Прощание с «Императрицей»

Юрий Иваниченко, 2019

Следуя за героями романа, повествующего о полной опасностей службе братьев Ивановых в годы Первой мировой войны, читатель переносится то на пограничье между Польшей и Восточной Пруссией, то на Кавказский фронт, то на палубу эсминца, то в тесный отсек единственного в России подводного минного заградителя, то в бурлящий страстями и интригами Петроград. Захватывающие события разворачиваются в период со второй половины 1915-го до осени 1916 года, до гибели флагмана российского Черноморского флота линейного корабля «Императрица Мария». Всё это вкупе с точными описаниями военных и бытовых реалий времён великой войны придаёт особую убедительность большим и малым подвигам, переживаниям и приключениям героев книги.

Василий Иванов

«Кинжал и роза»

Гоголем в гулких коридорах Дерябинских казарм Ваське-Варягу (тут чаще, чем где-нибудь, звучала его кличка) походить как-то не довелось. Класс его выпустили досрочно, хоть и на малое время, но как раз, чтобы кольнула иголкой «Георгиевской звезды» сердце Василия какая-то бессмысленная обида: «Эх, как бы ироничен был мой взгляд на блестящие кортики однокашников, мичманов свежей выпечки. С моей-то боевой наградой, самой что ни на есть солдатской, какое сравнение? Тут же суровая окопная правда…»

Он до такой степени измучил старшую сестрицу Варвару, что как-то, клюя носом в пустую («кажется, десятую уже?») чайную чашку за очередным полуночным рассказом героя об этой самой («чтоб её прах побрал!») окопной правде, вдруг подумала Варя: «Надо ему невесту найти, пусть её мучает. Прямо хоть ему легендарную Нелидову из Севастополя выписывай…»

И тут на вручение мичманского кортика прибыла…

Вручение, увы, прошло без особой помпы, но зато не на плацу училища, а в собственном кабинете генерал-квартирмейстера Кронштадта. Наслышан был «чёрный» генерал — знамо от кого! — о геройстве этакого «морского пехотинца» и, как морской чиновник первого класса, право имел.

Нет, прибыла Нелидова не собственно на вручение, что было бы невозможно в морской крепости первого класса и генеральском кабинете, а прямо на Дворцовую набережную, куда, бороздя серую невскую рябь, прибежал паровой катерок с Андреевским флагом. Пришла сама, хоть и не в одиночку, а с Варварой Ивановой. И теперь нервно как-то поглаживала белой кружевной перчаткой красный гранит парапета.

Сама Нина Нелидова! Та самая соседка по даче, к которой, когда та была ещё гимназисткой младших классов, они — Васька и Мишка — поклялись не приближаться и не отзываться, даже если позовёт (протокол героико-спасательных исключений прилагался), дабы не разрушать суровой мужской дружбы и товарищества.

Каким чудом Васька не свалился за борт катерка — он сам не понял, но вполне взял себя в руки, пока сошёл на берег, и сказал, чётко бросив двуперстие к козырьку:

— А меня в ногу ранили…

— Боже! — уставилась на его ногу Нелидова из-под чёрной вуалетки.

Впрочем, не на ту.

— И в руку, — тотчас подсказала находчивая Варя.

— И в руку, — как-то не сразу подтвердил мичман Василий Иванов (младший), утирая двуперстием обильный пот под козырьком…

И даже простил Нелидовой вечером, когда уже они вместе пошли в «Крео» на фильму «Кинжал и роза», то, что «кинжал» (суть, морской кортик) Нелидова находила куда более романтичным, чем его невзрачную «розу». А «роза» — то — петличный знак георгиевского кавалера!

Времени, чтобы прояснить девушке сиё простодушное заблуждение, у мичмана было немного. Согласно предписанию его ждали Севастополь и Черноморский флот, служба в Минном отряде. Как бы не под началом старшего брата.

Перевод был как раз в компетенции генерала, Кронштадтского знакомца дядюшки Алексея Ивановича, но Васька об этой «странности» счастливо не знал.

А вот с переездом всё оказалось не так просто и не так скоро…

Как-то раз, и весьма некстати, пожаловал мичман Василий Иванович Иванов на Сенатскую, в кабинет дядюшки, Алексея Ивановича, статского советника.

А там проходило небольшое совещание несколько не по профилю дипломатической разведки, но, впрочем, кто может точно сказать, что нужно, а что нет разведчику, озабоченному судьбами отечества?

И услыхал вдруг Василий Иванов, новорождённый мичман, нечто для его оттопыренных ушей не предназначенное, хотя в принципе и не должен был услышать, и напротив, должен был «глухой тетерей» прикинуться. Тем более что и дядя Алексей Иванович, статский советник и, как Ваське мечталось (и небезосновательно), «серый кардинал» русской дипломатической разведки, выставил, как положено, племянника за дверь с приходом фельдъегеря из «Морского технического комитета».

Трудно сказать, не был ли завербован здешний кот британской разведкой, что было бы даже понятно, исходя из самого его имени Уинстон. Точными сведениями никто в министерстве не располагал, хоть и видели неоднократно, как предательски он трётся о ноги посла Его Величества мистера Бьюкенена, нередкого гостя в МИДе. Но за фотосъёмкой секретных документов никто его (раскормленного чёрного кота) никогда не заставал. Лежит себе, бывало, на самых что ни есть «top secret» и ухом не ведёт, только жмурится хитро зелёным глазом.

Так что наверняка без всяких таких иудиных побуждений отворил министерский котище тяжёлую дубовую дверь дворцовой высоты — а что ему, откормленному на довоенных деликатесах, та дверь?

Открыл и прошествовал в кабинет, задрав хвост паровозной трубой, что твой литерный, невзирая на все предубеждения военной поры и всякую там конфиденциальность.

А Васька подле образовавшейся щели воленс-ноленс услышал:

— Постановка мин подводным заградителем не станет уже, конечно, сюрпризом для немцев, как прежде, — философски заметил дядюшка, шурша картами.

— Да они и тогда не сильно-то удивились, — ворчливо возразил кто-то, Ваське незнакомый, из Морского ведомства. — И мины повсплывали после шторма, обозначив постановку.

–…И знали уже, что есть у нас такое чудо-юдо, что может тишком мины метать не в воду, а из воды, — нехотя поддакнул статский советник и даже добавил справедливости ради: — Знали-то ещё с момента закладки на «Навале». Быстро всё из Николаева до Берлина дотекает. Но я сейчас не об этом…

Алексей Иванович задумчиво убрал огромную чёрную кляксу кота с чертежа:

— Ну, не вышло большого фурора из подводного минного заградителя…

— Единственного в мире на сей момент, — ревниво вставил представитель Морского ведомства.

— Единственного, да, — рассеянно повторил статский советник. — И это важно. Потому что некоторые достоинства «Краба» по-прежнему остаются уникальными…

— «“Краба”! — зажглось в мозгу мичмана Иванова вспышкой тревожной сигнализации. — Ну да. Подводный минный заградитель “Краб”, коим так восторгался в классе “судовой механики” лейтенант Шлёгель…»

Тут и накрыла Ваську волна романтическая, окунула под воду с кипенью белых пузырей. И ведь нельзя сказать, чтобы не видал он до сего момента подводных лодок. Да сколько угодно. И с Малахова кургана в Севастополе видел, как греются на солнышке серебристые железные рыбины в доках «Ремонтного завода». И в Кронштадте на верфи видел. И вроде не было уже детского самообмана, что бродят эти дивные «аппараты» по подводным кладбищам кораблей в поисках сундуков, что плывут в зелёном небе древних, затонувших при Потопе ещё городов, что сражаются среди коралловых рифов с химерами бездны. Знал уже, что плавание в подводной лодке сродни сидению под арестом, причём в машинном отделении. Но вот сейчас услышал он в словах Алексея Ивановича, словно нотку охотничьего манка, шёпот большой шпионской загадки:

— Габариты этого судна — словно нарочно для тайного проникновения, — задумчиво произнёс «серый кардинал» политической разведки, в очередной раз убирая наглого котяру с чертежа. — Шило такое, понимаешь, для любого мешка. Компактные размеры.

…И будто ведомый этим манком как на заклание, сунул новоиспечённый мичман Иванов лохматую головёшку самым несолидным образом в дверь и доложил:

— Я тоже. Весьма. Компактен.

И покраснел до удушья.

Оттого, что выходка вышла донельзя детская, или оттого, что, и впрямь: что правда — то правда. Даже Нина на матушкиных «японских котурнах» по моде 905-го года, вынуждена была сдвинуть Васькину фуражку ему на затылок, чтоб одарить на именины обещанным поцелуем, а то козырёк ей как раз в нос приходился…

— Ну-ка, господин мичман, — строго посмотрел на племянника статский советник, ещё раз сняв с чертежа огромную чёрную кляксу кота. — Потрудитесь-ка засунуть образину вспять.

Секретари Алексея Ивановича, Василий и Базиль, помогли тёзке вернуться восвояси, то есть в приёмную. А он хоть и не упорствовал особо, но почитал своим долгом принести извинения. «Из сугубого патриотизма», мол, — и в результате вышла некоторая толкотня и суматоха.

В ответ на немое изумление собеседника, статский советник пожал плечами:

— Да нет. Ни во что «эдакое» этот малец у меня не посвящён. Но есть у него талант ли особый или такое особое проклятье, — вздохнул Алексей Иванович, уже с некоторым раздражением снимая с чертежа малопонятным образом вновь материализовавшегося там кота. — Иной раз мне боязно его за дверь одного выпустить, непременно вляпается в какую-нибудь историю. Может, как раз потому, что не посвящён…

— И что, ты, правда, готов ради «Краба» застрять ещё без малого на полгода в Питере? — недоверчиво переспросил статский советник племянника несколько позже, и как будто ни с того ни с сего. В театральной ложе Мариинки на «Пиковой даме». Понятное дело, что прибыл туда мичман по просьбе Нины Нелидовой. А дядюшка с удовольствием увязался за молодёжью.

— А что, можно?! — наконец-то оживился и Василий, загорелась шальная искорка в серых глазах. Впрочем, тут же и потухла: — Да как теперь? Уже и предписание есть к Вадиму на миноносец. Да и что мне, «палубному», под водой делать? Это я сгоряча…

— Ну что под водой делать, тому тебя в Водолазной школе обучат, — снисходительно хмыкнул статский советник и упреждающе поднял пухлую ладошку: — Можно, можно устроить. Как раз дополнительный набор идёт с экипажей. Курсы, должен сказать, не ускоренные. Большая нужда в подготовленных специалистах. Так что застрянешь в Питере до весны.

Теперь уже не только глаза, но и примечательные «ивановские» уши Васькины вспыхнули, зарделись: «До весны!» Тут же примерещились румяные Ниночкины щёчки в белом меху боа. Рождественские гуляния на Марсовом поле! Пролётка на полозьях. Снежки. Жарко приоткрытые губы и мелкие зубки-жемчужинки…

И конечно, не был бы дядя Лёша истинным Ивановым, чтобы не уточнить со свойственным всем Ивановым фамильным прямодушием, граничащим с беспардонностью:

— А не зазноба ли твоя Таврическая такому твоему энтузиазму виной?.. — и чуть заметно кивнул он на классический профиль девицы Нелидовой, конспиративно почёсывая седеющую бровь.

Васька вздрогнул.

— Слышал я, она теперь питерская стала, — откровенно залюбовался Алексей Иванович восторгом, выписанным на лице девушки с такой детальностью, что не только приспущенные ресницы на бледных скулах, но даже морковный кончик языка, забытый с детской непосредственностью снаружи, были такими очаровательными — хоть сейчас в портретную рамку. — Так, может, потому и не рвёшься в Севастополь уже? Без неё на берегу там не то будет. Тоскливо.

Васька покраснел до одури, как застигнутый врасплох при разглядывании срамных «окопных Джоконд» в офицерском блиндаже.

— Нет, что вы, дядя Лёша! Мне, правда, интересно в подводную лодку. Секретную…