимной помолчим…

Через десять лет

Теперь поют с презреньем об Отчизне

певцы со всех экранов и эстрад.

Мол, Родина — уродина — их жизни

сгубила поголовно, все подряд.

То славословили, сейчас, танцуя, хают.

О как великолепен их запал!

Неловко, если льстят и если лают,

при этом наживая капитал.

Стране своей отвесив оплеуху,

приятно безнаказанно пинать

край, где родился… И честить, как шлюху,

какая б ни была, родную мать!

* * *

У жизни нашей кратки сроки.

Мы, как бумага для письма,

где время пишет свои строки

порой без чувства и ума.

Вся наша жизнь — дорога к смерти,

письмо, где тексты — ерунда.

Потом заклеят нас в конверте,

пошлют неведомо куда…

И нет постскриптума, поверьте.

Детские стихи о Рязанове, сочиненные им же самим

Так что же такое Рязанов Эльдар?

Расскажем о нем по порядку:

Рязанов не молод, но он и не стар,

не любит он делать зарядку.

Умеет готовить салат и омлет,

гордится собой как шофером.

В кино он работает множество лет,

и там он слывет режиссером.

Врывается часто в чужие дома —

ему телевизор отмычка —

и любит поесть до потери ума,

а это дурная привычка.

В одежде не франт, не педант, не эстет,

как будто небрежна манера.

Он просто не может купить туалет —

увы! — не бывает размера.

Эльдар Александрович — из толстяков,

что рвутся худеть, но напрасно.

И если работа — удел дураков,

Рязанов — дурак первоклассный.

На склоне годов принялся за стихи,

себя не считая поэтом.

Имеет еще кой-какие грехи,

но здесь неудобно об этом.

В техническом смысле он полный дебил,

в компьютерный век ему трудно.

Но так получилось: он жизнь полюбил,

и это у них обоюдно.

Представьте, Рязанов удачно женат,

с женою живет он отлично.

Он любит друзей и хорошему рад.

И это мне в нем симпатично.

* * *

В одном маленьком городе

Финляндии я стоял на углу улиц

Паасикиви и Маннергейма…

Довелось мне поездить по белому свету…

Раз в соборе стоял у могильных оград.

За одной упокоилась Елизавета,

а в соседней могиле — Мария Стюарт.

Королевы при жизни своей враждовали,

и одна у другой ее жизнь отняла…

А потом они рядом, как сестры, лежали,

и история Англии дальше текла.

Тут родное я вспомнил, и стало мне жарко,

я такое представил, что мысли волчком:

на углу Павла Первого и Пастернака

будто занял я очередь за молоком.

Въехал против движенья на площадь Хрущева

по бульвару Высоцкого я, например.

И в районном ГАИ Александра Второго

меня долго мурыжил милиционер.

Никогда не страдал я тоской по царизму,

не эсер, не кадет я и не монархист…

Все, что в прошлом случалось когда-то в Отчизне, —

не для правок, дописок и вымарок лист.

Мы хромые, кривые, глухие, косые,

мы послушные дети любых перемен.

Почему же истории нет у России?

Почему у нас только текущий момент?

* * *

Ржавые иголки на снегу…

Значит, ветер после снегопада

сдунул с елок, словно шелуху,

Конец ознакомительного фрагмента.