Всё сложно

Юлия Резник, 2022

– Нет… Нет. Какого черта ты делаешь? – На что это похоже? Мое сердце колотится так сильно, что заглушает звук воды, текущей из крана. Пар оседает в легких, наполняет их тяжестью. – Олег, ты спятил? – мой голос дрожит. – Нет. Но, кажется, до этого недалеко. Два года без… Он не договаривает, бьет кулаком в стену. И судорожно всхлипывает, уткнувшись лбом мне в плечо. – Она моя дочь! – Вот и помоги ей. – От его шумного, срывающегося от эмоций дыхания у меня шевелятся волосы. А ещё от осознания того, к чему он меня подталкивает. – Лучше ты, чем какая-нибудь незнакомка, правда? – Нет! – отрезаю я жестко. – Да. Саша, да… В глубине души ты это понимаешь.

Глава 3

— Папа!

— Привет! — Борис подхватывает бросившуюся ему в объятья дочь, сжимает ее плечи в широких ладонях. И лбом утыкается в макушку.

— Мама тебе уже сказала? — Котька с надеждой глядит на меня. Да-да, я в курсе. Самой ей о таком с отцом говорить тяжело. Собственно, поэтому я и поспешила вмешаться.

— Рассказала. Но почему ты сама молчала? Мы же виделись и на студии, и потом. Партизанка!

— Не хотела беспокоить. Мне хватило прошлого раза.

— А что было в прошлый раз?

— Вы своим волнением накрутили меня до чертиков!

— Вот еще, — отмахивается Борис и угрожающе добавляет: — Еще раз так сделаешь — надеру тебе жопу.

— Врешь ты все! — ничуть не испугавшись, смеется Котька. Отходит от отца и, нырнув в объятья мужа, высокомерно задирает нос: — И вообще не имеешь права. Я взрослая!

— Ага. А как же «я тебя породил, я тебя и убью»? Забыла, что ли, Тараса Бульбу?

Борис переводит взгляд на меня. Не знаю, о чем думает он. Разучилась читать его мысли. Но сама я возвращаюсь в то время, когда Котька родилась. И даже дальше… В день, когда мы познакомились с ее отцом, положив тем самым начало всей этой истории.

В первый раз я увидела Бориса в клубе, куда мы со школьными подружками смогли попасть по большому блату. Победный уже к тому моменту был достаточно известным. По крайней мере, в тех кругах, где мы вращались, так точно. У него было две популярных рок-группы. Ни петь, ни играть на инструментах Борис не мог. Зато он обладал безошибочным чутьем в плане выбора репертуара и большими организаторскими способностями. Музыканты перед ним выстраивались в очередь. И, конечно, девчонки. Мало кто в двухтысячные не мечтал стать звездой. А Борис знал, как это сделать. Про таких обычно менее пробивные и удачливые говорят, мол, залезет без мыла в жопу.

Если честно, вокруг него вилось столько баб, что я до сих пор не понимаю, почему он обратил внимание на меня. Может, все дело в том, что я была выше большинства из них. Или потому что не стремилась продемонстрировать все прелести своей фигуры сразу. На мне были джинсы и водолазка под горло. На фоне гламурных размалеванных девиц в стразах и мини я действительно выделялась.

Ему же произвести на меня впечатление было легко. Борис казался мне таким взрослым и искушенным, что я буквально в рот ему глядела. А как он двигался под «It’s my life» Bon Jovi?! Это же вообще что-то сумасшедшее. В нем чувствовались драйв и безумная энергия. Тогда было вообще не принято, чтобы парни танцевали, а Борис плевать на это хотел и, наверное, этим притягивал. В глаза бросалась его внутренняя свобода. Он отрывался по полной, приковывая к себе взгляды. А еще мне, конечно, льстило, что такой парень из всех выделил меня.

Много раз, после нашего развода, я задавалась вопросом, как так вышло, что я, воспитанная в достаточно строгих традициях девочка, так быстро под него легла. В конце концов, я пришла к выводу, что к этому меня подтолкнул страх. Уже тогда я понимала — Боре не составит труда найти кого-нибудь посговорчивее, если я сама не стану такой. Честно, я вообще не уверена, что мы бы оставались вместе, если бы я практически сразу же не залетела.

Интересно, теперь он хоть когда-нибудь танцует? Под Bon Jovi. Или кого-то еще…

— Мам…

— М-м-м? — осоловело моргаю, возвращаясь в реальность.

— Я говорю, мы, наверное, пойдем. У Олега завтра важное совещание, к которому ему нужно подготовиться.

— Да, конечно. Когда вас с вещами ждать? — вымученно улыбаюсь.

— С какими еще вещами? — вступает в разговор Борис.

— Ой, я тебе не сказала, да? Мы у мамы пока поживем. Так удобнее выстраивать логистику.

— И как вы здесь все разместитесь?

Почему-то вопрос бывшего меня злит. Да, до развода мы жили в огромном особняке за городом. И, может, моя нынешняя квартира не сравнится с ним, но… Я купила ее сама, на собственные деньги. Не взяв с этого урода ни копейки отступных! И если его что-то не устраивает в моей жилплощади, то лучше бы ему держать свое мнение при себе.

— Я освобожу им свою спальню, а сама переберусь в кабинет.

— Мам, мы не хотели выживать тебя из твоей спальни!

— Это временно. К тому же, в противном случае, вам действительно будет негде расположиться.

— Мы могли бы спать в гостиной. — Котька с сомнением пялится на виднеющийся в дверном проеме диван.

— Она проходная. Не чуди. Все нормально.

— Правда?

— Ну, конечно. В кабинете у меня хороший диван. Там даже матрас какой-то ортопедический.

— Тогда мы завтра и переберемся.

— Отлично. Я как раз свободна весь день.

— А как же твои фитнес-клуб и йога?

— Ничего со мной не случится, если я разок пропущу занятие.

— Это точно! — Котька завистливо вздыхает. — Фигура у тебя — отпад. Подтвердите!

Я не знаю, от кого она ждет подтверждений, от отца или мужа, но, черт его дери, все равно краснею.

— Я много приседаю. И, кстати, давно зову тебя ко мне присоединиться.

— Я и спорт — понятия несовместимые, — морщит Котька нос, — хотя, если я еще хоть немного поправлюсь, может, и придется.

— Ты красавица! — горячо возмущаюсь я.

— Угу, — мямлит Котька и следом, будто кое-что вспомнив, щелкает пальцами. — Извините, нам с мамой нужно посекретничать. — А потом хватает меня, как в детстве, за руку и тянет за собой. Останавливаемся мы лишь в самом конце коридора.

— Что такое? — удивляюсь я.

— Ты уже слышала?!

— Что?

— Папа бросил эту малолетнюю шлюху.

— Котя!

— Ой, мам, перестань! Мне уже двадцать лет.

— Это не дает тебе право так отзываться о… эм… избранницах отца.

— Ты серьезно?! Избранницах? Мам, камон! Я слышала, как ты ее называла в разговорах с подругами.

— Это другое! — душно краснею я.

— Ай, ладно. Неважно. Я вообще ведь о другом. Может, тебе стоит поговорить с ним? Ну, знаешь, поддержать. Сходить куда-нибудь, вспомнить молодость…

— Мне тридцать восемь, Котька. Молодость у меня в самом разгаре.

— Ты поняла, о чем я!

— Не совсем. Хочешь, чтобы мы с твоим отцом помирились?

— Почему нет? Ты одна. Он один… — Котька с намеком шевелит бровями. — Я подслушала, как он говорил дяде Косте, что развод с тобой был большой ошибкой. А дядя Костя ему знаешь что на это ответил? Что упустить такую горячую бабу мог только дурак. Так и сказал! И я с ним согласна. Ты у меня, мамуль, вообще огонь.

Комплимент Котьки заставляет меня вымученно улыбнуться. Я отвожу глаза в сторону и натыкаюсь на безэмоциональный взгляд зятя. Интересно, как много успел он услышать? Обсуждали ли они с Котькой наше потенциальное воссоединение с Борисом? Наверняка… Господи, как же неловко!

— Не думаю, что из этого что-нибудь выйдет, — бормочу я, чтобы не разбивать Котькины мечты так уж сразу. Если ее греет мысль о нашем воссоединении с Борисом, если она приносит ей радость — пусть. Моей девочке сейчас, как никогда, нужны положительные эмоции.

— Мам, ну ты чего? Мы сейчас уйдем. Вы останетесь одни… Когда такое было в последний раз? До моего рождения? — брови Котьки исполняют причудливый танец. Тут и намек, и сарказм, и вызов.

— Кать, думаю, Александра Ивановна все поняла. Я правда спешу.

— Ой, прости! — Котька суетливо одевается, и совсем скоро за нею с мужем закрывается дверь. Мы остаемся в квартире вдвоем с Победным. И впрямь впервые за долгое-долгое время. Спрашивается, какого черта он решил задержаться? У меня, может, последний свободный вечер. Который я смогу провести в одиночестве. А тут он. И дождь. И чертовы воспоминания.

В действительность меня возвращает звон посуды. Это еще что? Иду на звук. Победный достал из моего! холодильника жаровню и теперь выкладывает на тарелку голубцы. В нем всегда просыпается аппетит, когда он нервничает. Аппетит к еде. Или к сексу. Стоит об этом подумать, и у меня начинает сладко сжиматься низ живота. Это рефлекс. Чертов рефлекс. Не более.

— Приятного аппетита! — рявкаю я, с грохотом закрывая жаровню крышкой.

— Ой, мне стоило спросить, да?

— Да. Какого черта ты хозяйничаешь в моем доме?

— Ты что, никак меня не простишь?

— А ты только сейчас решил это обсудить? Неужели появилась какая-то причина?

Аппетит Победного не может испортить даже скандал. Он демонстративно ставит тарелку в мою! микроволновку и, отвернувшись к ней, замечает:

— Значит, ты в курсе новостей? Ленка донесла?

— Уже поздно. Ешь и уходи. Не стоит давать детям повод…

— Повод для чего?

— Повод думать, что мы можем помириться.

Микроволновка дзынькает. Победный вынимает тарелку и ставит на стол. Ненавидя себя, я достаю из холодильника сметану — голубцы он любит есть так. И подаю приборы.

— Я разговаривал с Мироном по поводу учебы в Англии.

Замираю с занесенной над чайником рукой. Мы много раз это обсуждали. И, может, я в самом деле какая-то несовременная, но мне сложно представить, как можно отпустить от себя десятилетнего сына в чужую страну, пусть даже для получения образования. Наливаю в чайник воды и щелкаю кнопкой:

— Ты знаешь, как я к этому отношусь. Мое мнение не поменялось.

— Если Котьке придется туго, это может стать лучшим выходом.

Я понимаю, на что он намекает. И почти ненавижу его за это. За то, что он допускает саму мысль о таком.

— Мы сделаем все, чтобы этого не случилось.

— Да. Но не факт, что нам это удастся.

— Даже слышать ничего не хочу.

— Черт его дери! Я не господь бог! Все, что я хочу — иметь план. План на случай, если что-то пойдет не так.

Знаете, что я поняла, дожив до тридцати восьми лет? Что все наши планы на жизнь — полная херня. Создание видимости контроля там, где от нас на самом деле ничего не зависит. Просто потому, что осознавать последнее — все равно, что смотреть в глаза бездне.

— Вот если что-то пойдет не так, тогда и будем решать.

— Даже не спросишь, что на этот счет думает Мир?

— О, уверена, ты сумеешь ему внушить, что думать…

— Я не давил на него! Он сам загорелся этой идеей. Подумай, Саш. Впереди лето, и время на это есть.

— Мое решение не изменится.

— Так и будешь держать парня у своей юбки?

— Ты забываешься, Победный.

Моему голосу недостает силы. Я чертовски устала, от выпитого с Ленкой начинает болеть голова. Хочется вымыться, выпить таблетку и забыться хотя бы до утра.

— Я говорю правду. И ты это прекрасно знаешь.

— Что я знаю?

— То, что ты банально боишься остаться одна. Совсем одна, да, Саша? Именно поэтому ты никуда Мира и не пускаешь.

Он бьет по больному ногами. Я опускаю голову, делая вид, что хочу добавить сахар в свой чай. Хотя Борис прекрасно знает, что я его не употребляю уже лет восемь. Я сейчас могу дать слабину. Сказать что-то вроде «Поел? Тогда убирайся!», а вместо этого я демонстративно сексуально облизываю ложку и, округлив глаза, невинно интересуюсь:

— А с чего ты взял, что я одна, Борь?

Темные глаза Победного превращаются в две маленьких щелочки, через которые на меня глядит тьма…

— Хочешь сказать, что у тебя кто-то появился?

— То, что я не выпячиваю на каждом углу свою личную жизнь, еще не означает, что у меня ее нет, — ухожу от прямого ответа. — Меня пока миновал кризис среднего возраста, знаешь ли. Нет необходимости доказывать всем и каждому, что я еще о-го-го, при помощи малолетки рядом.

— Думаешь, мне хотелось что-то доказать?

— Я вообще о тебе не думаю.

Кажется, уже сказано все. И сделано. Он доел. Мы обменялись уколами. Словом, выполнили обязательную программу. Теперь можно и уходить. Но почему-то он не торопится. Смотрит на меня злющими глазами. И как будто чего-то ждет.

— У тебя правда кто-то есть?

— Ну, это же просто смешно, Борь, — я действительно вполне искренне смеюсь. Все-таки мужики — это нечто. Ну, еще бы. Так-то он у меня первым и единственным в общем зачете числился. И, вероятно, ему это как-то льстило.

— Кто? Я его знаю?

— Отвали, Победный. Ты давно утратил право задавать такие вопросы.

— Так это месть?

— Стоп. Погоди. — Я дурашливо прижимаю ладонь к груди. — Я сейчас скажу кое-что страшное, — делаю театральную паузу. — Мир не вращается вокруг тебя! Прикинь?

— Я понимаю, что обидел тебя и…

— Борь, к чему этот разговор? Ну, обидел и обидел. Мы давно через это перешагнули. Что толку вспоминать? Мне правда сейчас не до этого.

— Просто хотел, чтобы ты знала. Мне жаль.

— Хорошо. Теперь я знаю. Все? Можно я тебя провожу? Я в самом деле очень устала.

Победный хмурит брови, но встает из-за стола. Вот и славно.