СЮРПРИЗ ЛАККОЛИТА Серия: Путешествие Гули и Веры

Юлия Жутаева (2025)

Для москвички Веры и ее верной собаки Гули обычная прогулка майским утром 2021 года неожиданно превращается в путешествие на Кавказские Минеральные Воды тридцатилетней давности. Пытаясь вернуться домой, подруги оказываются втянутыми в поиски древнего артефакта невероятной силы. На их пути встречаются удивительные люди: профессор-медиум, хранящий важную семейную реликвию, и зловещий черный маг, связанный с оккультными практиками Третьего рейха. В водовороте событий героиням предстоит предотвратить распространение смертельного вируса, спасти брошенного младенца, а вернувшись в свое время — раскрыть тайну загадочной средневековой надписи и столкнуться с жутким магическим ритуалом. Роман мастерски соединяет мистику, триллер и научную фантастику, переплетая события разных эпох. Яркие образы курортов, старинные легенды и колоритные персонажи создают неповторимую атмосферу, где реальность сливается с мистикой, а прошлое неразрывно связано с настоящим.

Глава 2

И они стали жить. Нашли в Пятигорске бабульку, на две недели сдавшую им в частном секторе маленькую комнатку с удобствами во дворе. Большего и не требовалось. Значимым плюсом бабульки и удобств во дворе было то, что никто не спросил документов. Красноватые хрустящие десятки прекрасно их заменили. Вера очень порадовалась своей «сорочьей» натуре — она обожала все золотое, и сейчас это очень им пригодилось. На момент попадания в чертов портал на Вере оказались надеты целых четыре золотых вещицы: кулон на цепочке и три кольца. Это позволяло решить финансовую проблему. За самое нелюбимое свое колечко Вера легко выручила сто рублей.

Получив таким образом временный статус «без жилищных и материальных проблем», они сконцентрировались на поисках входа в портал. Вера купила подробную карту местности и компас, но толку от них было мало — она не умела серьезно пользоваться ни тем, ни другим. С утра они прибывали на пресловутую остановку, уходили в лес по одной из троп и почти до вечера, пока не начинали валиться с ног, бродили, пытаясь как-то соотнести свои передвижения с показаниями компаса. Когда Вере казалось, что возникшие на маршруте кусты могут быть теми самыми, она хватала Гулю под мышку, бросалась в их гущу, оцарапываясь и чем-то обжигаясь, пытаясь обнаружить среди них маленькую поляну с дипломатом. Безуспешно. Иногда ей думалось, что дипломат вовсе не важен, что он — случайный элемент в этой схеме. И его кто-то уже оттуда забрал. Убирают же когда-то мусор в этом лесу? Тогда она начинала присматриваться ко всем мало-мальски подходящим проплешинам среди зарослей кустарника, подолгу на них стоять, сидеть и ходить взад-вперед. Тоже тщетно. Портал от нее скрылся.

Она постепенно знакомилась с городом. Оставляя дома на хозяйстве Гулю, Вера даже посетила краеведческий музей и домик Лермонтова. Пятигорск понравился. Эх, надо было приехать сюда раньше… Или, наоборот, позже… Смотря какую использовать временную шкалу.

По ночам, когда она ворочалась в не очень удобной постели, на Веру накатывало отчаяние. Она понимала, что может никогда не найти портал. «Может остаться здесь навсегда и двигаться в будущее с естественной скоростью? Определенно, это сулит и выгоды. Можно попробовать предотвратить известные теракты и катастрофы. А также подсуетиться перед кризисом девяносто восьмого и накупить дешевых долларов. Акции правильные приобрести тоже можно. А в десятом надо будет накупить биткоинов по десять центов… Круто! Но мне же будет тогда… сколько-сколько? Шестьдесят семь? Стоп. Стало быть, в двухтысячном, когда родится Ксю, мне будет пятьдесят семь? Как же тогда родится Ксюха, и у кого она родится?»

Вывод о том, что в этой вновь формируемой реальности вдруг не оказывается места для ее дочери, был невыносим. Следовало как можно скорее прояснить ситуацию. Ведь, по логике вещей, в этом времени должна существовать другая, восемнадцатилетняя, Вера — жизнерадостная студентка, живущая с матерью в пятиэтажке на окраине Москвы.

При воспоминании о маме сердце сжалось — она умерла несколько лет назад. В том, нормальном времени. А в этом? По идее, она должна быть жива и бодра. И примерно того же возраста, что и сама Вера… Они с мамой сейчас ровесницы!

Мысль, появившись однажды, не отпускала. Она должна все это увидеть. Свою молодую мать и юную себя. Убедиться, что появлению Ксю ничего не угрожает. И в одну из ночей Вера созрела. Она долго ворочалась, пыталась отвернуться от навязчивых мыслей, потом решительно села в постели и опустила ноги на пол.

— Мы едем ко мне домой, Гуля. В Москву, — сказала она собаке.

Гулю, в отличие от Веры, не тревожили дурные мысли. Жизнь ее протекала увлекательно и вполне неплохо. А тушеные с кашей и овощами куриные желудки вообще понравились ей гораздо больше прежних лечебных консервов. И проблем с ЖКТ вроде бы не вызывали. Но все же, видя возбужденную хозяйку и уловив знакомое слово «домой», Гуля тоже села и навострила уши.

***

Какое счастье что для поездки в поезде был не нужен паспорт. Плати деньги, бери билет и езжай. Не сложнее, чем в электричке. Вере нечасто доводилось ездить в поездах, а уж с собакой — никогда. И она немного волновалась за Гулю. Купила ей билет. И проводнице денежку сунула, чтобы уж наверняка. Но попутчики соседству с собакой все равно не радовались, хотя та и вела себя выше всяких похвал. Поезд был фирменный, самый быстрый. Маршрут через Ростов, Харьков, Белгород, Орел, Курск занимал около суток. Вера большую часть пути лежала на своем месте, прикрыв глаза и прислушиваясь к чужим разговорам. Народ говорил много и возбужденно, в основном, всех интересовала политика…

И вот они дома. Условно дома. Привычной им новостройки в поселке Новой Москвы в этом времени не было и в помине. Их путь лежал в район Вериного детства и Вера вела Гулю по давно забытым улицам. Однако пейзаж не вызвал диссонанса, он был именно таким каким и хранился в памяти. Вера с матерью приватизировали и продали здешнюю квартиру в середине девяностых, с тех пор здесь и не появлялись. «Вот она — родная кирпичная пятиэтажка. Сейчас там живут чужие люди… Стоп! Какие, чужие?» — одернула себя Вера. — «Ты снова запуталась, сбилась во времени и все позабыла. Сейчас девяносто первый, и здесь живешь молодая ты. И, может быть, ты вот сейчас появишься из-за угла этого дома».

Но во дворе у подъезда никого не было. И не удивительно — середина рабочего дня и очень жарко. Бабульки Матильда Никитична и Ангелина Иванна, завсегдатаи лавки у подъезда, видимо, отправились на сиесту, чтобы набраться сил перед вечерним дежурством. Только трое отчаянных пацанов, с виду, кстати, знакомых, тусовали в районе жутко скрипучих качелей. Они не обратили на женщину с собачкой никакого внимания, занятые своими важными мальчишескими делами.

— Ну что, рискнем? — обратилась Вера к Гуле. — Поднимемся и позвоним?

Идя сюда, она не очень представляла себе, что, собственно, собирается предпринять. Наверное, ей достаточно было бы увидеть себя и мать со стороны, оставшись незамеченной. Но вот сейчас она вдруг подумала, что, мать в это время должна находиться на работе, а значит, можно и зайти. Уж с самой собою, если юная Вера вдруг окажется дома, она сумеет как-нибудь пообщаться. Хотя и страшновато немного… Пришла отвлеченная мысль, что боязнь общения человека с самим собою — это круто! Хотя, скорее всего, в клинической психиатрии уже описано.

Они зашли в подъезд — ура, никаких кодовых замков — и стали подниматься по лестнице. И даже добрались до двери. И даже позвонили. За дверью стояла тишина.

— Ну, что? Войдем? — прошептала собаке Вера. — Гостевой ключ должен быть на месте. — Это же не будет считаться взломом, как думаешь?

Гуля была согласна.

Надо сказать, что судьба одарила Веру изрядным числом тетушек-дядюшек и, соответственно, кузин с кузенами. У матери были две родные сестры, старшая и младшая, и еще двоюродные брат и сестра. И у всех у них имелись семьи. Провинциальная родня очень ценила наличие в своих рядах людей, имеющих московскую квартиру, и периодически сваливалась на голову. Хозяева к их визитам относились благожелательно — люди те были интересные, заезжали ненадолго и не все сразу — в общем, особо не напрягали. Но появиться родственники могли неожиданно, в связи с чем вставал вопрос с доступом в квартиру в отсутствие хозяев. Верина мать нашла изящное решение этой проблемы — «ключ под ковриком». Ну, не совсем классически «под ковриком», а в щели между нижней частью двери и примыкающей плитой пола. Но да, потом к щели, скрывая ее, придвигался коврик.

Вера уже нагнулась, чтобы добыть ключ, когда стала открываться соседняя дверь. Ну, конечно. Баба Шура! Куда же без нее.

Она морально готовилась ко всяким таким встречам, но все равно на секунду оторопела и замерла.

— Вы к Черкашиным? Родственница, да? Сестра? Ой, на Верку-то как похожа…

Вера автоматически кивнула, завороженно глядя в лицо бабы Шуры.

— К Черкашиным. Сестра я. Двоюродная…

— Господи-и-и… Горе-то какое-е-е, — вдруг запричитала старушка. И не наиграно — из глаз и впрямь покатились слезы.

Вера почувствовала, как внутри нее что-то как будто рухнуло — от груди к ногам, и ноги стали подкашиваться.

— Что случилось? — прошептала она задеревеневшими вдруг губами.

— Не знаешь ничего? Как так-то? Убили-и-и…. Верочку уби-и-и-ли-и-и!

— Как убили? Не может быть такого? Кто убил?

— Изверг! Хулиган школьный. Видели люди, как он ее на мотоцикле своем увез… Поймали его вчера. Он было в бега ударился, но дружки его сдали. И говорил он им, что ее ненавидит. И вещи Верочкины у него обнаружили. Верочка-а-а-а! Деточка-а-а! — опять перешла на вой баба Шура.

— Не может быть такого! Труп нашли?

— Вроде нет еще, а может, уже и нашли-и-и. Неделя, как без следа пропала-а-а. Татьяну в милицию повезли сейчас, сказали вещи опознать надо-о-о… А ей вчера два раза «Скорую» вызывали-и-и… С сердцем плохо-о-о…

— Не плачьте, не хороните человека раньше времени, — с нажимом сказала старушке Вера. — Не может это быть правдой!

А противный голосок внутри шептал: «А если может? Если в этой новой реальности может?»

***

Случается, что в жизни человека происходит эпизод, который ему хотелось бы забыть. Когда он вдруг совершенно неожиданно для себя совершает что-то настолько постыдное, настолько выламывающееся из его же собственных моральных установок, что потом сознание пытается всячески вытеснить его из памяти, сделать как бы небывшим. Но тщетно. И деяние это потом долго преследует… Наличествовал такой эпизод и в Вериной биографии.

Это случилось в девятом классе. В тот последний год старой школьной системы отсчета, когда классов было всего десять и нумеровались они нормально — от одного до десяти. (Потом, долгое время, люди тоже учились десять лет, но по какой-то причине считалось, что классов — одиннадцать, и после третьего народ оказывался сразу в пятом.) Соответственно, Верин девятый класс в тот год являлся предвыпускным, потом произошла перенумерация и на следующий год она пошла уже в последний — одиннадцатый.

Вера была звездой класса, да и всей школы. Умница, активистка, отличница. Математическое дарование! Одноклассники глядели на Веру Черкашину, с легкостью получающую по три пятерки за раз, с изумленным восхищением. При этом Веру любили. Она не была чванливой, не была правильной занудой, а на контрольных обычно успевала решить задачи для всех страждущих.

Как водится, имелся в классе и записной хулиган — Пашка Горелов. Бог знает, почему он не ушел в ПТУ после восьмилетки. Успеваемостью Пашка не блистал, хотя на трояки тянул уверенно. Отличался какой-то нестандартной, странноватой логикой. И постоянно попадал в повестку педагогических советов. Он демонстрировал все классические грехи проблемного подростка: курил в школе, пил после школы, грубил старшим, срывал уроки, бил стекла на окнах и морды на дискотеках, подозревался в кражах и вызывал стойкий интерес детской комнаты милиции. «Еще один случай, Горелов, и ты исключен» — говорила классуха. Но потом «один случай» наступал, и школа давала слабину, предоставляя Пашке еще один «последний» шанс.

Вот так они и существовали в пределах одной структуры — хорошая девочка Вера и плохой мальчик Паша. Вера принимала наличие Пашки как данность, но более никак к нему не относилась. Пока все не перевернул этот день.

Все начиналось совершенно как обычно. Была годовая контрольная по математике, и все усердно корпели над вырванными из тетради двойными листочками. Все, кроме Веры. Та, как обычно, справилась с заданием уже за двадцать минут и скучающе глядела вокруг. Еще минут через пятнадцать от Валентины Семеновны поступил сигнал — кто закончил, сдавайте работы. Вера и еще пяток «математически одаренных» потянулись к выходу, по пути кладя работы на учительский стол… Потом был последний урок — классный час, на котором все ту же Валентину Семеновну, как обычно, волновал вопрос, когда же ее подопечные начнут хорошо себя вести и хорошо учиться. Вот как Вера Черкашина! И что если еще раз Павел Горелов сорвет хоть какой-то урок, то из школы точно вылетит на следующий же день. Решение принято и приказ об отчислении у директора на столе. Одноклассники как обычно, сонно внимали — про то, что надо быть такими как Вера, и упаси бог быть такими как Паша, они слышали множество раз…

Уроки закончились, и Вера направилась домой. Легко и непринужденно. Хотя нет, не вполне, какая-то зацепка-впечатление-воспоминание неприятно ворочалась в подсознании. Вера остановилась на детской площадке и присела на край песочницы. Задумалась. Встрепенулась от уловленного мозгом факта. Немыслимого, невозможного! На контрольной в четвертом задании она перепутала синус с косинусом! И для преобразования выражения она использовала не ту формулу! Соответственно неправильным было дальнейшее решение, найденные интервалы и финальный ответ! Она полностью завалила важное четвертое задание!

Осознание этого стало для Веры столь чудовищным, столь несовместимым с реальностью, что она почувствовала, как ее начал бить озноб. Не вполне понимая, что и зачем она делает, Вера стремительно бросилась назад в школу. Зачем? Она не смогла бы объяснить этого ни себе, ни кому-либо другому.

А в школе уже царил послеурочный расслабон. Математический кабинет был пуст. Вера бросилась к учительской. По дороге едва не споткнулась о ведро с краской, принесенное, очевидно, завхозом Валерием Николаевичем. Около учительской сейчас заменяли какие-то стенды, и рукастый Валерий Николаевич намеревался подновить стену. Вера приоткрыла дверь в учительскую, надеясь застать там Валентину Семеновну. Что она собиралась ей сказать? Об этом Вера тоже не думала. Она думала об одном — ее ошибки не должно существовать. В учительской тоже не было ни души. Зато почти у входа находился стол, за которым всегда располагалась классная. А на столе… На столе лежала стопка их контрольных работ.

Да, это, безусловно, было искушением. Но Вера тогда не думала в таких терминах. Ею всецело владела идея изменения реальности, стирания из этой реальности ее позора. Она не пыталась размышлять и рефлексировать. Она просто схватила стопку листков и, выскочив из учительской, сунула ее в ведро с краской…

Вечером у нее поднялась температура. Встревоженная мать наутро вызвала врача, и тот совершенно непонятно почему диагностировал ОРВИ, что дало Вере возможность неделю не появляться в школе. Ей позвонила подруга Оксанка и сообщила потрясающие новости об очередном школьном ЧП. Пашка Горелов выбросил их контрольные в ведро с краской. Но попался, потому что завхоз видел его слоняющимся рядом с учительской, где классуха оставила работы. И на этот раз терпение педагогов лопнуло — Пашку исключили. Контрольную они, в результате, переписывали. Без Веры — ей годовую пятерку поставили и так.

Мерзость совершенного ею поступка добиралась до Вериного сознания постепенно. Первым чувством было облегчение — никто ничего не узнал, Верино реноме не пострадало. Она по-прежнему умница и гордость класса. Ну, а хулиган Пашка… Так его все равно исключили бы. К этому давно шло… Но эта аргументация не устраивала Веру, чем дальше, тем больше…

Начались последние школьные летние каникулы. Вера замкнулась в себе, мало общалась с подругами и много размышляла. Иногда она была почти готова пойти и рассказать правду. Но потом понимала, что не сможет этого сделать и кляла себя за гнусность и малодушие. Она осознала, что не в состоянии вернуться в эту школу и потребовала от матери на последний год перевести ее в другую. Мама недоумевала, но не препятствовала — она доверяла дочери. В итоге, в прежней школе Вера так и не появилась, все вопросы решала мать. Учителя, кажется, сильно обиделись, они рассчитывали на Верину золотую медаль. А Пашку она больше не видела… Два года.

Да, это событие случилось с ней два года спустя, четырнадцатого июня девяносто первого года. Сейчас Вера даже точно вспомнила дату. Только что прошли первые выборы президента РСФСР — первые выборы, в которых участвовала уже совершеннолетняя студентка Вера. Итак, в тот летний вечер она сидела в сквере напротив киоска с мороженым, ела свою любимую «Лакомку» и слушала Цоя на новеньком плеере «Панасоник» — подарке от мамы на недавнее восемнадцатилетие. Жизнь была хороша: сессия сдана досрочно, впереди маячит поездка в Крым с друзьями из универа… и с Александром…

Шумная компашка появилась внезапно. Сопровождаемые грохотом и выхлопами, четыре мотоцикла остановились метрах в двадцати от Веры прямо на газоне. Правда, газоне уже затоптанном и грязном. Прибыло человек шесть — парни и девчонки. Они устроили привал и о чем-то возбужденно переговаривались. Доносился мат и визгливый девичий хохот. Похоже, компания была не вполне трезва. Вера уже собиралась уйти, но тут в одном из парней узнала Пашку. Он подрос и возмужал, но изменился не сильно. И он, похоже, тоже ее узнал.

Ноги Веры будто онемели, заставить себя подняться со скамьи и двинуться с места она не могла. Пашка о чем-то оживленно говорил с приятелями, пару раз кинув быстрый взгляд в сторону Веры. Потом компания расселась по транспортным средствам, и они удалились. Все, кроме Горелова. Тот со своим мотоциклом подошел к скамейке, к которой приросла Вера. Внушительные размеры железного коня, казалось, нимало его не смущали, он обращался с ним как с велосипедом.

— Ну, здравствуй, Черкашина, — ухмыляясь, сказал Пашка. — Давно не виделись. Мороженое, смотрю, ешь? Нравится?

— Здравствуй, Горелов, — ответила Вера. Выбросила в урну подтаявшие остатки «Лакомки», про которую, узревши Пашку, совершенно забыла. — Как дела?

— Лучше не бывает. Твоими стараниями. Должок за тобой, Черкашина. Расплатиться бы надо.

— За что? Какой должок?

Вера побледнела, а Пашка продолжал:

— Идиотку только из себя не строй! За подставу с контрольными расплатиться надо.

— Ты знал? — прошептала Вера.

— Знал! Засек я тебя тогда. Иду себе, такой весь из себя положительный, и вдруг вижу — наша звезда шмыг в учительскую — и контрохи — в ведро с краской! Ну, ты, блин, и отмочила тогда, я весь вечер ржал, как конь!

— А если ты видел, почему не рассказал им, когда тебя обвинили?

Пашка задумался. Ранее он явно не терзал себя рефлексией по поводу той истории.

— А, черт его знает, — наконец выдал он. — Достали меня вконец эти суки. Все равно бы исключили. И потом, кто бы мне поверил?

— И как ты теперь?

— А, нормально. Вообще, мне еще раньше из школы валить надо было. Ну, не срослось у меня там! Мать только доставала, чтобы я в девятый шел, я и остался после восьмого. Но ты, Черкашина, с темы не съезжай. Как расплачиваться будешь? Плеер, гляжу, у тебя импортный.

— На, возьми, — Вера извлекла кассету Цоя и протянула пустой плеер Пашке. Теперь в расчете?

— Ха, дешево откупиться хочешь… Одним плеером! — Пашка, однако, быстро прибрал штуковину в карман. — Вот что. Придумал, поехали.

— Куда? — испугалась Вера. — Никуда я не поеду.

— Не ссы, Черкашина. Не убью, не изнасилую. Когда контрольные из учительской тырила, небось не ссала. Садись. Долги надо платить.

И как надо было поступить? Правильный ответ — никуда не ехать, встать и уйти. Что бы он ей сделал? Вера выбрала ответ неправильный, она послушно села на мотоцикл сзади Горелова. Он помог ей надеть свой шлем, потом дал газу и лихо крутанул мотоцикл прямо перед киоском с мороженым. В ответ раздалась брань продавщицы. «А это хорошо, что она нас видит», — про себя отметила Вера. — «На всякий случай.»

Пашка вез ее долго, очень долго, больше часа. Они выехали из города и двигались по каким-то дорогам, иногда приличным, а иногда грунтовым. Вера совершенно не разбиралась во всех этих шоссе, трассах, направлениях. Их маршрут был для нее полной загадкой. Впрочем, садясь на мотоцикл, она отчего-то не предполагала, что поездка будет длиться настолько долго. Уже в процессе езды она кричала Пашке, требовала, чтобы немедленно остановился, но похититель не отвечал. Вера несколько раз даже собиралась спрыгнуть с мотоцикла, но было очень страшно.

Наконец они остановились.

— Выгружайся, Черкашина, — обернулся к ней Горелов. — Тебе сюда.

Вера разжала затекшие пальцы, которыми вцепилась в Пашкину куртку, и спрыгнула на землю. Ну, как спрыгнула — ноги затекли, вестибулярный аппарат чудил — она свалилась в какую-то сырую массу, похожую на несвежий стог — то ли сена, то ли соломы. Вера была девочкой городской и в прелестях деревенской жизни совсем не разбиралась. А она сейчас оказалась именно в деревне, причем, видимо, заброшенной. Несколько кривых деревянных построек, серые сараюшки с приоткрытыми дверями. А вокруг — поля.

— А теперь вот скажи мне, Черкашина, зачем ты контрольные наши тогда Николаичу в краску бросила? Все время об этом думаю. Жутко интересно.

— Ошибку я там сделала! — заорала Вера. — Ошибку! Синус с косинусом перепутала!

— Синус? С косинусом? — Пашка вдруг расхохотался, по-детски, заливисто и, похоже, искренне. — Ну, ты даешь, Черкашина!

Не переставая смеяться, он приблизился к Вере, расстегнул шлем и надел на себя.

— Ну, пока. Теперь, считай, мы в расчете.

— Эй, ты куда? Мы где вообще? Ты меня что, здесь бросаешь?

— Не ссы, Черкашина. Вон видишь — за полем деревья. За ними дальше — остановка. Доберешься как-нибудь. Удачи!

Пашка газанул и стремительно понесся прочь, оставляя за собой клубы пыли.

Да, действительно, нестандартно мыслящий мальчик, подумалось Вере. Часы показывали начало восьмого. Вера стряхнула с себя прилипшие соломины и отправилась туда, куда показал Горелов. Тропинка через поля обнаружилась сразу же, и Вера воспряла духом. Ну сколько тут может быть километров до ближайшей цивилизации? Часа за два она ведь наверняка доберется. Как ни странно, настроение было неплохим, Пашка будто снял лежащий на душе груз. И даже потеря плеера не огорчала. Оно того стоило.

Она прошла поле и некоторое время бодро шла по лесочку, прежде чем поняла, что на самом деле идет по заброшенному и довольно большому кладбищу. Не робкого десятка была Вера, можно даже сказать, наоборот, но оказаться вечером в незнакомом месте в окружении старых заросших могил, через которые приходится непонятно как пробираться — удовольствие так себе.

В общем, уже в сумерках, Вера выбралась к автобусной остановке, успела к последней проходящей электричке и за полночь наконец появилась дома.

Мама уже начала волноваться, но еще не паниковала. Понимала — дело молодое, друзья, любовь… Вид грязной и ободранной дочери конечно вызвал вопросы, но Вера заверила, что все нормально и даже прекрасно. Мать пожала плечами.

***

Эта картинка тридцатилетней давности вихрем пронеслась в памяти Веры. Вот оно, оказывается, как. Значит, в той предыдущей «нормальной» реальности четырнадцатого июня девяносто первого она бродила по заброшенному кладбищу где-то на Ярославском направлении под Москвой. А в этой, «неправильной», реальности молодая Вера в это же время бесследно пропала, зато появилась Вера старая и тоже бродила не пойми где… Еще и с собакой в придачу.

— Мы посидим в квартире, мне надо подумать, — твердо заявила она бабе Шуре, достала из щели гостевой ключ и уверенно открыла дверь.

Знакомый теплый мир детства навалился на Веру. Она посмотрела в висящее в прихожей зеркало, надеясь увидеть там девчонку, но увиденное не порадовало… Вот гостиная, она же комната матери, а вот дверь в ее собственную комнату. За дверью все так, как она помнит. Она у себя дома.

Вера прошла на кухню и присела на табурет. На столе перед ней лежало что-то медицинское. Какие-то вскрытые ампулы. Пузырек… Вера вспомнила, что соседка говорила про «Скорую». Боже мой. Бедная мама! У нее с детства были проблемы с сердцем, которые с возрастом только усиливались. И умерла она в восемнадцатом году именно от сердечного приступа. В той реальности, которую Вера считала «нормальной». А как события будут развиваться теперь?

— Гуля, Гуленька! — обратилась она к собаке.

Гуля поднялась на задние лапы и положила голову на колени хозяйки. Вера наклонилась к ней и прикоснулась губами к влажному носу.

— Что мне делать теперь, Гуленька? Что нам теперь делать?

Гуля смотрела на Веру ободряюще.

— Прежде всего, хозяйка, не паниковать, — говорила она. — Мы обязательно найдем выход, и все станет таким, каким и должно быть. Но сейчас, пока мы находимся в этой версии реальности, надо действовать в ней сообразно обстоятельствам. Прежде всего успокоить твою маму и снять подозрение с Пашки. А потом усиленно искать портал.

— Да, Гуля, ты совершенно права, — Вера еще раз поцеловала собаку в нос. — Именно так мы и будем действовать.

Она прошла в свою комнату и открыла нижний ящик письменного стола. Здесь царил привычный ей бардак, среди которого, к счастью, обнаружился и паспорт. Интересно, милиция не должна была его забрать, когда мать заявляла об исчезновении? Или мать его не нашла, что очень, конечно, странно… Или вернула на место?

— Ладно, это детали, — сказала Вера. — Главное — это мой паспорт. Она сунула документ в карман сумки. — Что же делать с мамой?

Не будь бдительной бабы Шуры, можно было бы, например, оставить матери записку. Типа «Прости, мамочка, я жива, здорова, у меня все хорошо, даже замечательно, была вынуждена срочно уехать, но скоро появлюсь и все тебе объясню. Забегала взять паспорт. Люблю, люблю, люблю!!!»

Но ведь соседская бабка обязательно доложит маме о визите в квартиру не Веры, а странной родственницы, и у той возникнет много вопросов. Начнется обзвон родни, попытки понять, кто же приезжал. А если будет еще и эта записка, все окончательно усложнится…

— Я тебя не понимаю, — ответила Гуля. — Зачем записка? Есть телеграф, есть телефон, в конце концов! Сперва дай телеграмму, чтобы подготовить мать, потом ей позвони. Голос твой мама узнает.

— Ты — гений, Гуля.

— Да, это так, — скромно потупила глаза питомица.

— Значит, едем назад и разруливаем здешнюю ситуацию дистанционно?

— Опять поезд? — Гуля недовольно мотнула мордой. — Не понравилось мне там…

***

«Моя жизнь напоминает мне эту известную фразу из Чехова про ружье на стене, которое обязательно должно выстрелить», — думала Вера, усаживаясь за стол перед маленьким круглым зеркальцем и высыпая содержимое Ольгиного пакета. На столешницу вывалилось множество косметических прибамбасов — слава богу, маленьких пробников, иначе пакет был бы неподъемен. Очень радовало то, что Ольга подошла к делу основательно, похоже, на самом деле относилась серьезно к запуску собственного бизнеса. К каждому пробнику оказалась приклеена бумажка, на которой она доходчиво и по-русски написала, что это за штука, для чего нужна и как использовать. Видимо, не очень на Веру в этом плане надеялась.

— Итак, Гулька, чего я хочу?» — продолжила вслух Вера, перебирая пробники и вчитываясь в Ольгины указания. — Я хочу с помощью этих вот штук омолодить и оштукатурить себя так, чтобы в милиции какой-нибудь товарищ капитан или товарищ майор принял меня за восемнадцатилетнюю девочку и удостоверил мою личность в соответствии с паспортом. О чем и сообщил коллегам в Москву. Мол, никуда не исчезала бесследно ваша девица Черкашина Вера Владимировна семьдесят третьего года рождения, паспорт такой-то, и уж тем более никто ее не убивал. А просто сорвалась она и уехала к нам на Кавминводы. Совершеннолетняя — имеет полное право. А что мать переполошила, так потому, что человек Вера Владимировна — ветреный и безответственный. Пусть мать с ней на эту тему поговорит, когда та домой вернется. Приблизительно как-то так.

Да, но товарищ капитан или товарищ майор ведь должен быть слеповат и туповат, если он поверит, что мне восемнадцать. Ладно, посмотрим! — Вера решительно вынула из пакетика гидрогелевый патч и приступила к эксперименту…

Вернувшись в Пятигорск в свою комнатушку с удобствами во дворе, она сразу же дала матери телеграмму. Потом позвонила. Это оказался тяжелый разговор. По голосу было понятно, какой стресс пережила мама. Она, конечно, уверяла, что ни на секунду не допускала мысли, что с дочерью случилось что-то ужасное. Рассказала и о задержанном Пашке. Тот божился, что пальцем Веру не тронул. Что, мол, ездили они кататься за город, а потом Верка потребовала, чтобы он ее высадил. Сказала, сама дальше доберется. Ну, он и высадил, где велела. А что? Старших ведь надо слушаться! Сами говорите — она взрослая и совершеннолетняя, а он, Пашка, пока еще, кстати, нет. А куда Верка после делась, он понятия не имеет. И плеер она сама ему подарила. Мама пересказывала все это, но в каждом ее слове был слышен упрек: «Как ты могла? Как ты могла так со мной поступить?». Вера несчетное количество раз извинилась. Заверила, что у нее все замечательно, что она заходила и забрала паспорт, что сейчас она далеко от Москвы, но скоро вернется и, как только будет можно, все объяснит. Мама пыталась делать вид, что понимает и принимает…

— Да, и плеер я Пашке, действительно, отдала сама. Я очень виновата перед ним, мамочка, и пыталась как-то это загладить, — сказала Вера на излете того разговора в будке телефонного узла.

— Что ж, я рада, что мой подарок тебе пригодился, — холодновато ответила мама.

— Прости меня, прости! Но так было надо, поверь! Я очень тебя люблю!

— Я тебя тоже, доченька!

В итоге мать она вроде бы успокоила, но дело о пропаже человека было заведено, посему требовалось официально удостоверить наличие живой и благополучной Веры. С этой целью Вера и экспериментировала с корейскими чудо-средствами…

— Ну… такое себе, — рассматривала она результаты своих часовых усилий. Были использованы все возможности корейских пакетов: патчи, основы, консилеры, хайлайтеры и Бог знает, что еще. — Если повезет и там у них в милиции тусклое освещение… Как ты считаешь, Гуля?

Гуля находилась в недоумении. Эти странные существа — люди — совершали такие удивительные манипуляции, чтобы доказать, что они — это они. Вот ей, Гуле, и без всяких бумажек ясно, что это ее хозяйка, ее запах. И ни с кем она ее никогда не спутает! Гуля ничего не ответила Вере.

— Думаешь, я рехнулась, да, Гуленька? Ничего, рискнем, — решила Вера.

***

— Девушка, Вы куда? — спросил дежурный, весьма обнадежив Веру этой «девушкой». Она изложила причину своего визита, и вскоре ее провели к товарищу майору. Им был грузный мужчина примерно Вериного реального возраста. Уяснив, что от него требуется, он подошел к делу основательно. Долго изучал ее паспорт, потом саму Веру. Потом попросил ее расписаться и сравнил с подписью в паспорте. Потом принялся расспрашивать о матери, друзьях и учебе. Потом стал выяснять причины внезапной поездки на Кавказ. (Вера выдала захватывающую дух романтическую историю о великой любви и поруганной дружбе, которая была вполне достойна публикации в серии «Любовный роман».)

Потом милиционер прочитал нотацию о том, что дети должны бережно относиться к родителям, в чем Вера с ним горячо согласилась. А завершил сурово — сообщил, что сам — отец и выпорол бы свою дочурку, если бы та куда-то пропала, его не уведомив. Вера в душе было возмутилась, но потом представила, что чувствовала бы сама, исчезни вот так ее Ксю, и осуждать майора не стала. Родительские чувства — они такие…

В конце концов ее отпустили, взяв слово как можно скорее вернуться и успокоить мать. Депеша, подтверждающая личность отдыхающей в Пятигорске Веры Черкашиной, понеслась в Москву.

— Так, Гуля, а теперь все наши усилия должны быть сосредоточены на портале, — сказала Вера, вернувшись в свою каморку. — Игры кончились. Я разобью этот чертов лес на мелкие участки, промаркирую, пронумерую и изучу каждый квадратный его метр!

Гуля была всецело согласна и готова помочь.