Перстень Григория Распутина

Юлия Алейникова, 2018

Волшебник, гипнотизер, святой, экстрасенс – как только не называли Григория Распутина. Обычный крестьянин из маленькой деревеньки стал одним из самых влиятельных людей в Российской империи начала XX века. Кем был старец – злым гением или ангелом-хранителем? Для Дуни Кирилловой он стал другом и спасителем, а уходя в мир иной, Распутин оставил своей подопечной подарок, который защитил ее от ужасов революции и Гражданской войны. Перстень отца Григория охранял Дунину семью, пока не был похищен и из благословения не превратился в проклятие…

Глава 8

21 июня 1936 г. Ленинград

— Мама! Я дома, где ты? Мама? — Родион нервно стаскивал с ног тенниски. Мама должна быть дома, и с ней все в порядке, скороговоркой убеждал себя мальчик, стремительно несясь по коридору.

— Родя, ты уже вернулся? — выглянула с кухни Евдокия Андреевна.

— Мама, ты почему молчишь? Я же тебя звал! — едва не со слезами в голосе воскликнул Родион.

— Прости меня, сынок, я не сразу расслышала, окно в кухне распахнуто, а там как раз Маруся с подружкой визжали, да так громко! — торопливо вытирая руки о передник и спеша обнять сына, объяснила Евдокия Андреевна. — Прости меня. Ну, как там Митя с Верой, как Оленька?

— Нормально, — буркнул Родя, выбираясь из материнских объятий. — Ты зачем меня к ним отослала? Плакала, да? Или опять молилась?

— Не сердись, сынок, пока тебе этого не понять, — глядя на своего взрослого мальчика, мягко проговорила Евдокия Андреевна.

Как он вырос за последний год, уже ее перерос. Даже по голове теперь не погладить, вон какой вымахал. Худенький только.

— А к Мите вчера майор из уголовки приходил, — глядя куда-то в сторону, сообщил Родион. — Митя ему про перстень рассказал и про Распутина. — Он косо взглянул на мать, но та спокойно его слушала, и мальчик продолжил: — Он потом всех нас спрашивал, кому мы еще говорили о том, что перстень Распутиным подарен. Думаешь, он тоже верит?

— Андриан Дементьевич мудрый человек, он во всем разберется. А то, что Митя правду сказал, правильно сделал, — успокоила сына Евдокия Андреевна.

— А он к тебе тоже приходил? — догадался Родион.

— Да. Вечером. Мы долго с ним разговаривали. Его бояться нечего.

— Да я и сам знаю, — тряхнул головой Родя.

— Откуда? Он тебе понравился?

— Не знаю. Я просто знаю, что бояться не надо, и все. Чувствую, — неохотно пояснил мальчик.

И Евдокия Андреевна улыбнулась. Чувствую. Это ты, сынок, думаешь, что чувствуешь, не понимаешь, глупенький, что ангел-хранитель подсказывает и отец Григорий бережет. Но вслух она этого не сказала.

— Иди руки мой, сейчас ужинать будем. Я сегодня щи варила.

Но уйти Родион не успел. Раздался звонок в дверь, от которого и Родион, и Евдокия Андреевна, не сговариваясь, вздрогнули и переглянулись, но мать первой пришла в себя:

— Иди, Родя, мой руки, я сама открою.

Но Родион пошел вслед за матерью. Накинув цепочку, Евдокия Андреевна открыла дверь.

За дверью стоял Боря Балабайченко.

— Здравствуйте, Евдокия Андреевна, привет, Родя, — солидно, сдержанно поздоровался Боря. Его большие карие глаза смотрели строго, по-взрослому, и сам он выглядел сдержанно-печально. — Евдокия Андреевна, я хотел Родю в кино позвать, там новый фильм идет, «Цирк» называется, с Орловой и Столяровым в главных ролях. Можно ему пойти?

— Нет, я не пойду, — поспешно выступив из-за маминой спины, отказался Родион. — Не до кино нам.

— Ну что ты, Родя, сходи, конечно, — не согласилась Евдокия Андреевна. — Только поешь сперва. Боря, ты проходи, поужинай с нами. А потом пойдете.

— Спасибо, Евдокия Андреевна, я уже ел. — Но Евдокия Андреевна, взглянув на худенького подростка с глубоко посаженными глазами и костлявым носом, слушать его не стала, а усадила за стол, отрезав кусок хлеба потолще и налив до краев тарелку щей.

— Ешьте.

— Я сегодня во дворе с одним типом разговаривал. Сказал, что из уголовного розыска, даже удостоверение показал, — доев суп, сообщил Боря. — Все расспрашивал, не видел ли я во дворе посторонних в тот день.

— А ты? — оживился Родя.

— Нет. Я в тот день вообще дома сидел. Дочитывал «Овода», мне Гришка Бегунков на два дня почитать дал. Сильная вещь.

— Да, я читал, — скисая, проговорил Родя.

— А что, нашли они уже… преступника, в общем? — смущенно спросил Боря.

— Нет, Боренька, пока не нашли. Но ты не волнуйся, обязательно отыщут. — При этих словах Евдокия Андреевна твердо взглянула на сына.

— Думаешь, правда убийцу найдут? — спускаясь по лестнице, спросил у друга Борис.

— Не знаю, — покачал понуро головой Родион. — Ходят, чего-то спрашивают. А только мне кажется, не там они ищут.

— Почему?

— Да потому, что вчера, например, когда я у Мити был, майор к нам приходил, он у них самый главный, так вот он все нас про Распутина и перстень расспрашивал. Помнишь, я тебе рассказывал, как Распутин матери перстень подарил?

— Ну, помню чего-то.

— Так вот они, по-моему, будут сейчас того искать, кто во всякие глупости верит, а мне кажется неправильно это! — решительно рубанул воздух Родион. — Не так надо. И свидетелей они найти не могут, а это тоже ерунда.

— Правильно, Родька! А давай сами это дело расследуем? — горячо предложил Борис. — И знаешь еще что? Они чужих ищут, а это мог кто-то из своих сделать.

— Кто? Мы, что ли, с матерью?

— Да нет. Я про соседей. Вот, например, Мишка Зубков, сосед наш, та еще сволочь, этот не только за перстень, за булавку горло перегрызет.

— Так его же арестовали еще осенью, — шепотом проговорил Родион.

— Да, я знаю, — с некоторым сожалением проговорил Борис. — Но это я так, для примера.

— Ладно, давай. А с чего начнем?

— Сперва ребят наших расспросим, что кто видел, те могут родителей расспросить, — предложил Борис.

Яков Чубов энергично шагал по мостовой, строго глядя в лица встречных прохожих, таких же собранных, серьезных, как и он. Яша играл в сыщика. Он пристально вглядывался в идущих ему навстречу людей, пытаясь угадать по их виду, кто они, кем работают, что за характер, есть ли дети. А иногда удавалось угадать и более конкретные вещи. Вот, например, этот тип в шляпе с парусиновым портфелем и брюзгливым выражением лица. Наверняка склочник и скряга. Рот кривой, глазки маленькие, смотрят с прищуром, одежда заношенная, но аккуратная, значит, еще и педант, рука в портфель вцепилась, не вырвешь. Точно скряга. И цвет лица нездоровый, наверняка свою желчь на всяких кляузных бумажках изливает. А вот эта девушка в белой блузке наверняка комсомолка и спортсменка. Вон осанка какая, и смотрит решительно и прямо. Так честные люди смотрят. Эта, наоборот, фифа. На жоржетах-маркезетах. Яшина сестра Леля о таком платье только мечтать может. А эта вырядилась, и туфли у нее на каблуке, и губы накрашены. Значит, либо жена большого начальника, либо актриса какая-нибудь. А то еще какого-нибудь хапуги женушка. Это даже скорее. У начальников жены пешком редко ходят, их все больше на машинах с личным водителем возят.

Конечно, заключения Яши были примитивны и поверхностны, и даже его любимый литературный герой Шерлок Холмс разнес бы их в пух и прах, а пожалуй, что и майор Колодей, но Яша своими наблюдениями делиться ни с кем не собирался, держал их при себе, догадываясь в душе о собственном несовершенстве. Зато в таких вот забавах он незаметно прошагал Владимирский проспект. Яша любил ходить пешком, идешь, воздухом дышишь, по сторонам глазеешь, не то что на подножке висеть. Ходил он быстро, росту был высокого, ноги у него были длинные, шаг широкий, но до Четвертой Красноармейской было еще шагать и шагать, а потому, видно, все же придется на трамвае прокатиться. И Яша поспешил перейти улицу.

Родион Платонов учился в семнадцатой полной средней школе на улице Бронницкой. На дворе стоял конец июня, все испытания школьниками были уже выдержаны, и детвора отправилась на каникулы, но педагоги и директор непременно должны работать, рассуждал Яша, открывая тяжелую дубовую дверь. В школе царили прохлада и гулкая неживая тишина. Если сейчас крикнуть, подумал Яша, то эхо, наверное, пойдет гулять по коридорам, теряясь вдали. Но нарушить гулкое безмолвие глупой мальчишеской выходкой Яша не решился, а, тихонечко ступая, на цыпочках отправился искать кабинет директора и учительскую.

— Эй, а ну-ка стой! — раздался у Якова за спиной неожиданно громкий, грозный голос. — Ты кто такой, чего надо?

Яша обернулся и увидел спешащую к нему по коридору уборщицу в сером халате, белой косынке, со шваброй наперевес.

— Кто такой, говорю, чего надо? — повторила запыхавшаяся от быстрой ходьбы гражданка.

— Я из уголовного розыска, — доставая из нагрудного кармана удостоверение, важно сообщил Яков. — Чубов моя фамилия. Проводите меня к директору.

— К директору? Из уголовного? — побледнела уборщица. — Да что же это случилось? Да за что? А! Неужто завхоз подвел? А? Это из-за дров, да. Из-за дров? — запричитала уборщица, роняя швабру и обхватывая руками свои морщинистые щеки.

— Нет. Я пришел по другому вопросу, — попытался прервать ее вой Яков. — Проводите меня к директору или просто скажите, где его кабинет. — Второе, пожалуй, было бы предпочтительнее; слушать всю дорогу до кабинета причитания сердобольной уборщицы Яков не хотел.

— По другому? — поднимая швабру, озадачилась уборщица. — Пойдем, провожу. Меня, кстати, тетя Граня зовут. А что ж тогда, если не завхоз? Но ты, милок, директора нашего не обижай, хороший он. Честный, копейки лишней ни-ни. И все по правилам, и в школе порядок, и с дитями, и учителя, если что, тоже хорошие, — не умолкая ни на минуту, вела Якова по широкой лестнице уборщица. — А уж за чистотой я слежу, тут можешь не сумлеваться, у меня завсегда все намыто, а зимой в галошах никого дальше вешалок отродясь не пускала. Ну вот, пришли, — останавливаясь перед кабинетом с табличкой «Директор школы Соболев Н. К.», сообщила тетя Граня. — Николай Кириллович, тут к вам из уголовного розыска, — опережая Якова, просунула голову в кабинет шустрая уборщица. — Проходите.

— Добрый день, товарищ, — поднялся навстречу Якову подтянутый седоволосый усач, чем-то похожий на Максима Горького, чей портрет он только что видел в коридоре. — Чему обязан?

— Добрый день. Чубов Яков Михайлович, оперуполномоченный уголовного розыска, — протягивая директору руку, представился Яков.

— Соболев Николай Кириллович. Присаживайтесь. Слушаю вас, — стараясь не выдать волнения, предложил директор.

— Несколько дней назад у вашего ученика Родиона Платонова был убит отец, мы ведем расследование. В этой связи хотелось бы поговорить с его учительницей Савченковой Галиной Гавриловной и вожатым Славой, фамилии не знаю.

— У Роди отца убили? Какая трагедия! — мгновенно бледнея, воскликнул директор. — Я хорошо знаю этого мальчика. Он учился у нас, когда я еще не был директором. Я вел у него географию. Такой воспитанный, спокойный мальчик, и учится хорошо, и общественник. Как же так? Как же они теперь? Надо же что-то делать, — забыв про Якова, рассуждал вслух Николай Кириллович. — Сегодня же к ним схожу. И ребят попрошу, чтобы не бросали его одного. Убили! Какая трагедия! Но как же это случилось? Напали хулиганы на улице?

— Извините, не имею права обсуждать такие детали, — строго, по-взрослому, ответил Яков, испытывая непонятный трепет в директорском кабинете, словно его, нашалившего школьника, вызвали для нагоняя. — Мне бы с Савченковой побеседовать, — напомнил он усатому директору.

— Ах да, да, конечно. Простите. Тетя Граня! — крикнул он, поворачиваясь к двери, и тут же на пороге, словно по волшебству, появилась уборщица. — Тетя Граня, пригласите к нам Галину Гавриловну, она должна сейчас быть в библиотеке. Учебники по русскому и литературе разбирает, — пояснил он Якову.

Галина Гавриловна оказалась совсем молоденькой девушкой, в белом платье и парусиновых туфельках с белыми носочками. Не старше Якова. На улице он принял бы ее за студентку. Ребятам с такой молодой учительницей, наверное, весело и в походы ходить, и сборы проводить, и песни у костра петь. Лицо у Галины Гавриловны было открытое, румяное, с задорным курносым носиком и россыпью веснушек на носу.

— Вызывали, Николай Кириллович?

— Присаживайтесь, Галина Гавриловна, это вот товарищ из уголовного розыска по поводу Родиона Платонова.

— Роди? А что с ним случилось? — мгновенно встревожилась Галина Гавриловна.

— Отца у него убили, — вздохнув, пояснил директор, то и дело одергивая свой старенький полосатый костюм, в который, как показалось Якову, навсегда въелся школьный мел.

— Какой ужас! Я сегодня же схожу к нему. И ребят соберу, установим над ним шефство, — озабоченно планировала Галина Гавриловна.

— Я думаю, что шефство над ним устанавливать не надо, — мягко остановил ее директор. — Все-таки это не двойка за контрольную. Такое глубокое горе надо пережить.

Яков взглянул на чуть обиженное лицо учительницы.

— У Родика есть мать, уверен, им не хочется обсуждать случившуюся трагедию с чужими людьми, — продолжил Николай Кириллович.

— Это не чужие люди, это товарищи… — горячо перебила директора Галина Гавриловна.

— И все-таки, — мягко, но настойчиво возразил директор, — достаточно будет, если Родиона сейчас поддержат несколько самых близких друзей. Есть у него такие?

— Да, — несколько обиженно проговорила Галина Гавриловна, по ее голосу чувствовалось, что в душе она не согласна с директором. — Боря Балабайченко, они на одной лестнице живут. Толя Смородин и Лида Иванова, они все втроем еще с детства дружат.

— Вот и достаточно, — кивнул головой директор.

— Галина Гавриловна, а вы лично знали отца Родиона Платонова? — встрял наконец в их разговор со своим вопросом Яков.

Девушка отчего-то покраснела и, украдкой взглянув на директора, ответила:

— Да, я знала Алексея Ивановича. Три года назад у меня очень тяжело болела мама. У меня никого нет, кроме нее. Врачи ничем не могли помочь, нужных лекарств было не достать. Я была в отчаянии, — вскинув на Якова карие сверкающие глаза, объясняла Галина Гавриловна. — Однажды я расплакалась прямо в классе. Нет, нет, не на уроке, — поспешила она объяснить Николаю Кирилловичу. — Это было уже поздно вечером, в школе почти никого не осталось, я проверяла тетради у себя в кабинете и не сдержалась. А тут вошел Родион. Он что-то забыл в классе. То ли учебник, то ли дневник, и специально вернулся за ним в школу. Он спросил, почему я плачу, а мне было так плохо, так тяжело, что я все ему рассказала. Мне просто необходимо было выговориться! Простите.

— О чем вы говорите, Галина Гавриловна, почему же вы сразу же не пришли ко мне? Мы бы что-нибудь придумали, мы бы помогли, поддержали, — горячо воскликнул директор.

— Извините. Но просто о таких вещах тяжело говорить с посторонними, понимаете, это… Слишком личное, это семейное… — бормотала Галина Гавриловна, а потом, вдруг что-то сообразив, виновато взглянула на директора: — Простите. Вы правы.

— Ничего, — улыбнулся он ей, — это от неопытности. Так что там было с Родионом?

— Он сразу же повез меня к отцу в больницу. Алексей Иванович согласил осмотреть мою мать, а затем настоял на госпитализации. Он сам занимался ее лечением, доставал лекарства и, в конце, концов, поставил ее на ноги! Если бы не он… — Галина Гавриловна так расчувствовалась, что даже шмыгнула несколько раз носом. — Кроме мамы, у меня никого больше нет.

— Ну-ну. Галина Гавриловна, держите себя в руках, — укоризненно заметил директор.

— А вы не замечали у Алексея Ивановича на руке старинного перстня? — не поддался на сиропную историю Яков.

— Перстень? — переставая шмыгать, переспросила учительница. — Не помню. А при чем тут перстень?

— А вы не помните, года два назад в походе Родион рассказывал ребятам семейное предание об этом перстне, который его матери подарил сам Распутин?

— Ах, вот вы о чем! — сообразила Галина Гавриловна. — Да, теперь припоминаю. Я видела перстень, и Родион действительно рассказывал о нем какие-то небылицы. Но вы ведь понимаете, что все это выдумка? Как я поняла, этот перстень Алексею Ивановичу подарила жена. Обычный такой перстень. Квадратный, с синим камнем. Ничего особенного. Конечно, я считаю, что мужчине такие украшения ни к чему, вообще не стоит засорять жизнь мещанским хламом, потому что он не дает свободно развиваться личности. И мы, как строители коммунизма и граждане первой в мире страны…

— Гм-гм, — прокашлялся директор, прерывая монолог Галины Гавриловны который грозил затянуться. — Простите, Галина Гавриловна, это у меня астматическое, — пояснил Николай Кириллович, поймав на себе недовольный взгляд учительницы.

Яков ему был благодарен. Устраивать диспут он не собирался.

— Галина Гавриловна, вы можете написать мне список тех ребят, кто тогда был в походе?

— Могу, а зачем это надо? — с любопытством спросила учительница.

— Это нужно для следствия, — неопределенно ответил Яков.

— Хорошо, идемте. Вы позволите, Николай Кириллович? — поднимаясь, уточнила Галина Гавриловна.

— Конечно, конечно. Желаю удачи, молодой человек, — поднимаясь из-за стола, пожелал директор. — Надеюсь, вы поймаете преступника. А мы со своей стороны готовы помочь чем угодно.

Галина Гавриловна привела Якова в учительскую, здесь царила аскетическая простота. Посреди комнаты стоял длинный стол, окруженный старенькими разномастными стульями, в углу книжный шкаф, еще несколько стульев были расставлены вдоль стен. А в углу из-за шкафа торчали скрученные в рулоны географические карты. Почти так же выглядела учительская в школе Якова, только стены в ней были покрашены в синий цвет, а в этой учительской они были зелеными.

— Проходите, присаживайтесь, — предложила ему Галина Гавриловна, подходя к шкафу и доставая журнал. — Скажите, вас, кажется, Яков зовут? — улыбаясь дружеской славной улыбкой, уточнила Галина Гавриловна.

Конец ознакомительного фрагмента.