Выбор оборотня

Энрике Флюенс (2018)

Марианн узнает, что является носителем Зверя в своей крови. Он оборотень, и за ним уже началась охота. Отправляясь в захватывающее путешествие по заснеженной стране оборотней, Марианн и не догадывается, кого предстоит встретить на своем пути и что пережить, какой сделать выбор. А вдруг именно тут он повстречает настоящую любовь?

Глава 3. Мигнис

Запыхавшийся Марианн остановился перед хижиной, на деле оказавшейся еще меньше чем выглядела с горы. В мутном окне теплился желтый огонек огня. Если бы не огонек, Марианн и не заметил бы сторожку, ведь снег занес ее почти до самой крыши. Но к двери вела утоптанная дорожка. Марианн обернулся. Жуткая фигура на горе пропала. Никто не гнался за ним.

Перед низкой дощатой дверью Марианн замер в нерешительности. Пригоршней снега он протер разгоряченное после бега лицо и фыркнул. Это взбодрило и придало уверенности. Он постучал в дверь. Стук получился приглушенным. Марианн снял варежку и постучал снова. Костяшки пальцев заныли, но на этот раз звук ударов прозвучал громче и увереннее. Из-за двери не доносилось ни звука. Тогда он толкнул дверь, и та поддалась.

— Добрый вечер. — нарочито бодро выпалил Марианн, хотя волнение и испуг наполнили все его нутро. Вдобавок тело еще била мелкая дрожь. Ответа на приветствие не последовало, и Марианн вопросил в темноту: — Есть кто дома?

На этот раз в слабом голосе Марианна сквозили испуг и усталость. Снова тишина в ответ, разве легкий шорох пронесся невидимым ветерком внутри теплого полумрака. Марианн вошел внутрь и огляделся.

Комната была совсем маленькой с низким потолком. Впрочем, сам же домик и состоял из этой единственной комнаты, чему тут удивляться?! Незатейливая мебель из грубых досок: стол, скамья. Марианн притворил за собой дверь, не желая впускать морозный ветер.

Вдохнув сухой и теплый воздух, Марианн ощутил знакомый запах, который вызывал расслабляющую зевоту и сонливость, ощущение уюта на душе. Что именно так пахло, Марианн не мог вспомнить. В уставшую голову ничего не приходило, разве в аромате точно улавливались нотки весенних цветов. В доме никого не оказалось, но стоящая на столе лампа горела.

За ножкой скамьи сидела мышь и разглядывала гостя. Серая словно перепачканная пылью. Местами мех отливал голубым цветом. Она вытянула свой носик, и ее черные глазки поблескивали в свете лампы. И когда этот единственный обитатель дома заметил, что на него смотрят, тут же принялся чесать себе за ушами, тереть мордочку и вообще всем видом показывать, что ему нет никакого дела до гостя.

Лампа стояла на краю стола. Ее огонек и мерцал желтым светом в оконце. Колба-абажур так сильно закоптилась, что света едва хватало на полкомнаты и чудо, что Марианн приметил еще на горе столь слабый огонек.

Ни смотря на то, что Марианн затворил дверь, в доме царил холод. А деревянный пол поскрипывал от тонкого слоя инея. В первую минуту после улицы дом казался теплым. На самом деле тут нельзя было отогреться.

Очаг выделялся почерневшим пятном у стены. Подле лежали поленья. Одно попалось под ногу Марианну, когда он подошел ближе. Щепки и сухая трава для растопки кто-то небрежно раскидал на полу. Марианн заглянул под скамью: мыши там уже не было. Ему вдруг захотелось с кем-нибудь поговорить и даже спросить мышь, нет ли в хижине спичек? Марианн поискал вокруг, но тщетно. Тут он нахмурился, скинул с плеч рюкзак и в маленьком боковом кармане тут же нашел, что искал. Картонный коробок спичек. Спасибо директору Дефостеру.

Марианн нагнулся за щепками, и через пару минут в очаге заплясали веселые языки пламени. Первым делом Марианн согрел руки у огня, затем оглядел убежище. Комната стала выглядеть лучше. В дальнем углу тьма рассеялась, и проявился потертый грязный сундук и мятый ком тряпок, кажется одеяло и пестрая рубашка.

При повторном осмотре хижина выглядела давно покинутой человеком, чем жилой. Однако лучшего места переждать ночь в лесу не сыскать.

Прежде чем расположиться на жесткой скамье и постараться поспать хоть часок, Марианн потоптался у очага в нерешительности. Беспокойство закралось в душу.

В домике ни души. Где же т, кто зажег лампу?

Этот вопрос волновал Марианна. Он подошел к окну и прислушался. Ветер скулил за обледенелым стеклом. Чернота проглядывалась сквозь жемчужно-серые узоры.

Окно, мутный белый узор которого скрывал за собой ночь, притягивал к себе взгляд Марианна. Он поежился и попятился. Марианну мерещилось, что кто-то смотрит на него через окно. Помедлив, он присел на скамью и положил варежки рядом.

Тут Марианн заметил, что пыль на столе потревожена. Отметины маленьких лап и тонких бороздок отчетливо виднелись около самой лампы и на краю стола.

Мышь медленно выползла на светлое пятно на полу, аккуратно ступая лапками, подобрала хвост и молниеносно забралась на скамью. Она не боялась человека и вела себя довольно уверено. Как хозяйка.

Марианн отшатнулся от темного шерстяного клубка, но потом усмотрел в нем мышь и успокоился. А та угрожающе двинулась к варежкам. Марианну эта сцена показалась комичной. Ведь мышь оказалась меньше варежки притом, что мышь распушилась не хуже самой варежки. В глазках-бусинках острыми искорками гулял свет лампы, словно боевой огонь.

Слабый тоненький голосок, словно скрип старых дверных петель, промолвил:

— Пол, между прочим, холодный! Подвинься и не раздави меня ненароком!

— Ох! — от неожиданности Марианн чуть не свалился со скамьи.

— Зима на улице, как можно было заметить. Или ты думал, что я буду спать в обледенелой норе? Ми-ми-ми.

Марианн инстинктивно хотел схватить варежки, рука уже потянулась к ним, но во время сообразил, что зверь может укусить, и отдернул руку. Мышь удобно устроилась на варежке и замерла. От такой наглости Марианн потерял дар речи. Он хотел возразить, но удивлению тому, что мышь говорит, не было предела. Марианн открыл рот и только набрал воздуха в грудь. Сказать он ничего не смог.

— Ты никогда говорящих мышей не видел? — упрекнул тот же тихий тонкий голосок.

«Она еще и мысли читает?!»

Марианн с сомнением произнес куда-то в комнату:

— Кто это сказал?

И, к своему удивлению, услышал ответ от варежки:

— Кто сказал? Что сказал?

— Ты можешь разговаривать? Ты же мышь! — обранил Марианн вслух свои мысли.

— Мышь, мышь! — с чувством ответила, несомненно, мышь. — Ни уважения, ни любезности. Между прочим, у меня есть имя! Мигнис. И не припомню, чтобы меня мышью обзывали.

Теперь Мигнис сверлила гостя глазками-бусинамии. А Марианн, сгорая от любопытства, таращился на неведомое чудо с открытым ртом, немного склонившись и сгорбившись, но предусмотрительно держал пальцы на расстоянии от необычного грызуна.

«Вдруг все-таки укусит? Уж не мерещится мне все это?»

— А, ми-ми, что тебя удивляет?

— Нет, ничего… — соврал Марианн. — Совсем не удивляет.

Но каким тоном это было сказано! Если бы Мигнис хоть чуточку лучше знала бы своего собеседника, сразу бы обиделась.

— А, ми-ми, зовут? — спросила мышь.

— Что?

— Ми-имя у тебя есть?

— М-марианн, — ответил юноша, а сам думал, действительно все это происходит наяву или снится? Может, он погрузился в ледяные объятия смерти, что несет холод? Замерзает в сугробе или сам превратился в оборотня?

— Мимарианн, — повторила тихо мышь себе под нос. Наверное, чтобы запомнить.

— Марианн! — уже более уверенно произнес он. — Не «ми», а «ма».

Мигнис не обратила внимания на замечания и пропищала:

— Двинь лампу на край стола. Теплее будет.

Марианн повиновался, хотя сомневался, что от этого хоть чуточку станет теплее.

«Я сплю. Замерзаю в снегу. Все это галлюцинации!» — с горечью решил он и чтобы убедится в приближающимся конце, сунул палец в верхнее отверстие абажура лампы. Желтый лепесток пламени ужали молниеносно. Марианн моментально выдернул палец, едва не скинув лампу на пол. Кожа покраснела и ныла пульсирующей в такт сердцу болью.

«Не сон! Все наяву, наяву, по-настоящему!» — твердил как завараженный Марианн, дуя на обожженный палец. Он направился было к двери, что бы опустить палец в снег, но взгляд его упал на мышь. Та замерла словно неживая, будто статуя.

Казалось, что мышь дуется на него. Конечно, Марианн напугал маленькое создание, когда подпрыгнул на лавке. Ни смотря на прыжок человека, мышь осталась сидеть на варежке.

Марианн почувствовал расположение к мыши. Она же совсем маленькая, а такая смелая. Марианн в двадцать раз больше нее.

— Скажи, Мигнис, а кто еще здесь?

Мышь следила за ним и, помедлив полминуты, ответила:

— Ты же видишь, что здесь только мы?!

— А кто зажег лампу, Мигнис?

— Да, Мигнис.

— Он или она, наверное, вышел за хворостом или за дровами и скоро вернется?

Мигнис покосилась на дверь.

— Если кто и вернется, то Яков. Ми-ми, то-то он задерживается.

— Яков?

— Ми-ми, Яков. Старик-охотник. — Мышь подняла нос на непонятливого человека. — Он почти каждую ночь является, если лампу зажечь. Как раз в этом часу.

Мигнис посмотрела на стену. Там висели пыльные часы. Судя по их грязному запущенному циферблату, они давно остановились. Стрелки замерли на без пяти одиннадцать.

— Значит, ты здесь не одна. Тут живет Яков.

— Нет, — коротко пискнула мышь. — Не живет.

Марианн прикинул, что Мигнис чего-то не договаривает. С другой стороны, мышь — неплохой собеседник. Ночью в лесу в темной хижине жутко. А разговоры пусть и с мышью отвлекают от одиночества и страха ночного удушающего кошмара. И Марианну хотелось говорить и слушать.

— Может, на свет идет? — предположил Марианн, возвращаясь к беседе об Якове, — Без лампы не может найти дорогу? — Тут Марианна озарила мысль. — Так это он тут в округе бродит! Я же видел его.

Мышь не ответила. Она вяло шевелила усами. Казалось, задремала. Марианн посмотрел с минуту на мышь и задумчиво повторил:

— Я видел тут кое-кого. Хм, охотник, значит. Так он дичи пострелять пошел или силки проверить, а, Мигнис? — А про себя еще подумал: «Охотник знает все в округе как свои пять пальцев. Надо бы разузнать у него, как поскорее добраться до Волчьей горы?»

Дверь дрогнула. По оконному стеклу поскреб сквозняк, жалобно завывая в невидимую щель. Вдруг раздался грузный удар в дверь. Затем стук о порог. Марианн привстал и тут же застыл на месте от ужаса, когда увидел, как сквозь дверные доски просочилась фигура. Она чернела гуще тьмы в углу комнаты и в тоже время оказалась прозрачной. Когда она вплыла в область света лампы, то сквозь нее проглядывалась бревенчатая стена. В тоже время сумрачное нутро фигуры было, несомненно, живым, так как шевелилось.

Призрак! Немой крик застыл на устах Марианна. Все тело сковал ледяной страх.

Призрак был столь высоким, что его голова подпирала балку потолка. Облаченный в грязную меховую шубу непонятного зверя, он сам выглядел лохматым. Он бесшумно парил по комнате, не замечая человека, и завис в углу над сундуком. Могло показаться, что призрака мучает, терзает бремя потустороннего бытия, потому что послышался тихий протяжный стон.

Марианна охватили оцепенение и ужас. Холодок, как липкий ветерок, пробежал по спине. Кровь стыла в жилах.

Неожиданно призрак повернул к Марианну свое белесое лицо. Из-под густых и сдвинутых бровей зияли черные дыры, которые, несомненно, испепелили человека, если бы могли. У призрака отсутствовали глаза.

От присутствия этого бестелесного существа в доме похолодало. Марианна затрясло мелкой дрожью.

А вот Мигнис не выказывала ни удивления, ни страха. Она только лениво зевнула.

В неестественно длинной руке призрак держал топор. Черный с изъянами на грязном лезвии, словно земляные черви изъели не только рукоять, но и лезвие. Топор отнюдь не выглядел бестелесно-прозрачным. Напротив, он казался настоящим и твердым, вполне осязаемым, если им ударят. Вот только как топор прошел через дверь, ошеломленный юноше не подумал. И может, топор он поднял возле сундука в углу и не притащил с собой.

Призрак не двигался. Марианн тоже. Так прошла минута напряжения и безмолвного ожидания, что показалась тягостнее вечности. И тут Марианна посетила догадка, вселяющая надежду на спасение, что призрак его не видит.

Но Марианн огорчился, вспомнив, что Мигнис говорила о лампе, на свет которой и приходит Яков. Значит, призрак все же зрячий.

Яков медленно поплыл по воздуху, поворачиваясь то боком, то грудью. В его походке проявились кривые и пульсирующее движения, нездоровые, будто левая нога не слушалась его, как если бы он отталкивался от пола только правой ногой. Хотя ноги не касались пота. Руки-щупальца потянулись к Марианну.

Марианн попятился. Спина уперлась в стену. Три шага разделяло Марианна и призрака. Массивная фигура Якова закрыла собой лампу, отчего комнату тут же поглотил мрак. Огонек светила-лампы померк, но еще пробивался сквозь полупрозрачный мех шубы.

Стон. Темная фигура рванулась к Марианну и в мгновенье ока чернота накрыла его. Марианн свалился на пол, выскакивая из-под черноты призрака, из его ледяных объятий.

Дверь настежь распахнулась и с треском ударилась о стену. По снегу на пороге и двери запрыгал яркий свет. Громкий гул, металлический рокот ворвались внутрь хижины, будоража собой затхлый воздух. Языки пламени в очаге нырнули под поленья, и неистово запрыгали, цепляясь за жизнь и тая на глазах. Тем не менее, они вырвали из темноты комнаты стол, дверной косяк и разбросанные по полу поленья.

Воздух содрогнулся, белые снежинки закружились, превращаясь в клубы белого тумана. Марианн лежал на полу и таращился на ворвавшийся ураган, спасший ему жизнь. Призрак, зависший над юношей, обернулся, затем, ведомый только ему порывам, молнией вылетел в ночь, пройдя сквозь стену рядом с дверью. Он зычно завопил, а потом неистово зарычал. В этом крике Марианну примерещились слова «Я-ако-ов» и «зола».

Металлический рокот утих. За открытой настежь дверью снова воцарился мрак, и только ветер жалобно завывал, насыпая острые белые песчинки на пол. Марианн подполз к двери и выглянул наружу. По рельсам уносился прочь поезд, отбрасывая вокруг себя прямоугольные пятна света. Еще секунда, и он скрылся за невидимым поворотом, оставив после себя вихрь беснующихся в танце снежинок. Марианн затворил дверь, запер на засов, отпрянул и насторожился. Ничего не услышав по ту сторону, Марианн пробубнил, скорее себе, чем Мигнис:

— Ничего себе Яков! Во как напугал! — Марианна еще била дрожь, но звук собственного голоса придавал уверенности. — Да еще и поезд этот шуму наделал. А может, как раз и кстати! Ведь если б не этот переполох, Яков напал бы на меня.

Это был не вопрос, но мышь отозвалась невозмутимым голоском:

— Не знаю. Я никогда не видела его таким прежде.

Мышь сидела на прежнем месте.

— Какая теплая шерсть! Интересно, какому зверю она принадлежала? — тихо промолвила она, обнюхивая варежку. Приход Якова ее совсем не заинтересовал. Хладнокровность маленькой мыши снова вызвало восхищение у Марианна.

— Кажется, ушел. — облегченно выдохнул Марианн, но предчувствие близкой опасности не отпустило, а наоборот усилилось, — Что могут сделать призраки живым? Стоит ли их опасаться?

— Стоит всего опасаться и сторониться, что тебе неведомо, Ми-ми-марианн. Вот чем мир духов отличается от мира теней, скажешь?

— А это разве не одно и то же? Призраки они и есть призраки.

— Нет, — совсем тихо и осторожно сказала Мигнис, как будто ее мог услышать еще кто-то из привидений, и подмяла лапами варежку под себя. — Я нахожу оба этих мира интересными и таящими мощную темную энергию. Иногда эта энергия высвобождается. Особенно когда миры пересекаются.

Марианн споткнулся. Похоже, слова Мигнис навели не меньше жути и потустороннего чем появление Якова. А мышь, не замечая испуга худого продрогшего юноши, задумчиво пищала:

— Проявление этих сил редкое, опасное, но завораживающее ми-действие.

Марианн поежился и направился проверить очаг.

Красные искры сжались до размера медяка и спрятались в осыпающихся углях. Кочерги нигде не нашлось, и Марианн подобрал щепку с пола. С ее помощью он расшевелил огонек и его угостил большим сухим поленом.

«Почему она назвала его охотником? Охотники берут с собой ружье, сумку для дичи, но не топор!»

Совсем не так Марианн представлял себе охотников.

«Он приходит, если зажечь лампу. А кто ее зажигает, она так и не ответила. И что еще за темные миры?»

Марианн пнул полено в очаге.

Поднялся угольный дым. Марианн вдохнул его и закашлялся. Горло обожгло едкой дымкой, и он понял, что чертовски хочет пить.

Стараясь не смотреть на мышь, он нашел свой рюкзак и с радостью извлек пластиковую бутыль с водой, поспешно открутил крышку и примкнул к горлышку. Тяжело дыша после больших глотков холодной воды, Марианн все же не удержался и взглянул на скамью.

Мышь внимательно смотрела на него, склонив голову на бок. Злиться на Мигнис и, тем более, винить ее в чем-то Марианн не мог. Он осторожно трясущимися руками налил воду в крышку от бутылки и поставил на скамью. Мышь, не раздумывая, приняла дар — полакала воду, прикрыв глазки, затем принялась усердно вытерать мордочку.

Марианна улыбнулся. Мышь ему все больше нравилась.

— Это намного вкуснее талого снега, — сказала Мигнис, увидев непонятную ей улыбку на лице человека.

Убирая бутылку обратно в рюкзак, рука Марианна наткнулась на шуршащий пакет. Тут ему припомнились слова директора Дефостера про «самое необходимое» в рюкзаке, и Марианн решил осмотреть свои запасы. Упаковка нарезанного хлеба, десять пачек сыра в пластинках, упаковки крекера, около десяти шоколадных батончиков и вторая пластиковая бутылочка с водой. От вида еды тут же заурчало в животе. Голод, дремавший глубоко под инстинктом выживания, усталостью и страхом, вдруг загорелся неудержимым пламенем, сводя с ума.

У голодного Марианна возникли образы ужина, который он пропустил. Горячая каша с мясной подливкой и тыквенная запеканка с травяным чаем. Как ему сейчас захотелось ощутить вкус запеканки! Ах. Согреться обжигающим чаем. Мечтательному взору представился довольный Френк, жующий запеканку.

Не медля ни минуты, Марианн предложил Мигнис отужинать и принялся вскрывать упаковки.

Бутерброды всухомятку никогда не были такими вкусными, как в этот вечер. Марианна и в школе кормили неплохо. Но сегодняшний сыр и хлеб дурманили сознание особой терпкостью и глубиной вкуса. Мигнис поела совсем немножко сыра даже для мыши. Только два раза укусила. Кусочек хлеба она только понюхала. Марианн благоразумно убрал его в рюкзак.