Ад и его бухгалтерия. Про любовь, высокие цели и совсем чуть-чуть про то, что из этого вытекает

Illumity

Роман. Даже не совсем роман – скорее повесть. Или даже не повесть. В общем, что-то точно не в стихах, зато о большой и чистой любви, вероломном предательстве, бескорыстной преданности и высокой цели. Основано на реальных постах в социальных сетях и нереальной фантазии автора. Тебе точно понравится! А чтобы затея с этим опусом не казалась совсем уж бессмысленной, часть денег, полученных от продажи, направится на реабилитацию детей, пострадавших в результате автомобильных аварий.

Сказочная история для создания нужного настроения

Все сказки начинаются примерно одинаково. Жил-был, к примеру, Добрый Волшебник. Весь в белом. И все у него было хорошо. И всех он любил. И его все любили. Он разве что радугу не ел и бабочками не какал. И жил он обязательно в каком-нибудь уютном приземистом домике в утопающем в зелени лесу. И только яркое летнее солнце заставляло его хитро прищуривать мудрый глаз. И длилась эта идиллия ровно до тех пор, пока на горизонт не наползали темные, как смола, тучи, не начинали угрожающе сверкать молнии и в отблеске этих молний не появлялся облаченный во все черное Злой Волшебник. Дальше история известная и старая как мир. Добро до последнего взывает к голосу разума, приводит убедительные доводы непротивления злу насилием, крутит пальцем у виска и встает на край бездонной пропасти. И только усилие воли и яркий, как майское солнце, внутренний свет помогают склонить весы в нужную сторону и одержать убедительную победу! Герой — рядом с Добрым Волшебником всегда есть какой-нибудь сносный герой — обязательно целует прекрасную принцессу, Добрый Волшебник лукаво улыбается, и по ним неспешно ползут титры. Все в таких историях отлично, за исключением одного — это всего лишь эпизод из длинной и наверняка счастливой жизни Доброго Волшебника. Но ведь он тоже человек. И, вероятнее всего, случается так, что он встает не с той ноги, что бутерброд с докторской колбасой вызывает у него изжогу, что Добрая Волшебница ни с того ни с сего спускает на него собак, конь хромает, телега скрипит, соседи по лесу что-то сверлят целыми днями, батарейки в посохе садятся, ботинки жмут или совет старейшин зажимает манну за прошлый месяц. Или даже все сразу. И бабочки кончаются. И мудрый глаз начинает прищуриваться чуть по-другому. И он вроде все еще Добрый. И в белом весь. Но тучи начинают клубиться совсем не там, где их могли бы ждать. И воздух начинает потрескивать и искриться. Тут бы и подвернуться под руку Злому Волшебнику, да нет их больше. Перевелись. И огребают в итоге добра по самые помидоры все те, кто не успел отойти от приземистого домика в утопающем в зелени лесу на безопасное расстояние. Но это уже совсем другая сказка.

Случай, о котором я тебе сейчас расскажу, произошел не так давно для того, чтобы окружающие меня люди могли как следует о нем забыть, и в то же время я сильно удивлюсь, если за давностью лет о нем вообще хоть кто-нибудь вспомнит. История началась в конце теплого, но очень дождливого лета. Тогда один мой друг — для простоты понимания и во имя сохранения хоть какой-то эмоциональной связи с предыдущим абзацем назовем его Добрым Волшебником — влюбился как мальчишка в ангельского вида создание. В принцессу, не иначе! Создание не то чтобы отвечало ему взаимностью, но и твердого «нет» по заведенной у принцесс традиции не говорило. По такой же старой как мир мужской традиции друг мой решил, что это хоть и призрачный, но шанс, и подготовился к длительной осаде неприступной крепости. Он не нашел ничего лучше, чем распушить хвост и совершить полный набор ритуальных танцев, потрясая, как ему казалось, хрупкое женское воображение грандиозностью планов на будущее и нестандартностью подхода к вопросу обольщения слабого пола. Он надеялся, что ему повезет. Точнее так — он был уверен, что с ней ему обязательно повезет. В конце концов, он же Добрый Волшебник, а она — какая-никакая принцесса! С ней он всегда без проблем находил место на парковке, для нее он покупал билеты на хорошие места в кино или театр, бронировал столики в ресторанах в пятницу вечером, когда свободных столиков в хороших местах, казалось бы, уже не могло и быть, с ней он никогда и никуда не опаздывал, и даже если опаздывал, мероприятия каким-то невероятным образом начинались позже. Магия, короче.

Вот и тогда, в конце теплого, но дождливого лета, он ценой титанических усилий смог уговорить абсолютно незнакомых ему людей провести их на крышу старой высотки в центре Москвы. Именно с нее, как говорили знающие люди, открывался головокружительный вид на город, на изгибы реки и на закат. С поправкой на погоду, естественно. С погодой им тогда тоже повезло. Металл покатой старой кровли нагрелся под скудным в конце лета дневным солнцем и, отдавая тепло, как мог согревал пару под натиском холодного, к тому времени уже почти осеннего ветра. Тучи, моросящие дождем, заботливо обходили их крышу стороной и лишь иногда намекали на то, что зонтик можно было бы взять с собой, а не самонадеянно оставлять в машине. Пара пила горячий чай из купленного по дороге термоса и обсуждала какой-то важный проект, за который ослепленный романтическими чувствами молодой человек отчаянно ухватился. На тот момент она была для него самым важным в жизни. Центром вселенной. Ему, как любому нормальному Доброму Волшебнику, хотелось верить, что и он для нее хоть что-нибудь значил. Влюбленный мужчина и женщина его мечты стали тогда свидетелями головокружительного по своей яркости заката. Если бы я сказал, что солнце закатывалось за горизонт в обрамлении пылающих багряным пламенем тяжелых свинцовых туч, превращая угловатую линию зданий в подобие горного хребта и заливая русло реки расплавленным металлом, я описал бы для тебя всего лишь жалкую карикатуру, написанную дрожащей рукой художника-дилетанта. Тогда впервые в жизни мой друг отчетливо понял, что ему ни с кем не хочется делиться этим днем. Момент должен был принадлежать только им двоим. Ну и, опять же, фотография, сделанная, естественно, не столько на память, сколько ради красивого поста в социальных сетях, равно как и мои слова, даже близко не описала бы красоту момента. А момент ему хотелось прочувствовать полностью. С первой и до последней секунды. Понять всю грандиозность и мимолетность происходящего.

Другу моему тогда казалось, что он запомнил каждое мгновение. И лихорадочный поиск термоса. И горячий чай, купленный и заваренный в маленьком кафе у перекрестка. И встречу возле подъезда с тщательно подобранным букетиком цветов и гремящей как трамвай жестяной коробкой ее любимого печенья. И виртуозную, как канадский цирк, прогулку по скрипучим доскам пыльного чердака — в драненьких кедах на нем и в не самых подходящих для таких прогулок, но чертовски красивых сверкающих лакированных туфельках на ней. И разговор. Абсолютно пустой в плане содержания, но невероятно душевный. И головокружительный закат. И плед, небрежно наброшенный на голые плечи. И путь с небес на землю в старом тесном лифте, больше похожем на движущуюся скрипучую клетку времен испанской инквизиции, предназначенную скорее для пытки попугаев, чем для перевозки людей. Неловкое молчание в этом лифте. И даже по-подростковому неуклюжее прощание со смущенными улыбками и поцелуем в щечку. Прежде чем уйти, легко и радостно, не оглядываясь, как только она умела это делать, принцесса как-то по-особенному сосредоточенно заглянула в глаза Доброго Волшебника и, непринужденно улыбнувшись, сказала, что если бы воспоминания об этом закате можно было купить, она купила бы их не задумываясь. Стоит ли говорить о том, что он еще тогда, в момент прощания, готов был отдать все на свете только за то, чтобы она запомнила этот вечер. И если бы душа у него действительно была и хоть чего-нибудь стоила — он заложил бы даже душу.

Они встречались еще полгода. Нечасто и по большей части по его инициативе. Он не терял надежду. Она вольно или невольно не давала надежде угасать.

Это были своего рода шахматы. Вроде бы все на виду. Вроде бы все все видят. Каждый играющий прекрасно понимает, к чему ведет следующий ход. И каждый ждет ошибки. Уступая. Поддаваясь. Жертвуя поля и фигуры. И все равно итог непредсказуем. Рано или поздно король окажется под ударом королевы. Такой важный. Так искусно вырезанный из слоновой кости неизвестным умельцем. Такой всемогущий. Такой беспощадный. И такой беззащитный. Рано или поздно он будет стоять в окружении хладнокровных пешек, мало чего понимающих в этой древней как сама жизнь игре и не пытающихся разобраться в причинах случившегося. И все его попытки укрыться окажутся банальным бегством от проблемы, раз за разом усугубляющим и без того невеселое его положение. Момент, когда его торжественно положат на бок поперек спланированной с математической точностью доски, будет необозримо далек, но уже тогда он начнет пописывать в свой шахматный черно-белый блог заметки о том, что мат в этой игре — это всего лишь вопрос времени. И стороны, которая на него решится.

В один из дней он решился. Просто не смог больше молчать и сознался, что жизнь без нее не имеет для него абсолютно никакого смысла.

— Ты же все понимаешь, — ответила она. — Ведь ты не слепой. Ты знаешь, что я не одна. Я влюблена. И я абсолютно счастлива.

— Я не слепой, — сказал он, стараясь как можно глубже заглянуть в ее бездонные бирюзовые глаза. — Я знаю. И я понимаю. Поверь, для меня нет ничего важнее того, чтобы ты была счастлива. Со мной или без меня. Чего бы мне это ни стоило. И как бы тяжело мне при этом ни было.

Это, наверное, так здорово — читать по глазам. Вот так взять, поднять взгляд, зафиксировать и все понять. Без слов. Слова — они, в сущности, ничего не значат. Даже если они односложные. Даже если они максимально конкретные. Слова — это эмоции, умноженные на здравый смысл и поделенные на прошлый опыт. Они обманут. А глаза — глаза не соврут. Их можно закрыть. Можно отвести взгляд. Но даже тогда они скажут правду. А вот что делать потом с этой правдой — это уже второй вопрос.

Ты не представляешь себе, насколько это сложно — смотреть в глаза. Ты сейчас, конечно, скептически улыбнешься и скажешь, что только вчера утром этот фокус был провернут тобой миллион раз. Твоя правда. Вот только что было в тех глазах? Гнев, страсть, тоска, восхищение, презрение, наконец? Нет. Я готов спорить, что там не было даже банального безразличия. Это были просто мимолетные встречи. Как встречаются на ночной дороге фары двух машин. Нет, я серьезно — возьми и попробуй посмотреть кому-нибудь в глаза. Но обязательно так, чтобы заглянуть в душу. А еще лучше так, чтобы он или она могли заглянуть в твою. Это почти нереально. Это требует какого-то особого, я бы даже сказал, сакрального доверия. Что там секс?! Куда там общим кровавым тайнам! Для того чтобы по-настоящему осмелиться посмотреть кому-то в глаза, нужно, чтобы глаза эти искали твои глаза. А это безумно сложно. Это почти невозможно, как невозможны мир во всем мире или удачное признание в первой любви. А ведь, казалось бы, что может быть проще — встретиться взглядом и не отводить его чуть дольше, чем обычно…

Тогда он заглянул в ее глаза, как ему казалось, в последний раз в жизни. Ушел с головой. Почти утонул, не оставив себе шанса на еще один вдох. А потом он пропал. Резко. Оборвав все связи. Ходили слухи, что он нещадно пил. Кто-то говорил, что он бросил все и уехал куда-то на восток — то ли для того, чтобы постигать смысл бытия, то ли для того, чтобы лишний раз не встречать уже однажды постигнутый. В реальности же он просто закрылся, как закрывается старый магазин на углу улицы какого-нибудь спального района — без объявления, просто сняв вывеску и заклеив витрины старыми газетами. Нельзя сказать, что он жил. Жить с постоянной жгучей болью в груди непросто. Он, скорее, существовал, привыкая к этой боли и сливая дни в сплошную, лишенную красок массу, которую многие по привычке или по недоразумению и считают жизнью. Полной противоположностью этого были его сны. Насыщенные. Цветные. Где он еще весел и свеж. Где она не отводит взгляд и улыбается, мило склонив голову к плечу. Где руки ощущают трепетное тепло. Где сердце бьется спокойно и ровно. Где стук сердца каким-то магическим образом разливается по темной комнате ритмичными ударами в закрытую когда-то дверь.