Ошибка 95

Юлия Скуркис, 2013

Колонисты планеты Терра-три, потомки землян, добровольно отказываются от личности, отдавая контроль над разумом искусственному интеллекту. Люди счастливы, и вскоре не останется недовольных. Но находится тот, кто в одиночку готов бороться против кибернетического рабства. Бывший астронавт Айвен Смит бросает вызов существующему порядку.

Глава 3

Фридрих Ганф, шеф-оператор двенадцатого региона, выключил компьютер, связывавший его с центральным сервером Энтеррона. Подойдя к зеркалу, он нарочито театральным движением отбросил черный локон, упавший на лицо. Локон улегся не так, как надо, — Фридриху пришлось его поправить.

Он критично осмотрел отражение. Собственное лицо казалось усталым, темные круги под глазами подчеркивали бледность кожи.

Сняв галстук, он расстегнул ворот белоснежной рубахи. На мускулистой груди блеснул платиновый кулон в форме Башни Правительства. Фридрих нащупал на затылке резинку, сдернул ее. Курчавые смоляные волосы скользнули по шее, обрамив ее с обеих сторон.

Фридрих повращал головой, сделал несколько энергичных махов руками. Хотелось в тренажерный зал: мышцы требовали привычной нагрузки.

— Все, на сегодня больше никаких дел. — Даже собственный голос показался усталым.

Внезапно раздался гудок, вслед за которым секретарша сообщила, что в приемной ожидает Хальперин.

«Принесло эту развалину!» — с раздражением подумал Фридрих. Он помедлил, соображая, не отказать ли помощнику по внутренним делам в приеме, но идея представилась ему нелепой. Тоном величайшего снисхождения он дал добро. Прежде, чем дверь отползла в сторону, Фридрих вновь превратился в шеф-оператора: железного человека, гаранта беспристрастной законности, которому доверено управление одной двенадцатой частью Терры-три.

В кабинет тяжелой походкой вошел Хальперин. Лицо его было похоже на грубую маску, высеченную из камня. Фридрих Ганф встретил его взглядом холодным и жестким, перенятым у Якова Флиора — президента Терры-три и своего родного дяди. Хальперин, ростом доходивший Ганфу примерно до груди, выдержал взгляд, сохранив на лице бесстрастное выражение. Едва заметно поклонившись, он сказал:

— Шеф, в социуме чепе.

Борис Хальперин был староват для руководящей должности. Тридцать два года назад его назначили послом двенадцатого региона в четвертый. После трех лет работы за рубежом он получил повышение — должность помощника главного администратора по внешней политике. На этом посту Хальперин продержался пятнадцать лет, из кожи вон лез и был отмечен государственными наградами. Он совмещал обязанности постоянного регионального представителя в Совете Безопасности. На нынешнюю должность его назначили по рекомендации президента (в ту пору на Терре-три еще правил клан Траубергов). Хальперин был единственным из высших чинов прежнего кабинета, которого Ганф оставил при портфеле, возглавив администрацию региона четыре года назад.

Старик дорабатывал срок. Годы брали свое: изменилась осанка, движения, голос. Говорил Хальперин с расстановкой и долгими паузами. Случалось, в неподходящий момент он не мог быстро вспомнить слово, недавно вошедшее в обиход. Ганф знал, как страшно Борису уходить: преданность государственной работе и привычка искоренять в себе стремление к домашнему уюту воспитали в нем боязнь перед покоем пенсионера.

Хальперин пригладил необычайно редкие, но лишенные седины волосы и, еще раз поклонившись, сделал два шага назад. Не сводя с помощника взгляда, Ганф кивнул на стул. Борис со стариковской медлительностью опустился на край, достал миником.

— Необходимо ваше вмешательство, шеф, — начал он, глядя в текст.

— К делу, — буркнул Ганф, чувствуя, как портится настроение.

Прокашлявшись, Хальперин стал читать:

— Айвен Смит, размороженный. Место рождения — Земля. Год рождения — две тысячи пятьсот сорок девятый. По-новому — сто пятьдесят седьмой. Австралиец. В прошлом полковник, командир грузового корабля «Картхорс». Четыре государственные награды, шесть административных взысканий. Холерик. Характер сложный, противоречивый. До перехода в отряд дальних полетов оставалось налетать одиннадцать месяцев плюс месяц из срока последнего наказания. Подавал документы на курсы для высшего командного состава. Болезнью Топоса заразился во время перелета. На момент заболевания и криогенного усыпления полковнику было тридцать два года. В заморозке пребывал сто одиннадцать лет. Выведен из сна около года назад. Разрушение коры головного мозга двенадцать процентов. Проведена… гипнотическая индукция амнезии… и… импринтинг новых воспоминаний. Коррекция полная. Оценка по шкале Винтера — двадцать баллов.

Хальперин убрал миником и продолжал, глядя в пустоту:

— Позавчера во время конфликта с неким Дэном Бруксом Смит получил сотрясение головного мозга, из-за чего произошел сбой в работе биосивера. По нашим данным, Смиту удалось восстановить часть воспоминаний. Был госпитализирован. Пробыл в больнице несколько часов, бежал. Незаконно проник в служебное помещение центра имплантации. Учинил противоправные действия по отношению к оператору электронного слежения Поповскому. На моем уровне программы видно вот что: основной канал связи с биосивером Смита заблокирован Энтерроном, невозможно воспользоваться системой контроля объекта. Энтеррон отслеживает Смита по топографическому каналу, а также по основному каналу некой Камиллы Левитской, с которой Смит состоит в гражданском браке. Шеф…

Внезапно лоб Хальперина прорезали две глубокие продольные морщины. Понизив голос, старик произнес:

— Энтеррон вступил в игру. Он не хочет, чтобы мы задерживали Смита.

Ганф прошелся по мягкому ковру, обычно в движении ему лучше думалось. Первое, что пришло на ум — связаться с внерегиональным отделом (ВРО). Перед глазами всплыло лицо президента: «Прежде чем впадать в истерику, думай, племянник». Думай же, Фридрих, ибо что-то тут не так.

— С вашего позволения, шеф, я мог бы применить более масштабную операцию, — отрывисто произнес Хальперин. — Разумеется, то, что в моих полномочиях. Местоположение объекта известно. Однако я не имею права приступать к активным действиям, не посовещавшись с вами. Моя задача — действовать с наименьшим количеством просчетов. Полагаю, что каждое решение, принятое искусственным интеллектом, служит Новой Системе. Но мне малопонятна тактика машины.

После долгой паузы Ганф сказал:

— Из вашего размытого рапорта я делаю вывод, что Смит социально опасен, но кто-то не хочет, чтобы вопрос его задержания был решен немедленно.

— Именно так, шеф. Мои люди следят за ним и готовы по первой же команде арестовать. Однако по отношению к размороженным действует пункт четыре седьмой статьи закона Терры-три «О разморозке, лечении и реабилитации землян, зараженных болезнью Топоса»: «Все правоохранительные действия только в пределах программы Киберлайф».

— Да, это так, — отрезал Ганф. — Без ведома Энтеррона мы ничего не можем изменить. Но Энтеррон не сообщал мне ни о каком инциденте.

Он оживил в памяти события минувшего дня. До обеда они беседовали о размещении государственных и региональных заказов. После обеда — о делах молодежи и социальной инфраструктуре. «Башковитый» был как всегда лаконичен и предупредителен. Никаких намеков на чепе.

Ситуация была не из простых. Случись подобное в соседнем регионе, Ганф и ухом бы не повел — не его проблемы. Но казус, который выдала программа, заставил серьезно забеспокоиться. Совершенный механизм дал сбой. Новая Система оказалась не такой безупречной, как уверяли организаторы Киберлайф и инструкторы ВРО.

«Энтеррон вступил в игру». Какая чушь! Нет, Фридрих Ганф не сомневался в том, кто в доме хозяин, он свято верил, что верховным хозяином является сам закон. Дело в другом: впервые за много лет он почувствовал себя некомпетентным. Последствия чепе для его, Ганфа, благополучия были непредсказуемы.

Разумеется, он безупречно знал законы и четко представлял свое место в Новой Системе. Единственно правильным в этой ситуации было переложить ответственность за решение проблемы на внерегиональный отдел. Если бы не один момент: ВРО имел свои глаза повсюду. Там не могли не знать о случившемся и первым делом должны были известить о программной ошибке его — шеф-оператора региона. Но они этого не сделали.

— Шеф, — напомнил о себе Хальперин. — Вы, верно, и сами понимаете, что ситуация беспрецедентная. Мы не можем терять ни минуты.

Ганф смерил подчиненного ледяным взглядом, но на этот раз ему пришлось подавить неудержимое, почти судорожное желание раздраженно фыркнуть.

— Что вы думаете по этому поводу? — спросил он.

— Сперва я решил, что это проверка, — отозвался Борис. — Я подумал: ВРО проверяет меня и мою службу. Но в этом случае вас бы уведомили первым. Теперь, когда я знаю, что вам самому об этом ничего не известно, мне кое-что взбрело на ум: разработчики где-то просчитались. Машине пришел конец, шеф. Именно так. Я склоняюсь к мысли, что необходимо сразу же сообщить во ВРО. Но прежде не мешало бы получить дополнительные подтверждения.

«Старая ты змея, — подумал Ганф. — Тебя самого подослали». Ему стало тоскливо, но он быстро взял себя в руки: «Так. Все будет в порядке, если ты останешься верен логике. Чепе в социуме совпало по времени со сбоем в программе. Каким-то образом это ушло от внимания агентов ВРО. Может такое быть? Теоретически — да. Практически — нет. Начнем с внимательного изучения дела».

— Перенесите информацию на мой локальный компьютер, и вы свободны, — сказал он. — Я хочу прочитать все сам и немного подумать.

Борис сделал то, что велел ему шеф, и вышел.

* * *

Утром пришло уведомление о том, что Дэна через неделю отпустят на свободу после выполнения принудительных общественно-полезных работ, оплата за которые будет переведена на счет Милы, в качестве компенсации материального и морального ущерба. Предлагаемый трехдневный курс психотерапии в Центре «Счастливая семья» будет оплачен из штрафа, наложенного на нарушителя правопорядка.

— Что опять случилось? — проворчал заспанный Айвен, войдя в кухню.

Мила молча ткнула пальцем в монитор.

— Думаешь, его там… подремонтируют? — покрутив пальцем у виска, спросил Айвен.

— Не знаю. — Мила стала готовить кофе. Этот ритуал тоже был одним из прижившихся в ее доме анахронизмов.

Айвен сел за стол и молча стал наблюдать за процедурой. Мила обернулась и внимательно на него посмотрела.

— Моя мать тоже готовила кофе, — произнес Айвен.

«Сестра милосердия, сиделка, мама — старая песня, — подумала Мила. — Почему бы для разнообразия кому-нибудь не побыть папой?»

— Ты не похожа на нее, — добавил Айвен. — Вы — две противоположности. Так же как я и твой придурок Рихард. Садись, девочка моя! — Его тон стал язвительным. — Я налью тебе кофейку и намажу булочку маслицем.

Выражение ужаса на лице Милы заставило Айвена ухмыльнуться.

— Я… Я не хочу находиться с тобой в одном доме! — срывающимся голосом произнесла Мила.

— Обратись в «Семью». Скажи, что недовольна Новой Системой. Попроси, чтобы тебе вскрыли черепушку и вытащили биосивер. А до тех пор, где бы я ни находился, я буду знать, о чем ты думаешь и что чувствуешь. Связь дальнодействующая.

Вдруг Айвен болезненно зажмурился, потер лицо руками, а когда убрал ладони, взгляд его был ясным и внимательным.

Он встал и, приблизившись к Миле, подал ей руку.

— Можно, я тебе помогу?

Айвен взял у нее прихватку и вовремя убрал турку с закипевшим кофе. Мила растерянно отступила и опустилась на стул. Эта обратная метаморфоза напугала ее даже больше, чем превращение Рихарда в Айвена. Ведь он сейчас не притворялся, не ерничал, если ощущения ее не обманули. Айвен нарезал хлеб и бекон, сервировал стол и разлил ароматный кофе по чашкам. В полном отупении Мила наблюдала за его движениями.

— Сегодня мы во что бы то ни стало продумаем план действий, — пообещал Айвен, протягивая Миле бутерброд, — Обсудим все до мельчайших подробностей. Я съезжу на работу, возьму длительный отпуск. Я ведь не знаю что за тестеры и сканеры понатыканы в здании, где расположена наша фирма. Не хочется, чтобы ребята, проделавшие надо мной свой гениальный эксперимент, обнаружили неполадки в работе биосивера. Признаться честно, Рихард Сваровски — слюнтяй, и он мне совершенно несимпатичен.

— Разве… ты сейчас не Рихард? — изумленно спросила Мила.

Айвен бросил на нее быстрый взгляд и принялся жевать бутерброд.

— Не возражаешь, если я воспользуюсь твоим компьютером? — спросил он.

Мила мотнула головой.

— Хорошо, — сказал Айвен. — Мне нужно воссоздать портреты моих бывших сослуживцев. Создам фоторобот каждого, а потом попрошу программу найти этих людей в сети. Логично?

— Зачем тебе это нужно?

Айвен взмахнул рукой, что могло означать: «Ну это же элементарно!», и кусок бекона, слетев с бутерброда, шлепнулся на пол. Малыш-уборщик выскочил из кладовки, притормозил возле бело-розового пласта на полу и, примериваясь, словно курица наседка, медленно над ним закружился, стараясь всосать в свои недра. В итоге, бекон застрял в поглотителе, от чего уборщик неистово взвыл и внезапно задымил.

— О, нет! — Мила подскочила к малышу, отключила и бережно взяла на руки. — Умер, — пробормотала она и со слезами на глазах вышла из кухни.

— Проклятье! Теперь я еще и убийца домашнего любимца, — пробормотал Айвен, возведя глаза к потолку.

Мила влетела в техническую комнату, расположенную в подвале и присела на ящик с запасными прокладками для домашнего салона красоты. Баюкая на коленях смердящего горелой изоляцией робота, она задумалась над своей горькой судьбой. Поплакать в свое удовольствие — это как раз то, чего ей не хватало в последние сутки.

Нарыдавшись вволю, она уставилась на безжизненного робота пустым взглядом. Его следовало со всеми возможными почестями опустить в мусорный бак для металлического лома и вернуться на кухню. Разговор с Айвеном намечался долгий, но Мила была не в состоянии сейчас его продолжать. Конечно, она знала, что прятать голову в песок это не выход, но как бы ей хотелось никогда не попадать в такую ситуацию.

Почему она так хотела создать семью? Что искала? Мила хотела заботы и хотела заботиться, хотела, чтобы дом вновь наполнился голосами. Ее микрокосм опустел, когда не стало бабушки, а через восемь лет родителей. Остались только воспоминания о том, как приятно было возвращаться домой, где тебя ждут. Неужели она искала это детское чувство защищенности? Потерянный рай. Жизнь показывала, что нет ничего незыблемого, а Мила продолжала искать постоянство. И чем менее вероятным казалось его существование в природе, тем больше ей хотелось его заполучить. Хотелось найти своего мужчину и строить с ним будущее, подарить себя, как целый мир, создать свою маленькую вселенную, где зазвучали бы детские голоса. И любоваться своим творением, как цветущим садом, который требует много труда, но взамен дарит радость, стократно превосходящую заботы.

Вошел Айвен, осторожно извлек робота из объятий Милы и, взяв с полки чемоданчик с инструментами, принялся демонтировать пострадавший механизм.

Мила уткнулась лбом в колени и изредка шмыгала носом. Через пять минут, окончательно успокоившись, она поднялась и, уходя, бросила напоследок:

— Спасибо, но не стоит тратить на уборщика время и силы, он давным-давно устарел.

— Но он ведь дорог тебе, как память, — пожал плечами Айвен. — Покопаюсь, раз уж начал.

— Как хочешь.

Мила отправилась туда, куда всегда уходила, чтобы прийти в благостное расположение духа — в свой сад. День обещал быть ясным и жарким. Подставив лицо ласкающим лучам солнца, Мила постояла рядом с буйно разросшимся кустом чайной розы, вдыхая любимый аромат. Будучи генным флороинженером, она питала страсть к созданию диковинных растений, но этот куст был неприкосновенным. Простое либо вычурное возникало под воздействием различных настроений. Конечно, играли роль и вкусы заказчиков, но чаще Мила творила для себя.

Насладившись солнцем, она достала из оранжерейной пристройки садовый инвентарь, чтобы прополоть грядки и разрыхлить почву. Мила собрала образцы сорняков, аккуратно их просканировала и “скормила” данные “прополщику”, который деловито засуетился, выдергивая из почвы то, что предписывала программа. Тщательный осмотр показал, что все растения-питомцы здоровы, только поливку бегоний следовало сделать менее обильной. Мила отметила это в компьютерном журнале и отправилась обходить свои владения, втыкая в землю датчики для определения концентрации в ней питательных веществ и уровня кислотности.

Заметив, что рассада фиалок привяла под палящим солнцем, Мила установила над ней сеточный тент. Как же она любила свой сад! Откуда такая страсть к растениям у дочери многих поколений зоологов? Мила, пожалуй, знала ответ. Когда-то в школе во время лабораторной работы по изучению рефлексов она не смогла отрезать лягушке голову. Мила перенастроила “прополщика” на режим рыхления и уселась под огромным кленолистным платаном, как всегда делала по завершении работы.

Со вчерашнего дня она жила в ожидании, что в любую минуту появятся люди из Киберлайф и заберут Айвена, окончательно поставив точку в их истории недолгого семейного счастья. Мила догадывалась — это неотвратимо, предопределено, решено кем-то свыше, принято и одобрено, и она бессильна, она не может этого изменить. Но время шло и ничего не происходило.

Через остекленную дверь кухни, выходившую в сад, ей было видно, как Айвен делает апельсиновый сок. А ведь ей действительно хочется пить. Тогда это не Айвен, это «пробудился» Рихард. Когда он отворил дверь и ступил на плитки дорожки, Мила сделала вид, что дремлет, привалившись к серебристо-серому стволу дерева. Она слышала, как Айвен подошел и присел на корточки.

Он поставил на землю поднос — бокалы тихо тренькнули о кувшин — и устроился рядом. Миле захотелось положить голову ему на плечо, но она не сделала этого. Айвен бы не понял ее внезапного порыва, да она и сама не очень понимала, почему вдруг испытала такую острую тоску. А может, это вовсе не ее тоска? Вдруг это всего лишь обратная связь? Пусть! Мила готова была разделить эту душевную боль, но сомневалась, примет ли Айвен ее сострадание. Нужно ли оно этому человеку? «Я знаю, что тебе сейчас больно, — Мила мысленно обратилась к нему, — я хочу помочь». Он не подал знака, что «услышал» ее, но печаль стала почти осязаемой. «И правда, чем я могу помочь?» — Мила судорожно втянула носом воздух. Сквозь ресницы она видела танец солнечных пятен и ноги Айвена. Слезы исказили картину.

— Займусь-ка составлением фотороботов, — сказал он, поднялся и тут же ушел, не взглянув на Милу. Она сморгнула слезы и потянулась за графином. Движение вышло резким и неверным: графин упал, разбил стакан, а сок выплеснулся на траву. Мила принялась подбирать осколки.

— Приветствую! Не помешала? — Татьяна Бурцева появилась так неожиданно, что Мила вздрогнула и порезала палец.

— Ох, дорогая, как я сожалею! — Татьяна всплеснула руками. — Нужно сейчас же продезинфицировать рану и перевязать. Где у вас аптечка?

В сад неожиданно вышел Айвен. Видимо, до него долетели причитания соседки, потому что он прихватил аптечку. Айвен поприветствовал Татьяну и, присев на корточки, склонился к Миле.

— Сейчас изобразим, что мы самая счастливая пара на свете, — шепнул он едва слышно. — Надо кое-что проверить.

Мила едва заметно кивнула в ответ.

Небольшой порез на ее пальце Айвен обработал перекисью водорода и начал очень умело перевязывать. Татьяна продолжала все это время что-то говорить, но Мила, не обращала внимания на ее болтовню, пустую и бесконечную. Она смотрела на руки Айвена, потемневшие от загара, ощущала их тепло, чувствовала, что его забота — не фальшивка. Если бы сейчас, кто-то заявил, что между ними ничего нет, Мила плюнула бы лжецу в физиономию.

— Я приготовлю еще сока, — сказал Айвен, закончив бинтовать палец.

— Позвольте вам помочь, — оживилась Татьяна и, подхватив поднос, первой направилась к дому. Айвен закрыл аптечку и поднялся. Мила рассеянно улыбнулась ему, но ответной улыбки не последовало. Он развернулся и ушел. Это могло означать только одно: когда соседка не наблюдает, нет смысла прикидываться. «Я ошиблась, я все придумала», — поняла Мила.

Через некоторое время Айвен с соседкой вышли из дома. Мила услышала, как он спросил:

— Как поживают ваши детишки?

Зерно упало в благодатную почву, и госпожа Бурцева залилась соловьем на тему воспитания отпрысков, их талантов и планов.

— Что-то их во дворе не видно, — выразил сожаление Айвен, вклинившись между вдохом и продолжением фразы.

— О, сейчас они заняты уроками.

— Они у вас молодцы… — Айвен рассеянно улыбнулся и взглянул на поднос, который держал в руках. — Я забыл прихватить лед. Прошу меня извинить, дамы. Пойду наколю.

Он поставил поднос возле Милы и ушел. Она посмотрела на графин со свежевыжатым апельсиновым соком, на стаканы, расписанные причудливой вязью, попыталась проследить одну из линий в переплетении узора. Рядом присела Татьяна. Она время что-то говорила. Мила кивнула, потому что соседка всегда вещала о правильном образе жизни, поэтому следовало соглашаться. Еще нужно было широко улыбаться, потому что позитивное мышление — главный элемент правильного мироощущения. Если бы для рекламного плаката с надписью «Жизнь — это сахар!» потребовалось найти модель, что несла бы в массы эту идею, Татьяна точно выиграла бы конкурс. Мила растянула губы в улыбке. Она все же потеряла линию узора на стакане, то ли красный завиток ушел вверх, то ли нырнул под сложный узор направо.

— Как вы думаете, дорогая? — как сквозь вату донесся вопрос.

Мила встрепенулась, взглянула на соседку и, следуя все тому же принципу соглашательства, ответила:

— Я думаю, вы совершенно правы.

— Как приятно встретить единомышленника!

«Неужели она не видит, как мне плохо?» — Мила посмотрела на Татьяну, взглянула ей прямо в глаза. Появилось ощущение, что перед ней голограмма участницы телешоу «Счастливые домохозяйки». Почему раньше у нее не возникало такой ассоциации? Наверное потому, что она была полностью поглощена суррогатной любовью к Рихарду. Нет, неправда — настоящей! Что если бы появилась возможность вернуть эти отношения? Как бы она поступила?

Из дома вышел Айвен с полной миской колотого льда. Подойдя к госпоже Бурцевой почти вплотную, он внезапно споткнулся и, падая, схватился за ворот ее футболки и вывалил за шиворот с добрых полмиски. Бурцева с визгом вскочила и начала, извиваясь, избавляться от ледяных осколков. Айвен поднялся и, непрерывно извиняясь, принялся ей помогать, при этом нечаянно наступил на ногу.

Дети возникли как из-под земли. Мать их успокоила, поспешно собралась и откланялась, заверив Айвена, что ничуть на него не сердится.

— Ну, и к чему весь этот цирк? — сурово спросила Мила, когда соседи пропали из виду.

— Пойдем в дом, там поговорим.

У него был насмешливый взгляд.

— У детей биосиверы, — как только за ними закрылась дверь, заявил он.

— Ты спятил!

Айвен покачал головой.

— Ничуть.

— Это паранойя!

— Подумай, как следует. Где находились эти ангелочки во время нашего пикника?

Мила наморщила лоб.

— Выходит, ты не внимательно слушала, что говорит твоя подружка, — упрекнул Айвен.

— Она мне не подружка! Я всего лишь поддерживаю добрососедские отношения. Это — во-первых. Во-вторых, через полторы минуты ее болтовни у меня наступает передозировка, и я просто отключаюсь.

— Ладно, проехали, — отмахнулся Айвен. — Ребятишки делали уроки. А где они их делают? Правильно, в своей комнате, окна которой выходят на соседнюю улицу. Ты, конечно, не помнишь, но Бурцева говорила, что создает для их занятий все условия. В том числе, включает абсолютную звукоизоляцию, чтобы деток ничто не отвлекало.

Мила приподняла брови, призывая Айвена продолжить объяснения.

— Элементарно! — сказал он. — Детишки не могли ни видеть, ни слышать того, что происходило с мамашей. Они почувствовали! Логично?

— А если это просто невероятное совпадение? — после минутной заминки спросила Мила.

Айвен, все это время бродивший из угла в угол, рухнул в кресло напротив и, вздохнув, произнес:

— Мне известно, каково это — внезапно обнаружить, что мир вокруг вовсе не такой, каким ты привык его видеть. Проведем еще пару экспериментов, хотя и одного достаточно. Дети ведут себя странно. Похоже, они на дистанционном управлении.

— Ничего не понимаю в детях, — пожала плечами Мила. — Единственное, что я знаю — Бурцевы их усыновили.

Произнеся это, она замерла, пораженная страшной догадкой.

— Заметь, я об этом узнал только сейчас, — произнес Айвен, доставая сигареты и закуривая. — Итак, скоро мы сможем определить масштабы обмана. А пока следующая часть расследования — твой бывший муж.

— Нет, я не хочу в это вникать. Меня это не касается. Зачем тебе какие-то расследования?

— Заткнись! — неожиданно рявкнул Айвен. — Тебя, похоже, не особенно беспокоит, что в голове появилась лишняя деталь. Или это единственное, что есть в твоей башке?! Ты, как выращивала свои сорняки, так и продолжаешь в том же духе! А мне эта дрянь, — Айвен постучал кулаком по лбу, — уйти не дает!

Мила едва не расплакалась от обиды и злости. Кто дал право этому отмороженному землянину оскорблять ее?! Захотелось крикнуть в ответ что-нибудь очень обидное, чтобы ему тоже стало больно.

— Прости, — вдруг сказал он. — Ты не виновата.

Мила как раз набрала в грудь воздуха, но передумала ругаться и тихо спросила:

— Куда? Куда ты хочешь уйти?

— Увидим! — отмахнулся Айвен, и лицо его сделалось угрюмым.

* * *

Две недели назад шеф-оператору двенадцатого региона Фридриху Ганфу доложили об окончании работ по демонтажу второго холодильника, о чем он в тот же день рассказал в частной виртуальной беседе своему дяде, президенту Терры-три Якову Флиору. Дядя Яков похвалил племянника за оперативность и обещал приставить к очередной награде. По этому поводу Фридрих запланировал небольшую вечеринку, на которую пригласил помощников с супругами, нескольких популярных артистов из числа старых друзей, в которое входил эстрадный певец Ремо — звезда первой величины, и представителя трансрегиональной строительной компании, занимавшейся демонтажем холодильников.

После празднования столь удачного завершения миссии по спасению землян, Фридрих собирался переключиться на решение вопросов, связанных с тотальным введением в обиход программы Киберлайф. Как вдруг возникли неожиданные осложнения.

Поначалу Компьютер ни единого шага не делал, не посоветовавшись с шеф-операторами. Он отполировывал методики, разработанные людьми, и не только в области наук: варианты его законопроектов очень скоро признали самыми разумными. Не прошло и года, как Энтеррон стал частью террионского общества. Постепенно он начал управлять электронной сетью, и сам переименовал ее в Энтеррнет; по распоряжениям шеф-операторов он принял на себя контроль за исполнением законов банками, предприятиями и частными лицами, и со временем в его базе данных скопилась полная информация о каждом жителе Терры-три.

Но задачей номер один для Энтеррона по-прежнему оставалась «коррекция поведения клиентов». Опыт показал, что «новые люди» благотворно влияли на неимплантеров. Расширение масштабов контроля казалось правительству настолько заманчивым, что административный союз выделил несколько триллионов терро на рекламу имплантации искусственного настроения. Целые ассоциации психологов трудились над созданием нового культа. Были сняты сотни фильмов; над городами взметнулись тысячи голограмм; слово «биосивер» вошло в обиход и стало ассоциироваться с такими понятиями как «счастье», «любовь» и «будущее». Результат не заставил себя ждать: люди потянулись в филиалы Киберлайф.

Было, однако, обстоятельство, которое правительству пришлось утаить от граждан Терры-три: в коррекции настроения «размороженных» Энтеррон пошел по единственно возможному пути. Он стер землянам старые воспоминания и заменил их суррогатом. Ранее незнакомые люди «узнавали» друг друга: сценарии их прошлого успешного опыта разработал в высшей степени гуманный искусственный интеллект, надежно ограниченный в своей тоталитарности заложенной в него программой. Для большей надежности президент отдал распоряжение всем главным администраторам Терры-три находиться в ежедневном контакте с региональными серверами Энтеррона — Головами. Им суждено было стать гарантами Новой Системы и с этих пор именоваться шеф-операторами.

Фридрих вывел на большой экран два голографических фото Айвена Смита. Одно сделано до заморозки, второе — при выдаче паспорта террионцу Рихарду Сваровски. На первом — смуглое волевое лицо; черные, как ночь, глаза смотрят с вызовом. На втором — то же лицо, но взгляд мягкий, аристократически задумчивый.

— Чем же ты так понравился Энтеррону? Что за игру затеял Башковитый? — Это прозвище быстро прижилось в среде шеф-операторов, но Энтеррон никогда на него не отзывался, причем иной раз даже складывалось впечатление, что он игнорировал его демонстративно.

Фотографии остались безмолвными. Внимательно рассмотрев снимки, Фридрих свернул их и открыл фото рыжего Дэна Брукса, пробежал взглядом его биографию. Затем открыл еще одно фото, на котором была изображена молодая красивая женщина Камилла Левитская.

— Вот из-за кого весь этот сыр-бор, — пробурчал он. — Что же важное вспомнил этот Смит Айвен, чтобы променять на него такую куколку?

Фридрих назвал пароль и пригласил Энтеррон к разговору. Зазвучала «Фантастическая симфония» Берлиоза, — ею искусственный интеллект обычно приветствовал шеф-оператора. На мониторе возник силуэт Башни Правительства.

— Почему ты не ушел? — прозвучал тихий, мелодичный голос.

— Айвен Смит, — сухо сказал Фридрих.

Конец ознакомительного фрагмента.