Тринадцатое дитя

Эрин А. Крейг (2024)

Хейзел всегда отличалась от своих братьев и сестер. Ей было суждено родиться тринадцатым ребенком и крестницей бога Устрашающего Конца. Бог наделил ее великим даром — умением исцелять больных. Но божественное благословение обернулось проклятием. Если больному нельзя помочь, Хейзел видит его смерть и вынуждена облегчить страдания. Хейзел мечтает сбежать от призраков убитых ею людей и обрести спасение в королевском дворце. Но именно там ее ждет самое жестокое испытание — чувства к легкомысленному принцу, презирающему всё и всех, и больной король, обреченный на гибель. Все имеет свою цену — дар, любовь и даже смерть. Но какую цену Хейзел готова заплатить?

Глава 3

— ПОЖАЛУЙСТА, ВСТАНЬТЕ В РЯД, — велела нам жрица таким мягким голосом, что было легко не заметить в нем скрытых жестких ноток. Ее холодные голубые глаза смотрели на нас из-под тонкой вуали, крепившейся к пяти острым лучам на головном уборе, со сдержанным любопытством.

Мы приехали в храм Разделенных богов. Мои братья и сестры бродили по внутреннему двору, разглядывали каменные стены, мозаику и огромные вазы, расставленные по периметру. Каждая ваза была разбита на мелкие кусочки и склеена так, чтобы трещины оставались на виду. Все казалось расколотым и разъятым на части, но в то же время цельным, как и боги, которым здесь поклонялись. От этих яростных ломаных линий у меня разболелась голова.

— Сестра Инес не будет повторять дважды, — нахмурилась сопровождавшая жрицу девочка в желто-зеленых одеждах послушницы. Она была совсем юной, вряд ли старше Берти, но у нее на лице отпечаталась ожесточенность ребенка, которому пришлось повзрослеть раньше времени. Ее карие глаза смотрели на нас с неприкрытым презрением. — Делайте, что она говорит!

Мы послушно выстроились в ряд. Я, как всегда, встала самой последней, в спешке задев Берти плечом. Мы с ним растерянно переглянулись.

— Может, она отведет тебя к нему? — шепнул мне Берти одним уголком рта.

Я покачала головой. Служители одного бога не станут работать посыльными у других богов. В этом году крестный снова за мной не придет, я это знала, чувствовала сердцем.

Мама и папа ничего не объяснили. Они стояли рядом с повозкой и наблюдали за происходящим, как зрители в театре. Спектакль, который разыгрывался на сцене во дворе храма, не имел к ним никакого отношения. Словно нас разделила невидимая стена.

Сестра Инес неспешно прошлась вдоль ряда, изучая каждого. Девочка-послушница не отставала от нее ни на шаг, неодобрительно цокала языком и всегда находила к чему придраться. Жанне досталось за грязные башмаки, а Ив получил выговор за кривую осанку.

И лишь когда жрица приблизилась ко мне, мама сделала шаг вперед:

— На самом деле…

Жрица вскинула руку, призывая к молчанию. Мама застыла на месте и сердито нахмурилась, но все-таки удержала язык за зубами.

— Посмотри на меня, девочка, — велела сестра Инес.

Я чувствовала себя зайцем, угодившим в силки. Я застыла от страха, а сердце так бешено колотилось в груди, что его стук, наверное, разносился по всему двору.

— В ней что-то есть, — задумчиво пробормотала сестра Инес, и мне захотелось зажмуриться и провалиться сквозь землю. Что во мне было такого особенного, что отличало меня от сестер и братьев?

— А по-моему, она совершенно обычная, — пожала плечами послушница.

Сестра Инес одарила ее колким взглядом, и та сердито поджала губы. Жрица снова посмотрела на нашу шеренгу, пересчитала всех и кивнула:

— Тринадцатое дитя. Таких встретишь нечасто.

Мама осмелилась шагнуть вперед и рассмеялась, хотя никто не сказал ничего смешного.

— Просто еще один лишний рот, который нужно кормить. Слишком много голодных ртов. Нам с ее отцом следовало остановиться после десятого ребенка. Или третьего… даже первого, если говорить по правде.

Мои братья и сестры дружно нахмурились.

— Мы наверняка не такая уж редкость, — сказала послушница, метнув в мою сторону злобный взгляд. От меня не укрылось, что она сказала «мы». Не в этом ли заключалась причина ее неприязни ко мне? Она тоже тринадцатое дитя?

— Как тебя зовут, девочка?

Я не сумела ответить: страх сдавил горло. Мне было стыдно, что у меня дрожат губы.

— Ее зовут Хейзел, — сказал Берти, осмелившись шагнуть вперед.

— Спасибо. — Сестра Инес мельком взглянула на Берти и вновь повернулась к моей маме. Ее одежды из тончайшей ткани были жесткими от крахмала, широкие складки на спине напоминали сложенные крылья мотылька. — Хейзел нам подойдет, — объявила она.

— Это невозможно, — ответила моя мать.

— Нет ничего невозможного для тех, кто уже изъявил свою волю, — строго произнесла жрица, опасно прищурившись. В ее голосе появились странные гулкие нотки, он звучал как бы в двух регистрах одновременно.

По Рубуле ходили самые невероятные слухи о тех, кто посвятил жизнь служению Разделенным богам. Говорили, что их адепты тренировались целыми днями и даже неделями, вновь и вновь распевая священные гимны и пытаясь попасть одновременно в две ноты. Говорили, что это пугающее умение достигается за счет тайных обрядов и хирургических операций самого жуткого свойства. Повсюду ходили слухи, что служители Разделенных богов добровольно сходили с ума, разбивая свой разум на части по числу богов, которым они поклонялись.

— Так что? — спросила сестра Инес, теряя терпение.

Мой папа неловко замялся и прочистил горло. Он подошел к жрице и что-то шепнул ей на ухо. Я не слышала, что он говорил, но уловила момент, когда до нее дошел смысл его слов. Ее взгляд встревоженно заметался между папой и мной. Тень отвращения накрыла ее лицо, как тонкая вуаль.

— Ясно, — произнесла она, отодвигаясь от моего отца.

— Отойди в сторону, Хейзел, — рявкнула мама. — Тебя здесь и вовсе быть не должно.

Хотя я понимала, что мама имела в виду здесь и сейчас, ее слова вонзились мне в сердце. Меня не должно было быть в этой семье. Ни сейчас, ни раньше. Никогда.

Я все же осмелилась прошептать:

— Что происходит?

Меня пугало, что я окажусь одна, а братья и сестры будут смотреть на меня с другой стороны двора. Я старалась не подходить близко к маме. Она имела привычку размахивать руками, когда волновалась, и, поскольку меня часто не замечали, мне пришлось научиться держаться в стороне, чтобы не получить случайного удара.

— Твой безмозглый папаша наделал долгов, — пробормотала она и сжала зубы с такой силой, что я испугалась, как бы они не раскрошились. — Их не покроешь монетами, собранными сегодня. Нам нужны деньги, чтобы расплатиться. Вот и приходится добывать средства где только можно.

— Чтобы расплатиться, — повторила я эхом, нахмурив брови. Я обвела взглядом двор, пытаясь понять, что именно мы продадим в храме. Дубленые шкуры и вязанки дров остались дома.

Я поймала взгляд Берти, в котором читался безмолвный вопрос: что ты узнала?

Внезапно я все поняла, и у меня перехватило дыхание.

— Нет! Так нельзя!

Мама сердито раздула ноздри.

— А что еще делать? — с горечью проговорила она. — Все должно быть по-другому, но ты все еще здесь, и тебя надо кормить, так что мы тратим на тебя деньги, которых у нас нет, но не можем себе позволить не тратить их. И теперь кто-то из моих детей… моих настоящих детей… — подчеркнула она, и ее злые слова снова вонзились мне в сердце, как острый нож, — уйдет от нас навсегда, вынужденный поступить в услужение к богу, которого я ненавижу. К богу, которому надо было отдать тебя сразу, давным-давно.

— Так нельзя, — повторила я, чувствуя себя маленькой, глупой и неспособной придумать убедительных доводов. — Просто нельзя.

Мама схватила меня за шкирку и притянула к себе. Ее плевок попал мне на губы, и я съежилась, испугавшись этого приступа безудержной ярости.

— Ты удивишься, на что я готова пойти ради горстки монет. Всегда помни об этом, малышка Хейзел. Всегда!

— Думаю, здесь мы закончили, — произнесла сестра Инес тем же странным раздвоенным голосом. — Получите свое серебро. — Она протянула папе маленький кошелек из зеленой и желтой саржи.

Папа взвесил его на ладони, слегка подбросил, поймал и кивнул.

— Кто из них? — осмелился спросить он, и у меня все внутри напряглось.

Жрица вздохнула, будто заранее разочарованная в своем выборе.

— Младший мальчик, — ответила она и кивнула двум мужчинам, стоящим у входа в храм.

Они подошли к Берти, подхватили под локти и повели прочь. Он кричал и брыкался, пытаясь вырваться, но его держали крепко.

— Нет! — заорала я и бросилась к ним, но мужчины были большими и сильными, и, когда я подбежала к ступеням храма, Берти уже затащили внутрь. Дверь захлопнулась у меня перед носом, но я успела увидеть, как сердитая девочка-послушница защелкивает кандалы на его тонких запястьях. Я успела услышать, как он закричал.