Любовь и предрассудки

Эмилия Остен (2024)

Глядя на изумрудно-зеленые поля и невысокие холмы родной Англии, юная Бланш старалась не вспоминать о былом. Позади — четыре года жизни на чужбине. Четыре года — и ни строчки от того, кто поклялся всегда хранить ее образ в своем сердце. Но трудно забыть о неверном возлюбленном, если вдруг узнаешь его в женихе самой близкой подруги. Неужели Арнольд способен на предательство?.. Литературная обработка Н. Витько и Ю. Гавриленко

Глава 1

Июнь 1853 года в Уэльсе выдался на удивление жарким. Пассажиры дилижанса угрюмо молчали — непривычный для англичан зной лишал желания не только совершать какие-либо движения, но даже разговаривать. Дама в темно-зеленом платье вяло обмахивалась веером, пытаясь создать подобие ветерка, но безуспешно. Усугубляло ситуацию то, что окно не открывалось. Казалось, лишь одна — самая юная — пассажирка ничуть не страдала: крутя головой направо и налево, она старалась хотя бы краешком глаза разглядеть лужайки и холмы, остававшиеся сзади.

Раздался свист кнута, резкое «тпру!», и, подпрыгнув на очередном ухабе, дилижанс остановился.

— Гостиница «Золотая арфа», Р…

— Ой, я, кажется, приехала! — Молодая девушка встрепенулась и, тщательно подобрав юбки синего платья с кружевной оторочкой, вышла из полутемной повозки. Лишь мельком взглянув на снимавшего с верха кареты ее багаж кучера, она медленно пошла по песчаной дорожке к входу в гостиницу. И обернулась на внезапно прозвучавший из-за спины крик:

— Бланш! Наконец-то!

Со стороны аллеи, ведущей к парку, навстречу ей торопилась высокая блондинка в светлом платье, размахивая сорванной с головы соломенной шляпкой. Голубые ленты вились на ветру, заслоняя лицо, но кроме Луизы никто другой встречать Бланш не мог.

Четырехлетней разлуки как не бывало — уже через пару минут девушки обнимались и со слезами на глазах разглядывали друг друга.

— Бланш, да тебя не узнать, ты стала вылитая итальянка, — критическим тоном вынесла вердикт подруга. — В Англии нынче смуглый цвет лица не в моде, как ты покажешься в обществе? — Не выдержав серьезности тона, она прыснула, и Бланш поддержала веселый смех — ей и в голову не приходило стесняться своего сходства с отцом. — Но ты ведь погостишь у нас подольше, правда? — отсмеявшись, спросила Луиза. — Пойдем, там ждет коляска, — махнула она шляпкой, которую все еще продолжала держать в руке.

— Насчет подольше, право, не знаю, — мягко ответила Бланш, усаживаясь вслед за подругой на зеленые подушки. — Вообще я приехала для оформления наследства тети Шарлотты… и отец не позже чем через пару месяцев ждет меня обратно. Хотя, сказать честно, я не так уж сильно рвусь вернуться… несмотря ни на что, мой дом в Англии, и хотелось бы здесь и остаться. Однако… — она запнулась.

— Ну же, продолжай! — взволнованно поторопила ее Луиза.

И Бланш медленно, запинаясь, начала рассказывать — обо всем том, о чем умалчивала в письмах.

***

Жизнь Бланш в Неаполе разительно отличалась от того, к чему привыкла и что могла представить себе ее подруга. Для шестнадцатилетней воспитанницы английского пансиона смерть матери и отъезд в чужую страну оказались очень серьезным испытанием, но девушка выдержала его с честью, хотя поначалу каждое открытие было для нее почти шокирующим.

Едва ступив на итальянскую землю, Бланш осознала, что большую часть трудов по устройству жизни в Неаполе ей придется взять на себя. Похоже, отец после смерти горячо любимой жены держался из последних сил, только чтобы добраться до родины, а выполнив задуманное, опустил руки и оказался не в состоянии принимать даже простейшие решения. Итальянские родственники отнюдь не горели желанием возобновлять связи с блудным сыном, вернувшимся спустя почти двадцать лет. Дом в предместье города, который предоставила Луиджи с дочерью для проживания его двоюродная сестра, состоял из нескольких крохотных, хотя чистых и аккуратных комнат с полуразвалившейся старой мебелью. Тетя, поначалу отнесшаяся к родственникам с нарочито показной заботой, мгновенно переименовала Бланш в Бланку и посоветовала Луиджи положить его невеликое состояние в банк. Ежемесячной ренты с этих денег едва хватало на самые скромные потребности маленькой семьи. Конечно, никакой прислуги у них не было — Бланш все по дому делала сама, с горечью вспоминая уроки этикета в пансионе: непохоже, что впредь они когда-нибудь могли бы пригодиться девушке.

Предоставив Луиджи с дочерью крышу над головой, семья Вернелли сочла родственный долг выполненным и закрыла перед ними двери своего дома. Правда, отец частенько повторял Бланш, что и за это следует быть благодарными. Увы, нельзя сказать, что возвращение на родину полностью сняло груз печали с его плеч — Бланш нередко стала находить в укромных местечках дома пустые бутылки из-под дешевого деревенского вина: Луиджи пытался глушить тоску по жене с его помощью, однако лучше ему, разумеется, не становилось.

Так что единственной отрадой Бланш долгое время оставались только письма из Англии, приходившие редко и нерегулярно, но все же приходившие. Правда… только от Луизы.

Едва успев обосноваться на новом месте, Бланш отправила по длиннейшему посланию и ей, и возлюбленному, с описанием всех дорожных перипетий и своим итальянским адресом, но ответа дождалась лишь на одно из них. Луиза как могла старалась поддержать подругу, ее забавные описания лондонской жизни и поместья Грэммхерст-холл словно возвращали Бланш на несколько мгновений в ту, прежнюю, счастливую пору, когда девушки были вместе… О своих житейских неурядицах в Италии она не особенно распространялась в письмах Луизе, ограничиваясь рассказами про Неаполь и всяческий местный колорит, зная, что только расстроит подругу, а помочь та все равно ничем не сможет. Но куда с большим нетерпением Бланш ждала конверта, надписанного другой рукой… Писала сама, едва ли не каждый день, греша на расстояние, почту и что угодно еще… Писала часто и много, потом — реже, а спустя полгода наконец поняла, что вряд ли дождется ответа. Она все еще любила его… И не могла понять, как же можно было забыть их любовь, их клятвы помнить, писать, приехать, в конце концов, так быстро — едва девушка успела покинуть английскую землю… Молчание любимого разрывало ей сердце, но что она могла поделать? «Хорошо, что никто ничего не знал, даже Луиза, о наших встречах, — думалось Бланш иногда. — По крайней мере я не буду опозорена ни в чьих глазах, кроме своих собственных… Какая наивность, какая доверчивость. Нет, больше никогда!» — давала она себе обещание, чтобы тут же забыть его и снова и снова мечтать о том, что он вспомнит, напишет, приедет, что он любит и просто какое-то злое стечение обстоятельств препятствует ему написать… Или, быть может, с ним что-то случилось — ранен, заболел, уехал куда-то… или все-таки просто забыл о ней? Бланш засыпала с мыслями о нем и о своей любви и просыпалась утром, чтобы вновь окунуться в холодную и суровую действительность, в заботы об отце и о доме, которые не позволяли все время предаваться унынию.

Лишь на четвертый год пребывания в Италии жизнь семьи Вернелли изменилась, причем как-то вдруг, внезапно.

— Понимаешь, Лу, я ведь так скучала по тебе, по Англии… что так и не смогла толком прижиться там… и подруг у меня не появилось почти. Общалась немножко с соседями из дома напротив, и все. И вот с полгода назад приблизительно к ним приехала родственница — почти моя тезка по второму имени, Мария, на несколько лет старше меня. Выглядит она, кстати, совершенно нетипично для неаполитанки — белокожая блондинка с голубыми глазами… Очень красивая, между прочим. И, знаешь, чем-то неуловимо похожая на мою маму, Элизабет. Видно, это сходство отца и зацепило. А ведь он, когда хочет, может быть просто неотразимым, — улыбнулась Бланш, — и мало ли, что Мари ему в дочери годится по возрасту… В общем, через два месяца ухаживаний он женился.

Луиза от изумления даже слегка начала заикаться:

— Т-то есть у тебя теперь есть ма… мачеха?

— Формально — да, — улыбнулась Бланш, — а по сути скорее подруга. Конечно, не такая близкая, как ты, Лу, но после ее появления в нашем доме мне стало легче.

— А почему же ты мне ни слова не писала об этом? — с возмущением погрозила подруге пальцем Луиза.

Бланш неуверенно улыбнулась:

— Знаешь… боялась сглазить, наверное. Представляешь, с появлением Мари отец совершенно перестал пить. Его словно подменили, он теперь стал почти таким же, как несколько лет назад еще, при маме… Бодрый, жизнерадостный, готовый горы своротить! Я ужасно рада за него, и Мари мне нравится. К тому же все хозяйственные заботы теперь не только на моих плечах… А не было бы ее, кто знает, смогла бы я вообще приехать…

— Ничего себе! — ахнула Луиза. — Сколько, однако, у тебя новостей!

— Кроме того, — хитро посмотрела на нее подруга, — я очень хотела видеть своими собственными глазами, как ты отреагируешь на такие известия. — Девушки дружно рассмеялись. — На самом деле я бы прямо сейчас и не уезжала, только-только жизнь стала налаживаться, — посерьезнела Бланш, — но тут пришло это известие о смерти тети Шарлотты и завещании на мое имя. Отец, правда, очень сомневается, что там идет речь о сколько-нибудь значительной сумме, но в моем положении даже малыми деньгами не разбрасываются. Хотя есть вероятность, что вся сумма может уйти как раз на оплату трудов поверенного, — смущенно улыбнулась Бланш.

— То есть все-таки ты приехала прежде всего по делам, — грустно сделала вывод Луиза. Однако ее натура не позволяла девушке печалиться дольше минуты, и, помолчав чуть, она воскликнула: — Но все-таки, все-таки хотя бы две недели ты погостишь здесь? У меня для тебя тоже есть сюрприз, между прочим! Но только дома, дома… А вот, собственно, мы уже и приехали.

Коляска, скрипя рессорами, притормозила в ожидании, пока привратник распахнет узорчатые чугунные створки. Потом она покатилась по песчаной дорожке и остановилась перед широкими дверями, ведущими внутрь массивного трехэтажного здания песчаного цвета с высокими стрельчатыми окнами и с башенками на крыше. Дом окружал огромный запущенный сад — видно было, что хозяева уделяют ему куда меньше внимания, чем следовало бы. Побеги плюща оплетали окна нижнего этажа дома, темные аллеи уходили в глубь сада, и только перед самым входом в здание была разбита роскошная клумба с розами самых разных форм, цветов и размеров.

— Твоя матушка по-прежнему любит розы, как я вижу, — с улыбкой заметила Бланш и выскочила из коляски, к которой уже спешили слуги, чтобы принять и отнести в дом скромный багаж путешественницы.

Маленькая и круглая розовощекая леди в палевого цвета платье возникла на пороге и раскрыла приветственные объятия:

— Бланш, дорогая наша девочка!

Та склонилась, обнимая хозяйку:

— Милая, добрая моя леди Элен, как же я по вам соскучилась!

Леди Грэммхерст схватила девушку за плечи и начала крутить, стараясь хорошенько рассмотреть со всех сторон.

— И не узнать тебя! Даже как будто немного выросла, вон какая высокая! А уж смуглая стала, настоящая южанка.

— Что вы, — смутилась Бланш, — рост — это каблуки дорожных ботинок, а загар — временный подарок итальянского солнца.

— Не говори ерунды, — решительно отмахнулась леди Элен. — Если я говорю, что ты изменилась, значит, так оно и есть. Вместо тихой и тоненькой девочки-пансионерки я вижу взрослую и самостоятельную путешественницу, на которую, увы, мне приходится смотреть снизу вверх.

Она прошла в дом, не выпуская руки Бланш, подтянула гостью к большому золоченому зеркалу, висящему напротив входа, и поставила рядом с собой.

— Смотри, насколько ты меня выше, — сказала она и добавила немного потише: — К сожалению, я уже не могу потягаться с вами, милые девочки. Вам-то еще предстоит похорошеть, а я…

Леди Элен вздохнула, и девушки начали одновременно теребить ее за руки.

— Что вы, мама! — возразила Луиза. — Уж вы-то у нас еще можете дать фору многим юным красоткам. Вот увидите, наши гостьи просто померкнут и потеряются на вашем фоне.

Леди Элен улыбнулась и ласково погладила дочь по голове:

— Ах, спасибо на добром слове, но я уверена, что и гостьи, и я потеряемся рядом с тобой. Хотя теперь тебе есть с кем соревноваться, — она лукаво посмотрела на Бланш. — Уверена, что среди молодых людей найдется немало желающих потанцевать кое с кем.

— Да, у Бланш наверняка появятся поклонники, — хихикнула Луиза.

Бланш хотела было сказать, что у нее и в мыслях не было обзаводиться поклонниками в ближайшее время, кроме того, она еще собиралась заверить леди Элен в ее неувядаемой привлекательности, но известие о приезде гостей неслыханно ее удивило.

— А по какому поводу вы ожидаете гостей? Ведь именины и ваши, и Луизы еще не скоро.

Леди Элен открыла было рот, но дочь опередила ее:

— О, пусть это будет сюрпризом. Сейчас же тебе надо переодеться с дороги, поесть и отдохнуть. А потом ты все-все узнаешь. У меня так много новостей, так хочется рассказать тебе в подробностях, о чем я не успела написать…

Бланш кивнула. Несмотря на присущую ей бодрость, девушка и в самом деле чувствовала себя уставшей и немного разбитой после долгого путешествия.

Возвращение, а свой визит в Грэммхерст-холл она считала именно возвращением домой, было столь желанным и долгожданным, что она еле держалась на ногах от избытка впечатлений и эмоций.

— Милый старый дом, — бормотала девушка, проводя рукой по слегка потрескавшейся лакировке перил. — Помнишь, Луиза, как часто мы разглядывали эти маленькие трещинки, пытаясь найти в них как можно больше таинственных диких зверей?

— А ты помнишь игру в прятки в комнате горничной? И «догонялки» по правилам «не спускайся со второго этажа и не касайся стен»? — перебила ее Луиза.

— Как можно забыть! Тем более те дни, что удавалось провести в вашем доме. Только здесь мы с мамой были полностью счастливы, потому что лишь двери дома леди Элен всегда были открыты для нас.

Луиза нахмурилась.

— Знаешь, мама не раз говорила мне, что на самом деле вы могли приехать в гости к любой из подруг твоей матери, каждая была бы рада пообщаться с Элизабет и ее дочкой.

Бланш распахнула двери своей комнаты, которой она считала маленькую спаленку в желтых тонах и с обоями «под джунгли после засухи», как едко называли их две острые на язычок девочки.

— Здесь ничего не изменилось, — восторженно воскликнула она и закружилась по комнате, — я снова чувствую себя маленькой девочкой, которая гостит здесь во время каникул.

— А ты и есть маленькая девочка, — ласково сказала Луиза. — Мама видит в тебе какие-то изменения, но я-то знаю, что ты осталась прежней. Хоть тебя и коснулись невзгоды, разом навалившись со всех сторон, им не удалось омрачить твое лицо и потушить блеск глаз. Ты просто немного повзрослела.

Бланш не стала спорить. Тем более что Луиза редко ошибалась в вопросах, которые касались людей и людских отношений. Как ей удавалось с первого взгляда отделять «светлые» души от «темных», Бланш не знала. Но в том, что Луиза не судит по внешнему облику, а делает выводы по каким-то иным наблюдениям и при этом видит человека насквозь, Бланш не сомневалась. Раз Луиза говорит, что она не изменилась, то так оно и есть. Хорошо, что страдания и нелегкая жизнь не сломили ее и не состарили преждевременно, а выглядит она, хотя и сильно изменившись внешне, ничуть не хуже беззаботной хохотушки Луизы.

Внезапно, будто что-то вспомнив, Бланш спрятала руки в складках дорожного платья. Ее нежные пальцы, которые с легкостью справлялись и с клавишами фортепьяно, и с кистями для акварели, и с любым рукоделием, ныне выглядели обветренными, исцарапанными и покрытыми такой же потрескавшейся сеточкой, как и старая лакировка перил холла.

— Ну что ж, — сказала она, — надеюсь, мне удастся остаться в Британии. И я буду ходить летом под зонтиком, оберегая кожу от ожогов солнца.

— И станешь белая-белая, — усомнилась Луиза. — Я думаю, тебе стоит оставаться такой, какая ты есть, а не подражать безмозглым модницам. Мы сошьем тебе замечательные наряды, ты будешь самая-самая красивая среди наших гостей и обязательно, слышишь, я уверена, обязательно встретишь свою судьбу среди них. И будешь счастлива…

Луиза щебетала, а Бланш, обессиленно опустившаяся на высокую кровать, обхватила вышитую золотыми птицами подушку… Ей и хотелось бы поверить в слова подруги, но мысль о возможной встрече с немедленно влюбляющимся в нее неизвестным красавцем девушку не согревала. Мечтала она совсем о другом, в чем ни Луиза, ни леди Элен никак не смогли бы ей помочь. Ей вообще никто не мог помочь, и Бланш уже отчаянно подумывала, что ей придется пережить жизненное разочарование, соизмеримое с тем, которое едва не постигло в свое время ее матушку.

***

Элизабет всегда была очень хороша собой. И в те годы, когда худенькая девочка превратилась в прекрасную невесту, все родственники гордились ею и пытались договориться об удобной свадьбе с полезным женихом. Но гордый нрав, неизвестно откуда возникший у этой доселе скромной и послушной девушки, не позволял ей покорно смириться с выбором родни. Одному за другим Бетти отказывала назойливым кавалерам и в результате оказалась без подходящей партии. И в то время как ее лучшая подруга Элен покорно пошла под венец с найденным родителями женихом, Элизабет окончательно поняла, что жить без любви не способна.

Она искренне радовалась за ближайшую подругу, слушала ее сбивчивые и смущенные рассказы про мужа и молча думала, что сама никогда бы не смогла привыкнуть к чужому, навязанному ей мужчине. Нет, ни один холодный и спесивый джентльмен ее не устраивал. Все они делились Элизабет на две категории: заносчивые снобы, измеряющие жизнь в золотых монетах, денежных купюрах и величине банковского счета, и деревенские мужланы вроде Артура, мужа Элен. Эти хоть и были достаточно милы, но при мысли о том, чтобы провести всю жизнь с человеком, которого интересуют лишь овцы и ячмень, Бетти становилось невыносимо скучно.

И девушка предпочла отмахнуться от всех, оглохнув к просьбам и увещеваниям родителей и прочих родственников. Все они были уверены, что до добра такая заносчивость не доведет. Отец грозился найти Бетти самого старого, самого дряхлого и злого жениха, мать пугала одинокой участью старой девы, и лишь одна пожилая тетушка Шарлотта, давным-давно оставшаяся вдовой, не раз говорила ей:

— Не слушай других, моя милая девочка. Насильно тебя замуж никто не выдаст, не те уже времена. И если ты сама не испугаешься и не сдашься, если будешь верить в счастье, то обязательно дождешься того, к кому не придется привыкать. И даже если судьба отмерит вам немного времени, а заранее этого знать нельзя, зато ты никогда не пожалеешь о сделанном.

Тетушка Шарлотта знала, о чем говорила: о ее неприличной любви к собственному мужу по всему графству ходили легенды. И памяти супруга она оставалась верна уже десять лет после его смерти.

Элизабет слушала тетушку и изо всех сил отбивалась от родителей. Девочки, с которым она росла, уже давно вышли замуж. Даже невзрачная Дженни, Дженнифер Белл, послушалась родных и сделала неплохую партию. Красавчик Бернс, их общий сосед, был неслыханно богат и родовит.

Элизабет помнила нескончаемую вереницу его предков, чьи портреты занимали целую стену в охотничьем зале замка, знала, что одно перечисление поместий и угодий Бернсов занимает не менее получаса, не раз слышала истории о подвигах тех или иных представителей семьи Бернс и дальнем родстве с королевской семьей, но…

Их наследник Джеймс вызывал у Бетти тихий ужас. Слишком заносчив и высокомерен, слишком увлечен охотой и презрителен к женщинам. Облик складывался из мелочей, из случайных обрывков разговора, лишнего окрика во время бала или обычного гостевого визита.

Нет, Элизабет не завидовала Джен, а в глубине души даже жалела ее. Уж лучше бы той повезло, как Элен: простачок Артур, хоть и не обладал глубокими знаниями наук, грацией и красноречием, но, по крайней мере, искренне любил свою молодую жену.

Бетти могла бы долго ждать чудесного появления идеального жениха, но ей, как и предсказывала тетушка Шарлотта, повезло. Никому не известный итальянец Луиджи Вернелли, проездом оказавшийся в соседнем городке, поразил девушку в самое сердце.

Они встретились совершенно случайно на прогулке, заговорили о каких-то пустяках и вскоре поняли, что предназначены друг для друга.

Луиджи не очень хорошо изъяснялся по-английски, и все, что он мог сообщить красивой девушке при первой встрече, так это то, что сам он из хорошей, но не очень богатой семьи, любит путешествовать и от всей души полюбил холодную Британию с ее неповторимыми зелеными холмистыми пейзажами. Он чувствовал, что судьба готовит ему неожиданный сюрприз, но какой именно — не знал. Поэтому и бродил по дорогам острова, не в силах вернуться домой, где его уже заждался отец, подобравший правильную невесту.

Молодым людям хватило лишь одной беседы, чтобы решиться связать свои судьбы. Конечно, Элизабет строго-настрого был запрещен этот брак, ответ на письмо Луиджи домой также никого не обрадовал. И влюбленным не оставалось ничего другого, как тайно обвенчаться в маленькой М-ской церкви, знаменитой своими изумительными витражами. Элизабет, выросшая в Шотландии, как и Луиджи, была католичкой, и хотя бы этого препятствия между молодыми людьми не стояло.

Они поселились в маленьком домике, а когда вскоре у них появилась крошка Бланш, Бетти и Луиджи почувствовали себя совершенно счастливыми. Со временем сердца родителей Элизабет немного оттаяли, и те выделили небольшие деньги на содержание и воспитание внучки. Но не более. У себя пару, рискнувшую пренебречь родительской волей, почти никто не принимал.

Единственными людьми, которые всегда были рады их видеть, оставались только Элен с Артуром, не менее счастливые родители маленькой Луизы, появившейся на свет годом позже Бланш.

Другая же подруга Элизабет, Дженнифер, даже если бы и хотела принять гостей, никогда не решилась бы перечить суровому мужу. Но и немногих ее тайных визитов в дом к Луиджи и Элизабет было достаточно, чтобы Бетти не ощущала себя совершенно покинутой. Муж, дочка, две подруги, пусть одна из них и отдалилась, но остается подругой, разве не об этом она мечтала?

И это тихое немудреное счастье продлилось семнадцать лет, вплоть до трагической смерти Элизабет от случайного воспаления легких.

***

Пока Луиза радостно расписывала свое видение английского будущего подруги, в дверь негромко постучали, и горничная — по виду индуска — вручила Луизе пришедшее с вечерней почтой письмо.

— Бланш, познакомься. Это Анна. Ее привез вскоре после твоего отъезда на континент мой крестный, лорд Райт, из самой Калькутты! Вообще она моя горничная, лучше в нашем доме никого нет, и пока ты здесь, все самое прекрасное — тебе. Анна, это мисс Вернелли, моя самая близкая и любимая подруга с ранних лет, на ближайшее время ты поступаешь в полное ее распоряжение.

— Ну зачем, Лу? — смутилась Бланш. — У меня и платьев-то таких нет, которые с помощью горничной надевать…

— Не спорь, — отрезала та. — Ты дорогая гостья, и у тебя будет все самое лучшее.

Отпустив взмахом руки Анну, Луиза вспомнила про письмо, которое все еще держала в руке. Она вскрыла узкий голубой конверт, быстро пробежала глазами по строчкам и радостно закружилась по комнате.

— Ой, Бланш! Как прекрасно!

Девушка с улыбкой взглянула на Луизу:

— Что произошло?

— Ах, Бланш, Бланш! Я так рада!

— Ты все-таки совсем еще ребенок, — покачала головой та. — Так ты скажешь, в чем заключается повод для восторга, таинственная моя?

Луиза взяла многозначительную паузу, подошла к окну и отдернула закрытые с вечера темные бархатные занавеси, впустив в комнату яркие лучи солнца, потом обернулась и лукаво глянула на подругу, терпеливо ждавшую продолжения. Плюхнулась в кресло, отдышалась, приняла торжественный вид и выпалила:

— Через два дня сюда приезжает мой жених!

— Твой кто?! — не поняла Бланш. — Жених?!. И ты ни словом не обмолвилась ни в одном письме, что собираешься замуж?!.

— Да, мой жених, — смутилась Луиза. — Вообще-то это все совсем недавно произошло, когда писать в Италию было уже поздно. К тому же я хотела сделать тебе сюрприз, собиралась молчать до последнего, даже матушку подговорила, но вот не выдержала и проболталась! Если все сложится, как мы планировали, вероятно, я выйду замуж еще до конца лета, надеюсь только, что не уедем сразу в Шотландию. Впрочем, он вроде бы не большой любитель своего старинного поместья… Бланш, он приезжает послезавтра уже, а через неделю будет официально объявлено о нашей помолвке. Мама, по-моему, радуется больше меня, — ехидно добавила Луиза. — И волнуется тоже.

— А кто он? — поинтересовалась Бланш, еще не зная, как отнестись к таким новостям. Она не могла не понимать, что после замужества подруги их отношения с Луизой неизбежно изменятся — и что привнесет в их жизнь будущий муж той, пока оставалось только гадать.

— Вот посмотри. — Луиза сняла с шеи тонкую цепочку и протянула висевшую на ней безделушку подруге.

Бланш увидела на ее ладони небольшой серебряный медальон с искусно выполненной миниатюрой. Осторожно взяв изящную крошечную вещицу, девушка поднесла ее к глазам, всмотрелась… и внезапно без чувств упала на ковер. На секунду остолбенев от изумления, Луиза уставилась на подругу, потом, опомнившись, отчаянно дернула шнур звонка и упала рядом с Бланш на колени. С помощью прибежавшей горничной ей быстро удалось привести в чувство девушку.

— Что с тобой? — взволнованно теребила Луиза подругу.

— Не знаю, просто закружилась голова, — пробормотала Бланш. — А может, я отвыкла от британского климата… и столько впечатлений сразу, как горный обвал…

— Ты устала после такой дальней дороги, а я мешаю тебе отдыхать, — с раскаянием выдохнула Луиза. — Тебе переодеться, полежать, быть может? А к чаю ты спустишься…

— Погоди, — остановила ее Бланш. — Ты же мне так не сказала, как зовут твоего жениха.

— Это сын маминой старинной знакомой, Арнольд Бернс, — ответила Луиза и охнула. — Нет, дорогая, я вижу, ты все-таки неважно себя чувствуешь. Давай-ка я перестану болтать и дам тебе возможность прийти в себя после путешествия… Встретимся внизу, хорошо? Если что, Анна тебе поможет, принесет все и вообще. — Луиза чмокнула подругу в лоб и тихонько выскользнула из комнаты.

И Бланш осталась наедине со сразившей ее новостью. От свалившихся как снег на голову известий недолго было прийти в полное отчаяние. До сих пор Бланш утешала себя мыслью, что ее письма любимому не дошли, или она перепутала адрес, или… В общем, она находила тысячи причин в оправдание своему неверному возлюбленному. Теперь же девушка поняла, что все это время обманывала себя. И как теперь жить дальше, было совершенно непонятно.

«Не буду ничего никому говорить. Я не помешаю счастью Луизы, — в конце концов решила Бланш. Но тут же ей в голову пришла еще одна мысль: — А если он женится на ней, но так и не научится хранить верность? Не станет ли Луиза еще несчастнее, чем я? Посмотреть бы на его поведение здесь, до помолвки… Вот только… Нет, я вовсе не хочу встречаться с ним лицом к лицу! Если он собрался жениться, то меня забыл уже наверняка. И давно. Увидит — вспомнит? И что тогда? Бежать? Нет, Лу обидится — это же такое важное событие. А она про мою историю ничего не знает… Может, зря я тогда молчала? Зря не написала ни разу ей об этом из Неаполя? Но теперь поздно… Да и не поймет никто, если я уеду сейчас, решат, что я совсем ума лишилась в Италии. Что же делать? Сбежать нельзя, оставаться — невыносимо. Хотя… — На заплаканном лице девушки появилась робкая улыбка. — Если даже Луиза и леди Элен едва признали меня с первого взгляда, то он и подавно забыл, как я выглядела… Сейчас, спустя четыре года, при небольших усилиях изменить внешность… Я ведь и правда стала совсем другой. Вот только имя? Его-то он вряд ли мог забыть. Однако… — После короткого размышления лицо Бланш окончательно прояснилось. — Придумала!»

И, переодевшись в домашнее платье, измученная долгой дорогой и сильнейшими эмоциональными встрясками, Бланш заснула, едва успев прилечь. Луиза, обеспокоенная тем, что подруга не спустилась к чаю, заглянула спустя два часа в комнату Бланш и не решилась ее тревожить — такой нежной и беззащитной казалась та во сне.

Разбудила девушку уже утром следующего дня Анна, принесшая кувшин с теплой водой для умывания.

— Мисс Луиза спрашивала, проснулись ли вы уже и можно ли к вам зайти?

— Конечно!

Горничная вышла, и почти сразу в комнату ворвалась Луиза.

— С добрым утром, милая! Ты отдохнула? Хорошо спала? — заботливо поинтересовалась она, помня о вчерашнем обмороке подруги.

— Да, все в порядке, — беспечно ответила Бланш. После принятия решения у нее стало ощутимо легче на душе. Однако для его выполнения девушке требовалась помощь. — Послушай, Лу… У меня есть к тебе одна просьба. Она, наверное, покажется тебе странной, но тем не менее прошу тебя — выполни ее, хорошо? Пусть все: ты, леди Элен, прислуга — все без исключения зовут меня не Бланш, а моим вторым именем — Мэри. Я привыкла к нему на континенте.

Луиза вытаращила глаза:

— Вот это сюрприз! С каких пор ты разлюбила собственное имя?!

— Понимаешь… В Италии же наши имена произносят несколько иначе. И имя Бланш там немедленно переделали в Бланку, даже отец попытался было называть меня так… А оно какое-то ужасно колючее и совершенно мне не подходит, правда же?

Луиза озадаченно кивнула — у нее в голове не укладывалось, как это — носить двадцать лет одно имя, а потом вдруг назваться иначе, пусть даже в метрике что-то такое записано.

— В общем, — продолжала Бланш, — я так и не научилась толком отзываться на Бланку, это было ужасно мучительно… А потом, когда появилась Мари, отец вспомнил про мое второе имя, Мэри. И стал нас дразнить, называя Мари-старшая — ее и Мари-младшая — меня. Нам понравилось, и я, знаешь, привыкла… В общем, называйте меня Мэри, хорошо? И, кроме того, я боюсь, ваши гости… — Девушка запнулась.

— Ну же, продолжай, думаю, больше удивить ты меня уже не сумеешь, — улыбнулась Луиза, готовая с пониманием отнестись к любому чудачеству своей подруги.

Та передернула плечами.

— Я слишком хорошо помню косые взгляды, которые бросали на меня прежде в Англии, заслышав мою итальянскую фамилию. — Бланш поморщилась. — Станешь представлять меня вашим гостям — представляй как Мэри Вернел, ладно? Не будем создавать почву для конфликтов, тем более что тебе сейчас предстоит столько радости.

— Бланш, ну это же глупость чистой воды! — возмутилась Луиза. — Кому какое дело, итальянка ты, полуитальянка, француженка или еще кто? Ты — моя подруга, это главное!

— Лу, — мягко повторила девушка. — Пожалуйста, не спорь. Просто поверь — так будет лучше. Тебе и мне спокойнее, и никаких поводов для пересудов. Договорились?

— Хорошо… — с сомнением согласилась Луиза. — Я предупрежу маму и всех слуг, что у меня в гостях Мэри Вернел. Так?

— Так.

Весь день девушки провели, гуляя по Грэммхерст-холлу. Луиза всячески старалась растормошить подругу, ее задорные «А помнишь это?» или «Не забыла ли ты про то?» звучали в различных уголках старого дома, но Бланш, казалось, утратила все оживление, с которым приехала накануне.

Луиза кляла себя за недогадливость, но никак не могла понять, чем может угодить подруге, а на попытки спросить, что с ней такое, та лишь уклончиво качала головой. Единственное, что Луизе приходило в голову, — это длительная дорожная усталость, которая должна пройти после хорошего отдыха и крепкого сна. А для крепкого сна необходимо как следует прогуляться по свежему воздуху. И девушка вытащила Бланш в их любимый розовый сад, надеясь развеселить ее, показав новые кусты, посаженные леди Элен только в этом году, и нежные бутоны всевозможных оттенков — подобные тем, что были свидетелями прощания девушек в саду лондонского дома.

— Смотри же, Бланш… ох, то есть Мэри, здесь ничего не изменилось, только добавилось посадок… А вот это вьющиеся розы, смотри, они за время твоего отсутствия оплели всю беседку.

Бланш сглотнула плотный комок, сдавивший горло, и схватилась за плечо подруги, пытаясь устоять на ногах. Нежный и влажный аромат свежих лепестков и вид оплетенной растениями беседки остро напомнили ей собственные чувства четырехлетней давности. Горечь утраты, страх неизвестности и… щемящая надежда на близкое счастье. Бланш была юна, слишком юна, все трудности казались легко преодолимыми, далекая Италия выглядела всего лишь очередным местом жительства, зато вера в любовь была непоколебимой, как суровые шотландские горы.

Что же осталось у нее теперь? Не было ни матушки, ни дома, ни средств к существованию, кроме мизерной суммы, которую она рассчитывала получить в наследство. Но с этими утратами Бланш давным-давно смирилась, а трудности, связанные с ними, научилась преодолевать. И вовсе не эти печали так угнетали девушку.

Нет, прекрасные розы очень живо и жестоко напомнили ей, что они всегда будут красивы, ухожены и любимы, в отличие от бедной полуангличанки-полуитальянки, забытой ее вероломным возлюбленным.

— Ах, — Луиза всплеснула руками, — тебе, верно, напекло голову, пойдем в тень, туда, в тисовую аллею, или в нашу рощу, помнишь, как мы оставляли в ней секреты?

— Ты забываешь, я только что из Италии, солнцем меня не напугать, — вяло заметила Бланш, но позволила отвести себя от нарядных кустов в прохладную глубь парка и усадить на аккуратный пенек, из которого по распоряжению незаменимой Анны садовник вырезал кресло с высокой спинкой.

— Я не знаю, что с тобой делать, — беспомощно призналась Луиза и кокетливыми складками разложила вокруг пенька края юбки Бланш. — Мне все время кажется, что я что-то не то говорю и поступаю не так…

— Со мной все хорошо, все пройдет. И чем реже ты будешь об этом вспоминать, тем быстрее все закончится. Лучше расскажи о себе. Ты собираешься замуж, а любишь ты… как его? Арнольда? А он тебя?

***

Луиза, как и ее мать Элен, всегда была послушной девочкой. И хотя ее богатое воображение часто рисовало картины опасных приключений, безумных страстей и неожиданных поворотов судьбы, в глубине души она понимала, что все эти истории могут существовать только на страницах любимых романов. А сама Луиза в ближайшее время будет выдана замуж за того, кого подберет ей мать, приняв во внимание пожелания многочисленных тетушек и прочей опытной родни. Все эти люди искренне любили Луизу и плохого, разумеется, посоветовать не могли бы. Нет, о браке по расчету и речи не шло, от этих страшных слов Луизу бросало и в жар и в холод. Леди Элен неоднократно говорила ей:

— Милая моя, выходить замуж надо только по любви. И среди десятков молодых людей, вполне подходящих тебе по возрасту и положению, ты всегда сможешь выбрать жениха по зову сердца.

И Луиза охотно соглашалась с матерью. С самого вступления в светскую жизнь она увидела, что мир полон обаятельных и симпатичных юношей, каждый из которых обладал определенными достоинствами и вызывал у девушки вполне объяснимое любопытство. По вечерам, возвращаясь с бала или званого ужина, она представляла, что лорд М. или сэр Дж. — и есть ее будущий муж. Луиза рисовала в воображении всевозможные картины семейной жизни: как они будут смотреться вместе, или как она будет проводить с супругом долгие зимние вечера, в беседах или музицировании, и находила подобные сцены довольно забавными.

Если же они гостили у дальних родственников или друзей леди Элен несколько дней, то Луиза не могла уснуть дольше обычного. Ворочаясь в незнакомой кровати, разглядывая в полумраке стены, потолок и мебель чужой комнаты, она воображала, что в ближайшем будущем может стать хозяйкой этого дома или поместья. И мысль, что такая вот зеленая или голубая комната, а не ее собственная сиреневая в Грэммхерст-холле будет ожидать ее по вечерам, просто заполняла всю Луизину светлую головку.

Игры в воображаемые замужества так увлекли девушку, что сообщение любимой тетушки леди Глэдстоун о визите в загадочное шотландское поместье знатного рода Бернсов сразу же нарисовало занятную картину. Мрачный замок, находящийся в отдалении от дорог и людей, и она — его юная хозяйка.

Луиза увидела неприступные серые стены, бойницы, узкие окна, крышу, обдуваемую холодными ветрами, и себя, такую тонкую и изящную, всматривающуюся вдаль с этой самой крыши. Ветер треплет ей волосы и раздувает юбки. А она, невыносимо прекрасная, стремится различить на горизонте… Кого она хотела различить и почему стояла на крыше в одиночестве, Луиза придумать не успела.

Путешествие оказалось не таким уж и долгим, болтовня тетушки Глэдстоун изрядно сократила путь, и Луиза увидела симпатичное здание, вовсе не замок, хотя и довольно древнее. Никаких холодных ветров — дом Бернсов хитро расположился между каменистой грядой предгорья и густым вековым лесом.

Двухдневный бал, охота и изысканные угощения, среди знакомых — кроме самой Луизы с матерью и тетушки Глэдстоун, пара-тройка кузенов, кое-кто из дальней родни, представители нескольких знакомых по Лондону семейств и даже дальние родственники матери Бланш. Но Луиза не очень хорошо запомнила, кто именно был, а кого не хватало. Все ее внимание почти сразу сосредоточилось на сыне хозяйки, Арнольде Бернсе.

Леди Глэдстоун в дороге все уши прожужжала племяннице о том, какой он красавчик и умница. И Луиза ждала этой встречи с нескрываемым нетерпением.

Арнольд Бернс и вправду показался ей довольно красивым. Конечно, лорд Мореган более изящен, и в седле сидит грациознее, и танцует отлично, а сэр Джей Лоукс и вовсе идеален почти во всех отношениях, но в Арнольде она обнаружила какое-то необъяснимое обаяние, совершенно затмевающее недостаток ловкости и обходительности.

Он не осыпал Луизу комплиментами, не всегда успевал первым подать ей руку, чтобы помочь спуститься с лошади или встать с кресла, не пытался протанцевать с ней весь вечер, из-за своей нерешительности упуская ее в распоряжение других кавалеров, но женская интуиция подсказывала девушке, что Арнольд к ней неравнодушен.

Вначале он просто посматривал на Луизу с любопытством, потом она поймала несколько его восхищенных взглядов. И аплодировал он после исполнения ею романса о коротком шотландском лете не так, как другие, а особенно громко. И всевозможные истории рассказывал явно в расчете на то, что она должна услышать и заинтересоваться.

Поэтому Луиза возвращалась из Шотландии домой в полной уверенности: Арнольд Бернс сражен наповал ее красотой, обаянием и талантами. А немедленного объяснения в любви не последовало по одной простой причине: Арнольд очень стеснителен. Он долго не выходил в свет, ведя замкнутый образ жизни, его матушка еле-еле настояла на приглашении гостей, и, конечно, встретив Луизу, бедняга растерялся и не смог преодолеть застенчивость.

А последовавший спустя три недели ответный визит его матери, Дженнифер Бернс, в Грэммхерст-холл и ее продолжительное шушуканье с леди Элен и тетей Глэдстоун окончательно убедили Луизу в том, что вскоре последует официальное предложение.

Она насела на тетушку с расспросами, и та покаянно призналась, что в ближайшее время они с леди Элен и леди Джен планируют помолвку Арнольда и Луизы. Сама же леди Грэммхерст почему-то избегала говорить с дочерью на эту тему.

И лишь когда изведенная многочисленными и толком ничем не подтверждаемыми догадками Луиза растормошила ее, леди Элен призналась, что немного побаивается.

Что леди Дженнифер, которую она знала с давних лет как приятельницу ее ближайшей подруги Элизабет, показалась ей странной и измученной, а сам Арнольд — недостаточно влюбленным в ее дорогую девочку. И что она сама ни за что бы не стала спешить со свадьбой, предоставив молодым людям возможность поближе узнать друг друга, но леди Глэдстоун торопит ее, грозя возможной переменой в настроении Бернсов, хотя сама леди Дженнифер уже считает помолвку делом решенным.

Голова взволнованной леди Грэммхерст шла кругом, и Луиза поспешила заверить мать в том, что в спешке нет ничего страшного или неприличного, а Арнольд Бернс — кандидатура ничем не лучше и не хуже, чем любая другая.

Успела ли она сама его полюбить, Луиза не знала. Арнольд был статен и симпатичен, вежлив и, безусловно, уж в этом она не сомневалась, страшно в нее влюблен.

Достаточно ли этого для семейного счастья? Наверное, да. Дом его находился довольно далеко от Грэммхерст-холла, тем более покидать родные стены после замужества все равно так или иначе пришлось бы, но ведь можно наездами посещать Уэльс, а в том, что Луизе придется по душе суровая красота Шотландии, она не сомневалась. Ее поэтическая натура уже рвалась сочинять стихотворения про безлюдный край, который, кстати, оказался достаточно плотно заселенным.

А теперь в Грэммхэрст-холле ожидали гостей на помолвку Луизы и Арнольда. К сожалению, сама Дженнифер Бернс приехать не могла, слабое здоровье не позволяло ей столь часто путешествовать, но она прислала теплое письмо, в котором выражала уверенность, что все пройдет гладко.

***

Свой рассказ Луиза заканчивала уже вечером, когда девушки возвращались к обеду, зябко поеживаясь под порывами хулиганистого ветерка.

Бланш была бледна и не издала за все время повествования подруги ни звука. Слова Луизы подхватывались свежим ветром и, словно комья тумана, разносились по саду.

За ужином Бланш почти ничего не ела. Она отпросилась пораньше в свою комнату и лишь в очередной раз напомнила Луизе, что при гостях называть ее надо Мэри Вернел.