Arca Quaesitorum

Deorer (2024)

Стремление выжить является самым сильным из всех инстинктов. Простейший микроорганизм, не имеющий оболочки и ядра, как клетки у животных и растений, стремится быть, пусть и неосознанно. Такое поведение естественно. Удивительно другое: самопожертвование ради жизни непохожего на тебя. Но люди уверены в своей избранности и считают, что кроме них никого нет во всей вселенной, а потому не смогут распознать иное живое и разумное существо. Преодолеть эту самоуверенность невозможно. Любая попытка выжить в нашем мире обречена на неудачу.

Глава 3. Понедельник

Раннее утро. Когда-то небольшой зелёный город теперь застроен домами так густо, что высаженные когда-то с большой заботой тополя остались только в старых районах и на центральных улицах, без крон, старые, прогнившие, жалкие. Во дворах же новых кварталов с высоченными махинами в девятнадцать, а то и в двадцать один этаж, росли маленькие аккуратные ёлочки и печальные кривые берёзки, обделённые солнечным светом, который никак не способен пробиться сквозь толстенные корпуса домов. Но всё же посреди дня, когда сияние от светила, усиленное многократными отражениями от стёкол окон и балконов, достигало земли, с нижних этажей открывались великолепные виды внутри тесных дворов, где редкая уже ребятня — сейчас принято детишек в детских садах воспитывать, пока родители где-то ходят целыми днями — носится, прыгает, играет.

Александра Матвеевна, заслуженная учительница на пенсии, худощавая старушенция, примерно восьмидесяти лет от роду, любила смотреть в окно, и подолгу задерживаясь после полива цветов на балконе своей квартиры, которую ей подарили её дети. Сами дети всё реже наведывались к своей матери, но не забывали: на столе, приставленном к стене, расположился чужеродный для здешней обстановки, чёрного цвета, с символом надкушенного яблока, ноутбук. Александра Матвеевна видела своих детей и внуков на экране, будто кино смотрела; слышала искажённые слабыми динамиками звуки их голосов и радовалась.

Радовалась, как когда-то в детстве, перед самой войной. Она не могла вспомнить лиц своих родителей. Только большие глаза своей мамы, в тот самый день, когда с ясного неба на город посыпались немецкие бомбы. Поэтому представляла свою семью как пару: широкоплечий парень в рабочей одежде — отец работал на одном из заводов большого города, что дальше на север от Клемска — и мама, высокая стройная девушка с длинными волосами и в платье до колен. Увы, но ни одной фотографии не сохранилось.

Александра Матвеевна очень любила жизнь, детей. Поэтому она стала учителем. Она преподавала литературу и русский язык, а затем стала вести младшие классы, — «Уж тяжко мне стало с молодёжью работать, Пётр Васильевич, старенькая я, с большими ребятами мне сложно работать. Вот детишки-первогодки — самое оно, мне бы к ним перейти», — Очень она хотела до самого последнего своего дня оставаться в школе, среди ребятишек, но подвело здоровье. И когда она смотрела со своего балкона во двор, ей казалось, что она по-прежнему в строю.

Лежавший на столе рядом с макбуком телефон заиграл марш.

— Алло! — важным голосом произнесла Александра Матвеевна, нажав на кнопку приёма вызова. «Конечно же, Раисочке не терпится рассказать о чём-то совершенно неважном» — подумала бывшая учительница.

— Ой! Саш-ша, здрав-вствуй! — заговорила по-вороньи Раиса. — Прошу прощения, рано так беспокою, но у меня интересная новость!

— Новость? — переспросила Александра.

— Хор-ошо, не новость. Мы ведь цветочницы с тобой, и вот, я решила, что тебе будет интересно узнать о новом виде агератума, — речь Раисы зазвучала быстрее, сгладилась, и тембр голоса стал глубже и мягче.

«В своей стихии бабка», — улыбнулась Александра Матвеевна. Из разговора с подругой она узнала о существовании некоего вида цветов, которые чуть светятся, тёплые и мягкие на ощупь, и похоже, способны прижиться даже без корешков. Некий Иван, сосед Раисы Михайловны, принёс один такой цветок, взял землицы для посадки, но даже не спросил у опытной цветочницы, что и как надо делать. Следовательно, заявила Раиса, к цветам даже инструкция прилагается. Только она не поняла, почему и землицу не продают. Но предположила, что молодой человек не разобрался.

Теперь Александра сидела в кресле-качалке, и размышляла.

Алымов-старший спал. Спал он крепко. Но ночью Рыжик слышал, как старик несколько раз, во сне, вдруг начинал произносить слова: «Небесный мир, искатели, чёрные заросли, сообщество». Кот и сам что-то уже знал, он хорошо запомнил своё общение с «облачком». Мияккта: сложно кошачьим говорить также, как людям, иной у котов речевой аппарат. «Мы вовсе не такие же, как эти люди. Но с ними интересно, забавно и хорошо» — Рыжик посмотрел на спящего Виктора и направился к Месту Встречи.

Рыжик пробрался через лаз в недостроенном заборе, и сразу наткнулся с Чернышом. «Ну вот опять он здесь!» — грозно зашипел рыжий кот. Немедленно оба животных оказались в боевом настрое, собрались подраться, встали в стойку, шипят. Черныш изогнул хвост, вытянулся на лапах, шерсть дыбом. Рыжик распушил хвост и прижался головой к земле, он уже готов прыгнуть и разорвать этому хвастуну глотку, но тут услышал:

— Ми-як-к-т-а-а, — Черныш будто звал кого-то в подмогу.

Рыжик остолбенел. Боевой настрой угас. Потом кот сел и обвил хвост вокруг лап. Он приготовился спрашивать и слушать:

— Ты знаешь их?! — Рыжик удивился. — Черныш, ты балбес и хвастун!

Черныш тоже успокоился, сел напротив Рыжика. Не обиделся.

— Да, мы знаем их, мы тут позавчера встретились. Теперь Место Встречи принадлежит Миякктам так же, как и любому из нас, — важно ответил чёрный кот и сообщил то, что Рыжику уже известно.

— А что они теперь станут делать? — спросил рыжий кот.

— Как — что? Обустраиваться! — важно сказал Черныш. — Пойдём-ка!

Рыжик немедленно согласился: пойти в гости к этим мягким и тёплым Миякктам он всегда рад, ведь никто, кроме них — даже Пушинка — не мог так красиво петь. А ещё ему залечили лапу. Похоже, Чернышу тоже помогли.

— Да, Красненький, нам теперь не страшны эти гавкалки!

— Неужели? — с сомнением переспросил Рыжик.

— Да! Тот, который вчера здесь человека защищал, мне обещался.

— Защищал человека? От кого?! — Рыжик даже остановился.

— От других человеков. От злых. Ты знаешь их, знаешь.

— Кого знаю? — не разобрался Рыжик. «Здесь защищать одного человека от другого человека?» — он не готов поверить в столь странное событие.

— Алый, Алый твой! — нетерпеливо мякнул Черныш и остановился перед оврагом, в котором клубился туман. Теперь этот туман частично выполз из оврага и стелился по земле двумя широкими полосами, ведущими к заброшенным домам. Между этими полосами и пришли, как по дороге, оба кота. Рыжик ощутил запах цветов и чихнул. Черныш тоже чихнул.

— Вот. Теперь они знают, что мы пришли, — сказал Черныш.

— Запах этот мне не нравится! — заметил Рыжик.

— Они же цветы! — Черныш изобразил человеческий смех.

— Погоди… Алый? Алый — дома! — Рыжик не понимал чёрного кота.

— Другой, тот, у кого есть маленький человек с цепкими руками, у кого есть подруга, Звонкий Голос, Лу, — напомнил Черныш.

— Алума?! — Понял Рыжик. — Алума был здесь?!

Из оврага выползло едва видимое облачко и окружило котов. Беседа предстояла очень долгая: что делать с телом Олега, что делать котам и прочим, почему нельзя действовать открыто, и зачем здесь пришельцы.

Елена Дмитриевна проснулась. Холодно. Внезапно она поняла, что слева от неё никого нет. Она приподнялась, подставив локоть под бок, повернулась к Олегу. Там должен спать сейчас Олежка. Но его нет. Слабый запах цветов ударил в нос. Елена поморщилась. Резко правой рукой отбросила одеяло. Истлевшие уже цветы, множество цветов серо-бурой кучкой лежало теперь на простыне вместо Олега. Лена упала на подушку и тихо заплакала. Она не заметила двух одинаковых ромашек среди этого мусора — светло-синяя и красная. Они мерцали и едва слышно звенели.

Около шести утра Иван проснулся. Немного болела голова. Тело плохо слушалось, поэтому Иван поднялся не сразу. Но потом, включив чайник, он всё же сделал обычную утреннюю разминку. Махая руками, он не переставал размышлять о вчерашнем провале: реакция Вики однозначна, слова, сказанные ею нельзя понять как-то иначе — «уйди вон из моей жизни».

«Сейчас половина седьмого, успеваю» — Иван собирался в душ и смотрел в телефон. Часы. Погода. Напоминание о встрече, которое он со вздохом удалил. Полотенце и пакет с принадлежностями. «Конечно, тут у меня даже и ванны нет, куда мне до остальных» — с досадой подумал Иван.

Спускаясь по лестнице на первый этаж, Иван вспомнил, как с кривой усмешкой его тётя смотрела на процедуру передачи имущества: оказывается, родители незадолго до своей нелепой смерти взяли большой кредит, под поручительство сестры отца. И вернуть долг Ивана обязывали условия договора: хорошо, когда сестра — юрист. Ей хорошо, Ивану — выселки.

На первом этаже, в холле Иван увидел группу людей в сопровождении участкового полицейского. Иван услышал только, что лейтенант Топорков разыскивает свидетелей исчезновения местного алкаша Гошки, который только что, утречком рано, пытался убить свою пожилую мать, которая не изъявила желания пойти поискать ему выпить. Был Гошка, кричал что-то, звал лучшего друга своего, Уварова-старшего. И тут — бац! — нет Гошки.

Иван остановился. Лейтенант выглядел растерянным, рядом оказалась паспортистка. Две женщины, маленькая девочка, и мужчина в военной, кажется, форме, но Ивану незнакомы такие детали. Он заметил, что участковому тоже непонятно, что же за род войск, в котором, по всей видимости, служил этот парень. Паспортистка что-то говорила, глядя на лейтенанта, тот кивал, перекладывал планшет из руки в руку.

Душевая встретила Ивана запахом сырости и плесени. В крайней кабинке кряхтел кто-то. Иван устроился в средней кабинке. Надо торопиться.

Иван уже приближался к своей квартире, расположенной в самом конце этого длинного и мрачного коридора, когда споткнулся на ровном месте, и его скрутила страшная боль. — «Стремление жизни — бесконечно. Помни обо мне» — необъяснимые чувства горя и потери близкого захватили Ивана. Он вдруг понял, что стоит на четвереньках. Голова кружилась, звенело в ушах, в груди давило. Иван обнаружил себя на площадке перед угловой лестницей, там, где было широкое окно с низким подоконником и старая батарея отопления. Верхняя часть окна, занятая большим кондиционером, который давно не работал, сейчас дребезжала и позвякивала.

В воздухе стоял запах свежих цветов, как в магазине флористики и декора, что на первом этаже того здания, где располагался «ДиджиталПарк» — работа Ивана. «Может, пора мне к врачу уже? Нафиг, нафиг, к терапевту?» — Подумал растерянно Иван. Ощущения потери, смерти близкого не отпускали, но становились слабее. Он поднялся на ноги, и опёрся рукой о стену. Бодрое от душа настроение улетучилось. — «Что ж такое-то?» — раздражённо подумал Иван, медленно поворачиваясь к двери в квартиру.

В уголке поля зрения, где-то внизу, на истрёпанном линолеуме, что-то ярко вспыхнуло. Иван развернулся вправо и посмотрел вниз.

Он увидел под окном, возле батареи, кучку истлевающих цветов, которые буквально под его взглядом уменьшались, съёживаясь, тлели, и со слабым треском высыхали, как под действием сильного жара. Иван сунул обратно в карман джинсов ключ, повернулся и, с трудом присев на корточки, стал разглядывать эту массу уже истлевших лепестков и тонких стебельков.

Среди всей этой бурой трухи, в которую превратились когда-то красивые, вероятно, цветы — правда, Иван не мог распознать их — обнаружился один живой, который слабо мерцал и этим привлёк внимание Ивана. «Вроде агератум, какой у мамы рос, только слишком маленький и лилового цвета, стебель без листочков», — вспомнил он детство. Иван безотчётно взял пальцами цветок — как соль щепоткой посыпать. Осторожно поднялся, достал другой рукой ключ и, отперев дверь, зашёл в квартиру. — «Банку бы надо, наверное… и земли, что ли…» — подумалось ему.

— Помни нас… — Мелькнула мысль. Боль стала утихать. Кто-то постучал. Иван выглянул за дверь:

— Драсти, — сказал он, увидев перед собой человека, которого мельком видел в холле на первом этаже, когда спускался в душевую.

— Некк-та-ал-ай, один и два, я, здесь, рядом, — чуть не по слогам заговорил коренастый мужчина. Иван оглядел его. Простая свободная одежда военного покроя, только швы на рубашке какие-то неаккуратные, будто не фабричное изделие, а вручную шили, да большой иглой. Под рубашкой теперь Иван заметил тельняшку. Десантник! Лицо десантника спокойное. Дышит неслышно. Глаза. Странный оттенок — чуть желтоватый.

— Ага, я — Иван, — ответил Иван.

— Будем соседями, — вдруг широко улыбнулся Николай.

«Ну, вот же, нормально говорит! — подумал Иван. — Это у меня крыша едет, от головной боли. Я ж не пью, не курю, какого…» — мысль оборвалась:

— Если что, заходи, у меня есть средства от головной боли, — сказал Николай и снова улыбнулся. — И цветок бы посадил, хорошо ему станет.

Иван оторопело уставился на Николая. Тот молча повернулся, и зашагал к своей комнате. Иван внезапно ощутил, как холод коснулся затылка, боль стала утихать. В руке стало биться что-то тёплое. Иван вспомнил о цветке. «Может, и посажу. Хоть кто-то рядом», — он усмехнулся.

— Здравствуйте, Раиса Михайловна! — Вежливо обратился Иван к старушке, которая открыла ему после некоторой паузы. «Вроде у нас не такие большие тут комнаты, чтобы долго к двери идти. Разбудил, что ли?» — с досадой подумал Иван. Тут дверь и отворилась:

— Доб-раго ут-ричка, Ва-нечка! — Чуть каркающим, но всё же мягким голосом поприветствовала его Раиса Михайловна.

Иван, помявшись, объяснил ей, что хотел бы посадить цветок — он показал агератум на ладони, протянув руку поближе к Раисе Михайловне — и нужна для этого земля, а где взять подходящую, Иван и не знает.

Раиса Михайловна попыталась разглядеть цветок:

— Ой, погоди, не вижу я без очков. Ты проходи, Вань, — торопливо и удивлённо заговорила она, потом развернулась и исчезла за занавеской, служившей стенкой между прихожей и основной частью комнаты-квартиры.

Иван прислонился к стенке, аккуратно затворив за собой дверь: «Не опоздать бы, понедельник, все на взводе» — подумал он. Вытащил телефон, смахнул заставку. «Ого, жарища какая опять днём навалится! — разглядел он теперь информер погоды. — Время есть, ещё полтора часа до начала смены».

— Вот, баночка тебе, с землицей. Себе тут готовила, да и забыла, — появилась Раиса Михайловна. Она протянула Ивану пластиковую баночку. — Дай-ка взглянуть ещё разок, — попросила Раиса Михайловна, поправляя очки.

— Да, пожалуйста! — спохватился Иван и отдал ей агератум.

Внимательно рассматривала веточку с цветком Раиса Михайловна:

— Что-то у него, у цветка, и схватиться нечем, и стебелёк мягкий уже.

Возвращаясь от Раисы Михайловны, которая до сих пор стояла возле двери своей квартирки, и с удивлением смотрела ему вслед, Иван подумал, что надо было ещё удобрений попросить, — «и ещё сахару и соли… но у меня вроде есть?» — он не вполне соображал, зачем он всё это делает, но был твёрдо уверен, что так сделать надо. — «Завтра свет вернётся. Хранить ячейку», — мысли казались ему своими, только странными. — «Таки я двинулся, точно!» — подумал он. Собрался и побежал вниз, и до самой остановки соображал, зачем ему надо посадить этот цветок? Махнул рукой.

Ранним вечером Ксения неожиданно наткнулась на своего «бывшего». Максим стоял недалеко подъезда с хмурым выражением лица. По всей видимости, он долго её поджидал. — «Саньку видал. Вот ты сука! Девчонка вместо тебя по магазинам бродит, сумки притащила огромные. И такая же стерва, кстати! Домой меня не пустила!» — Встретил её злобными словами Максим. Ксения растерялась. — «Это не твой дом…» — «Ты…! Поняла, что сказала? А?!» — от Максима Петровича несло выпивкой. — «Вы б… все одинаковые! Пусти домой!» — «Нет! Мы развелись, помнишь?» — Ксения испугалась. Она не понимала, с чего вдруг Максим вернулся. — «Неужели и та девчонка от него ушла? Наверное, умнее меня оказалась…» — подумала она с грустью. — «Та сука ушла, и дитёнка прихватила, такая же… как ты!» — Ксения поняла, — другая тоже оказалась во власти этого монстра, но чуть раньше сообразила сбежать. — «Тебе нечего здесь делать, Макс…» — тут Максим грубо схватил её за руку. Ей было больно, но она сдержала крик.

Александра Матвеевна как раз в этот самый момент неспешным шагом выплыла из-под арки между подъездами во внутренний двор, образованный тремя высокими жилыми домами. Она сразу узнала Максима, который держал за руки испуганную Ксению. Она заспешила на помощь:

— Это что же вы делаете такое, молодой человек?! — Произнесла она громко, насколько могла. И только сейчас редкие уже люди, что ещё не разошлись по домам в это позднее время, наконец, обратили своё внимание на происходящее. Максим повернулся к Александре Матвеевне, — он её знал, конечно же, — и, не решаясь грубить, ответил:

— Я вернулся домой, а меня не пускает… эта сука! — под конец он всё же не сдержался, отчего Александра Матвеевна опешила.

— Да чтоб тебя разорвало! Как ты смеешь Ксенечку обижать?! — Александра Матвеевна не стала терпеть такую речь. — И немедленно отпусти её, не видишь, ей больно! — И тут рядом появился высокий, выше Максима, широкоплечий парень в простой одежде, будто из фильма о приключениях в деревне. Александра Матвеевна отпрянула от неожиданности. За парнем в нескольких шагах стояла высокая красивая девушка в платье до колен, и выражение её лица отражало настроение Ксении и Александры Матвеевны. — Прошу, уходи. Ты опасен. — Сказал парень, положив Максиму руку на плечо. Ксении показалось, что Максим аж присел от тяжести этой руки:

— Ладно, ладно, всё… ухажёр, да? — обиженно протянул Максим.

Ксения и Александра Матвеевна на кухне в Ксениной квартире обсуждали появление Максима, а старшая дочь, тёзка Александры Матвеевны, укладывала спать Ромку:

— Почитай сказку, а? — попросил Ромка.

— Ладно, только немножко, — согласилась Саша.

Она читала почти двадцать минут, чтобы Ромка заснул.

Удивительно, но Иван уснул почти в то же время, что и Ромка. Во сне ему чудились белое Солнце в высоком небе, бесконечные фиолетовых оттенков поля, вразнобой колышущиеся от слабого ветра. Вдали маячили тёмными пятнами какие-то постройки, — «Помни меня, помни обо мне…»