Безбашенная

Янка Рам, 2021

Очень легко, оказывается, сесть в ноги женщине в сексе. Нет. Не очень легко… Но в этом есть своя прелесть – позволять маленькому чудовищу резвиться. И если откинуть все предубеждения и расслабиться – это несложно. Сложно уйти вниз по-настоящему. Когда ты понимаешь, что связь работает только в один конец. Что ты ничего не можешь сделать для того, чтобы что-то получить. И всё, что ты в истерике пытаешься делать, только отдаляет тебя от результата. Ты можешь только ожидать и быть благодарным. Ты даже не можешь ничего предпринять, чтобы это прекратить. Ломает ли меня это? Неописуемо ломает. И единственное, что я действительно могу сделать, чтобы не сломаться окончательно, это отдать тебе контроль, слепо веря в то, что я тебе нужен, не безразличен…

Глава 10 — Перебор (часть 2)

— Как приличная ведьма, она появляется ровно в полночь, — он отступает внутрь квартиры, впуская меня.

— Мы, ведьмы, питаем слабость к эффектным ритуалам, — улыбаюсь я.

Помогает снять дублёнку. В порыве сжимает мои плечи и тут же отпускает. Всё ещё голодный… Ноздри вздрагивают, взгляд темнеет. В грудь мне бьётся его нетерпение.

Я чувствую, что он только «облизнулся», и для его сексуального аппетита то, что было после его возвращения, даже не аперитив, а так… глоток воды перед пиром, которого он жаждет.

— Увы, сегодня я тебя не накормлю досыта, мой Зверь, — улыбаюсь ему. — Хотя… Мы можем немного усовершенствовать навыки моего минета.

— Меня устраивают навыки твоего минета, — ухмыляется он. — У тебя месячные?

— Да.

— На будущее: хищники крови не боятся, — стреляет в меня взглядом. — Но сегодня у нас другие планы.

— Мне кажется, то, какие у нас планы, решаю я.

— Присядь, — усаживает меня в кресло. — Я хочу договориться об одной принципиальной для меня вещи. Уступи, пожалуйста.

— Я тебя слушаю.

— Всё, что касается секса, я тебе отдал. Пусть пока будет так. Но пойми меня… Ты девочка, а я уже взрослый мужчина, я не могу отдать тебе наш лайф. Когда мы наедине, внутри нашего мира — пожалуйста. Но когда мы выходим за его рамки как пара, когда речь идёт о безопасности, здоровье, общей стратегии, круге нашего общения… позволь мне вести наши отношения.

— Я тебя понимаю. И когда мы выходим как пара, я отдаю тебе такую власть, если ты будешь умерен с её реализацией. Но Олег… Концепция свободных отношений остаётся. Когда мы не выходим как пара — каждый сам по себе.

— Зачем тебе это?

— Скажем так: я хочу оценить свободу.

— Ты хочешь других мужчин? — внимательно всматривается в мои глаза.

— Да нет… — прислушиваюсь я к себе.

— Зачем? Разве я ограничиваю тебя?

— Ты хочешь это делать.

— Это отношения, Женя. В любых отношениях есть ограничения.

— Как Верхняя, я буду учитывать твои Харды.

— Ты их не знаешь.

— Я их чувствую.

— Озвучь.

— Никого значимее тебя быть не должно. Ты — приоритет. Доверенное лицо. Самый близкий и единственный, кто внутри всех моих Пределов. Это должно быть абсолютно прозрачно и неоспоримо для всех, кто ко мне приближается.

— Ещё.

— То, что я делаю — безопасно. И я не связываюсь с людьми криминальными, опасными, беспредельными, нестабильными.

— Ещё.

— То, что я делаю, не бьёт по твоему статусу.

— Ещё…

— Ммм… — прислушиваюсь к своим ощущениям. — Ты в курсе всех деталей, я не скрываю от тебя ни своих приключений, ни своих чувств, чтобы ты мог повлиять на происходящее, если вдруг сочтёшь нужным.

— Ещё…

— Играться — Софт, трахаться — Хард! — с улыбкой закатываю глаза.

— Я поражён.

Делаю величественный поклон головой.

— А теперь о безопасности и общей стратегии… Ты устала?

— Часа два я ещё в бою! Во что поиграем, хищник?

— В психоаналитика.

— Ну, давай… — вздыхаю я. — Мазохист.

БОНУС 2 — АССОЦИАТИВНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В ПОДСОЗНАТЕЛЬНОЕ.

— Для начала я хотел бы обозначить несколько тенденций, которые не классифицирую пока, как заболевания. Но считаю, что стоит работать над этим дальше.

— Замечательно. Я слушаю.

— Очень хотелось бы верить, что я сейчас пополню твой словарный запас, но верится в это слабо.

— Таки попробуй.

— В целом налицо мозаичное расстройство личности с цикличным обострением. Что симптомы, а что диагнозы — пока неясно, но отметить можно следующие тенденции: аутизм, социопатия, деперсонализация и расщепление личности, автоматизмы, парафрения, культурная геттоизация, параноидальный психоз. Сексуальные извращения пока опустим.

— Добавь игроманию и нарколепсию. Сексуальные ты опустил, но я бы не стала игнорировать эксгибиционизм и парафилию. Для общей клинической картины.

— Парафилия?

— Я возбуждаюсь от неестественных вещей, не связанных напрямую с сексом.

— Например?

— Опасность, азарт, сложные игровые ситуации… Много всякого.

— Эксгибиционизм…

— Ну да…

— В какой форме он возник?

— Долгое время мама пыталась навязать мне стыд за обнажённость. Я не понимала, почему обнажённое тело — это плохо или стыдно.

— Ты не испытывала стыд?

— Только уязвимость и множество эмоций окружающих. Очень разных. Мне было интересно. Мне казалось, что обнажение — это инструмент изучения окружающих. Мне и сейчас так кажется. Но в детстве… В какой-то момент маму взбесило моё нежелание перенять её стыд, и меня начали лупить за то, что я не испытываю стеснение, обнажаясь тогда, когда хочу. Внутренний конфликт реализовался в навязчивый кошмар. Меня преследовал сон, где я оказывалась абсолютно голой среди толпы незнакомых людей. И я начинала испытывать ту эмоцию, что транслировала мама. Она мне не нравилась. Этот сон меня выматывал. И я решила его победить.

— Как?

— Я разделась и пошла на улицу.

— Что? Сколько тебе было?

— Шесть.

— Чёрт… — крутит он ручку. — Очень жаль, что я игнорировал периодизацию детской психиатрии. Шесть… Шесть… Ты осознанно пошла раздетой на улицу в шесть?

— Да. Это была терапия. Я решила так вылечить себя от этого сна. Периодизация тебе сейчас никак не поможет, потому что у меня было опережение психологическим возрастом физиологического. В шесть я была уже очень взрослым ребёнком. Исправь, если я ошибаюсь, но обычно аналитический отдел мозга, который отвечает и за абстрактные формы мышления, начинает полноценно функционировать к девяти, так?

— Так.

— У меня, как у аутиста, он работал с самого начала.

— Я не уверен насчёт аутизма.

— Почему?

— Аутисты не выпускают своих переживаний, не налаживают контакт с окружающими людьми, путают фантазии с реальностью. Дефекты когнитивного развития и поведенческих норм.

— И что не так? — прищуриваюсь я.

— Они аутсайдеры. Ты — наоборот.

— У меня фазированное обострение синдрома.

— Так не бывает.

— Тогда я родила новую форму аутизма.

— Нет… — недоверчиво качает он головой. — Ты устанавливаешь социальные контакты.

— Со своими фантазиями. Как обычный аутист. Просто я надеваю эти образы на людей и позволяю моим фантазиям интегрироваться с реальностью.

— Стоп! Ты эмоциональна.

— Это фазированно. Бывают эпизоды, когда я замыкаюсь и выпадаю.

— Аутизм не проявляется фазами.

— Тогда я родила новую его форму. Моя энцефалограмма, как у аутиста.

— А чем они, по-твоему, отличаются?

— В бодрствовании слишком активна мозговая деятельность отделов, ответственных за сновидения. А в фазе сновидения активны волны, характерные для бодрствования.

— Детка, никто в науке таких закономерностей не проводил!

— Я провела.

Встряхивается.

— Опустим пока аутизм.

— Окей. К аналитическим способностям и моей обнажёнке… Всё время анализировала, сколько себя помню. Абстрагировала свои выводы в тезисы. Обобщала. А помню я себя с десяти месяцев.

— Удалось? Твоё прилюдное обнажение купировало навязчивые сны?

— Удалось.

— Тебя наказали?

— Меня наказали, но это был последний раз, когда меня наказали за это.

— Потому, что ты больше так не делала?

— Потому, что я сказала, что буду выходить каждый раз голой, если меня будут за это наказывать, и что мне понравилось. На следующий день я, как и обещала, вышла опять. После этого у мамы была истерика, так как моя спина и задница были располосованы ремнём. И окружающие увидели меня не только голой, но и избитой.

— Ты делала это намеренно! Дрессировала их.

— Конечно. Родители меня бесили своими слабостями и невозможностью относиться к происходящему открыто. И я бесновалась. Страх и боль были уже разделены. Поэтому я могла пережить свои наказания отстранённо.

— Что было дальше?

— Мама замолчала про стыд, и я прекратила делать так.

— Но тебе реально понравилось обнажаться?

— Да, мне реально понравилось. Я наелась эмоций.

— Откуда ты взяла этот инструмент работы над собой?

— Когда мне было два, я чётко ощущала под своей кроватью некое существо. Существо нехорошее, с низкими вибрациями. Дух, домовой… Не знаю. Когда я засыпала, он визуализировался в нечто похожее на клоуна из «Оно». Это я уже сейчас могу сказать. Тогда он был для меня просто паукообразным клоуном. Короче, он доводил меня до ужаса. И в какой-то момент я устала его бояться. Взяла подушку и пошла ночью спать к нему под кровать. На несколько минут ужас усилился до панической атаки, но я не позволила себе сбежать и расслабилась, пытаясь отдаться тому, что чувствую. В какой-то момент интенсивность эмоций зашкалила, и они сошли на «нет». Я была очень близко к нему. Но ничего нового не происходило. За этим ужасом, что я испытывала, не стояло ничего. Это могло означать только одно — он не может причинить мне никакого вреда, кроме как вызывать этот ужас. Мне показалось это глупым, и я уснула под кроватью. После этого он исчез.

— Без комментариев, — хмурится Олег. — Абстрагироваться от переживаний и сделать вывод? В два? Это невозможно.

— Может, два с половиной…

— Дальше. Игромания?

— Я стараюсь это контролировать. Но не могу остановиться, когда расклад кажется мне очень азартным. Мне сносит башню от красивой игры, я её продолжаю в ущерб себе. Это в масштабной форме. В мелкой… Я могу на несколько суток пропасть за новой игрой. Когда западаю, я не ем и не сплю практически. Не осознаю, что происходит вокруг, испытываю выраженную агрессию и раздражение, если кто-то пытается меня прервать. Как только я полностью выкупаю алгоритмы игры, торможу сама.

— Да, это игромания.

— Я и говорю.

— Нарколепсия?

— Тут неоднозначно. Я пока не могу определиться, к чему отнести: к автоматизмам или нарколепсии. У меня часто повторяющийся сонный паралич в сочетании с паническими атаками.

— Ого…

— Да. Я зависаю между сном и явью, моё тело полностью отключено, а сознание включено. Наваливается состояние дикого ужаса и беспомощности. Я умираю от ужаса, не в силах пошевелиться.

— Длительно?

— Самый длительный минут сорок.

— Хм… Такая длительность не описана в медицине. Обычно минута-две.

— Я знаю.

— Как часто?

— Дело в том, что если я не вымотана и засыпаю спокойно, а не отрубаюсь, это происходит без потери сознания. Я вхожу в сон без отключения сознания. Осознанно. И я всегда знаю, что сплю. Мои сны управляемы. Но на этапе погружения всегда возникает эта штука. Всегда. Обычно она длится секунды три. Но иногда я длительно застреваю. И ко мне присоединяются какие-то ДРУГИЕ. Не знаю… Нижние сущности, мёртвые сущности… Короче, мои вибрации резко понижаются, и я начинаю выплёскивать энергию, испытывая паническую атаку. Они жрут! И иногда могут держать меня очень долго. «Синдром ведьмы».

— Женя, то, о чём ты говоришь сейчас, это не истероидность случайно?

— Чтобы придать себе значимости?

— Да. Я очень прошу тебя быть со мной максимально реалистичной.

— Нет. Это реально со мной происходит. И пару раз ты был свидетелем этого, когда я не справилась, и меня утащили в те нижние частоты. В астральном теле. Ты веришь в астральные путешествия?

— Не знаю. Не определился.

— Я могу тебя научить…

— Стоп. Не уходим в иррациональное. Я бы отнёс это к параноидальному психозу. Как симптом.

— Ну, пусть тогда так, — вздыхаю я. — Врачи такие врачи!

— Насчёт парафрении… Твоих автоматизмов, одержимости.

— Это уже пройденный этап, и мы вроде как определились, что это было на фоне гормонального всплеска.

— Теперь я в этом не уверен. Окей. Я бы хотел предложить тебе сегодня ассоциативное путешествие, — он берёт в пальцы ручку и задумчиво покручивает.

— Давай.

— Между строк у тебя везде идёт тема саморазрушения.

— «Самосовершенствование — онанизм. Саморазрушение — вот, что действительно важно!» — улыбаюсь ему.

Короткая улыбка в ответ, и на секунду он сбивается со своей волны. Хмурится:

— Женя… Веди себя адекватно происходящему.

— Как скажете, доктор.

— Закрывай глаза… расслабься… отпусти своё сознание… посмотри картинки вместе со мной… Мы отправляемся в путешествие… Пять… четыре… три… два… один… ноль… Смотри образы: собака… дом… берёза… велосипед… портрет… Чей?

— Женщины.

— Кто она тебе?

— Я не знаю… Мы похожи. Она мёртвая. А глаза живые.

— Дальше… Дорога… Куда она ведёт?

— В лес.

— Зачем тебе туда?

— Отдохнуть.

— Ты устала?

— Девочка устала.

— Кто эта девочка?

— Я.

— Иди туда. Какой этот лес?

— Живой. Наблюдает.

— Иди глубже. Что видишь?

— Озеро.

— Какое оно?

— Тёмная неподвижная гладь.

— Дальше…

— Вхожу…

— Зачем?

— Тонуть не страшно…

— Ты хочешь утонуть?

— Я уже тонула.

— Что там?

— Там? Дом… покой… безмятежность… дар забвения…

— Это смерть?

— Да.

— Выходи из воды. Женя… Женя, ты меня слышишь?

— Да.

— Выходи. Что чувствуешь?

— Ветер.

— Это хорошо?

— Хорошо… Можно летать.

— Куда ты летишь?

— Повыше.

— Зачем?

— Дольше падать.

— Ты любишь падать?

— Да. И разбиваться.

— Ты делаешь это во снах?

— Всегда.

— Тропинка… Вернись на тропинку… Впереди дом. Какой он?

— Ветхий… уютный… Ведьмин дом.

— Заходи. Что видишь?

— Зеркало.

— Подойди к нему. Посмотрись в него.

Вздрагиваю.

— Что видишь?

— Всё.

— Кого видишь?

— Впереди девочка.

— Сколько ей лет?

— Ей? Одиннадцать…

— Ты видишь кого-то ещё?

— Вижу…

Открываю глаза, делая вдох поглубже.

— Жень? — наклоняется, всматриваясь в мои глаза.

— Ты веришь в реинкарнацию, доктор?

— У тебя просто очень живая фантазия, и ты не можешь адекватно отделять её от реальности.

— Как скажешь.

Его рука ложится мне на лоб. Закрываю глаза.

— Ты можешь вспомнить, кого ты видела в зеркале?

— Я видела себя.

— Девочкой?

— И девочкой тоже.

— Почему ей было одиннадцать?

— Ты хочешь мою интерпретацию?

— Да.

— Потому что в одиннадцать с ней случился Кандинского-Клерамбо, и она перестала быть только девочкой. Произошло расщепление, появились другие личности… А девочка осталась девочкой. И она во мне в том возрасте застряла. Это если говорить на твоём языке.

— А если на твоём?

— А если на моём, то я вспомнила свои инкарнации. Обрывочно. Не через события, а именно как состояния сознания. И я смещаюсь по своим личностям. Потому что ТОТ, кто переделал меня, научил меня смещать свои состояния. Кастанеда называет это движением точки сборки. Как и у твоего пациента, она не зафиксирована жёстко, и почти всегда я могу этим управлять. Но в моменты стресса или усталости я часто скатываюсь в свою «девочку».

— Женечка, а в какой больнице я могу найти твою детскую карту? Где все эти обследования?

— В краевой, в архиве. Но я вырвала там несколько порочащих мою адекватность страниц.

— Мхм… — отмечает он себе что-то. — Так… Медикаментозное лечение было?

— Оно было прописано. Я имитировала, что лечусь.

— Ты не пила таблетки?

— Нет.

— Вас не проверяли?

— Не слишком дотошно.

— Что такое Самбандха?

— М?

— Ты сказала это слово на прошлом сеансе.

— Я не знаю. Давай погуглим.

— Я уже погуглил. Мне интересно, почему ты сказал это слово и откуда его взяла.

— Я не знаю. Быть может, в прошлой жизни я знала его.

— Же-ня…

— Иногда в смещённых состояниях мне приходят слова из других языков.

— Ты наверняка где-то это прочитала, а потом забыла. В состоянии гипноза слово всплыло.

— Пусть будет так, — вздыхаю я. — А теперь, доктор, можно, моя «девочка» немного поспит, если Вы не планируете воспользоваться её благосклонностью? Мне вставать в шесть.

— Не планирую. Засыпай, я посижу с тобой.

— Хочешь поймать мою паническую атаку?

— Может быть…

— Не получится. Моя зарядка на нуле. Жрать с меня нечего.

Отрубаюсь.