О чём плачут на Руси

Katerina Husser (2023)

Семь поэм. Семь женщин. Семь трагических судеб. На этих страницах вам не будет уютно. Зачем?

Иш Таб

Путешественник великий,

может, странник для души

иль загадка для религий,

как меня ни назови,

я останусь, словно дикий,

потерявшийся в ночи,

удручённый, многоликий

пеший, чьи мечты мертвы.

I

Поникшие лица

и злые дома,

сутулые улицы крючит,

дым серый клубится,

висит бахрома

с крыш чёрных и страшно ползучих.

Невидимой тенью

сквозь толпы зевак

я к ней приближаюсь устало,

замрёт без движенья

таинственный стяг,

что ознаменует начало.

II

Такое юное дитя

Предстало старику седому

В день первый злого ноября,

Что раньше был едва знакомым.

Теперь он, вросший тёмным сном,

Бьёт по пятам, горестно плачет.

Продрогшим, сиплым холодком

Сперва обнимет, озадачит,

Потом припустит, ослабив

Вожжи, изъезженные вдоволь,

И, голову свою склонив,

Свершит с прекрасным новый сговор

Среди цветов, под щебет птиц,

Как будто благостный оазис,

Среди обмана, небылиц

Предстал пред ним, был безотказен,

Шепча на сотне языков,

Ползком тащилась на коленях —

Ему привиделась любовь

И здесь осталась в этих стенах.

Он верил, что в закате дня,

В закате жизни дерзкой, нервной

Обрёл наивность. Тишина

Стала родной и совершенной.

Ты мудрецом напрасно слыл,

Храня ту пафосную верность.

Философ вечен! Ты забыл.

Поэтому погубит ревность.

Ревность не к женщине, отнюдь!

Ревность к рассудку, он изранен.

Придётся ревности хлебнуть,

Когда любовью одурманен.

Уйдя под руку то ль с женой,

То ли с проклятием на грани,

За ними шлейф стыл затяжной

Листьев осенних в том тумане.

III

Как светел день! И как приятен!

Такое чувство, необъятен

Весь мир! Он так красив,

Так необычен и учтив,

Что плакать хочется от счастья,

Когда настолько жизнь прекрасна,

Когда не ведает границ

И манит сотнями частиц!

Открыты двери! Забеги!

Мечты свои в миг воплоти.

Живи, пожалуйста, живи

И, если нужно, позови

С собою в лёгкую дорогу

Тех, кто шагает бодро в ногу,

Тех, с кем разделишь ты мечты,

От чьей душевной теплоты

Рассыпятся в труху невзгоды!

Не выйдут никогда из моды

Милейшие в свету черты,

Ведь в них есть ты!

В этих глазах, во всех изгибах

И в звуках, может даже в скрипах,

В маленьких гладеньких руках,

В которых исчезает страх,

Когда поверх сжимает матерь,

Тогда вселенной жест понятен,

Но этой мало глубины,

Когда намеренья темны…

Когда в чёрной воде разлуки

Подло таятся в бездне муки,

Что с визгом тащат мать ко дну

И, к сожаленью, не одну.

IV

Губой обветренной целуя,

Рукой шершавой обнимай,

Еле живая, негодуя,

Дитя своё оберегай.

Природой истина шептала,

Людским пороком прикрывав:

Есть только ты, что пострадала,

Но эта боль — всего лишь страх.

Неси свой крест, иди, шатаясь,

Не смей о помощи просить,

Дыши свободой! Задыхаясь,

Не смей супруга тяготить.

Теряешь ум свой — нет виновных.

Есть лишь бракованная жизнь,

Что делит грубо на условных,

И с этим лучше примирись.

О, в этот час пред мною матерь,

Что хуже мачехи стократ.

И вижу, что с тебя уж хватит,

Ведь путь без помощи чреват…

V

Однажды утренним звоном

Открылся базар у селян,

Пронзительным, важным тоном

Созывали сюда горожан:

«Ярмарка! Люди, ярмарка!

Что может быть веселее?!

Сюда подходи, дамочка,

Корзину набей пополнее!»

Не забудутся никому

Широченные прилавки

И колбасы на булавке,

Сладости, что на подставке

Разложились —

Только чавкай!

И глазами загребу

Две корзины, не одну!

Солнце расцелует щёки

После настоящей склоки!

Грусть в вине да утоплю,

Всю печаль, а не одну!

Для чего ж ещё гулянье,

Сладострастьем испытанье?

Всё в угоду животу,

Даже похоть одному

Человеческому чреву

Я на праздник подарю!

Среди этого шума,

Среди голосистых торговцев

Внезапно настиг сумрак

Да выпала горсть червонцев,

Ох, бились они о брусчатку,

Катились под ноги прохожим,

Казалось, внутри без остатка

Он душу ей вмиг изничтожил.

Стоял и глядел так медленно,

Тягучим волнением мучая,

И был он весьма болезненным,

И сердце его дремучее…

Сомкнув свои губы, он произнёс:

«Спаси ты меня, блаженная».

И тело его сильно затряслось,

Исчезла улыбка надменная.

Она подбежала и, вся дрожа,

Кричала, просила о помощи,

Но в недоумении шла толпа

И поодаль, между проёмами.

В мгновенье потупив печальный взор,

Привстала с колен порадница,

Окинула разом пустеющий двор

И ринулась вон неудачница.

VI

Спустя пару дней, окрепнув слегка,

По улице темной домой она шла,

Когда вновь его повстречала,

Того незнакомца, что исподтишка

Её опозорил среди городка

За то, что ему жизнь спасала.

Столько раз слово «прости»

ей никто не говорил,

но она молчала,

он смеялся,

убедил

в том, что ею дорожил,

она ж им задышала…

С этой встречи жизнь плыла —

Друг всему замена,

Мужу каждый день лгала,

Избегая плена,

Дочь ей горечь и упрёк,

Послевкусие тлена,

Слишком тяжкий ждёт урок —

Ангелов измена.

VII

Сколько пройдено троп

Ногами.

Сколько сказано было слов

Ртами.

За горами, садами

Местами им казалось,

Что за небесами

Кто-то смело шутил

Их сердцами,

Режет тонкими

Лоскутами.

Томными, долгожданными

Вечерами

Вы это знали?!

Скажите, знали

Любовь, умываясь слезами?

Любя лишь рывками?

Клочками живя —

Ворами.

Для мира презреньем,

Мышами,

С выбитыми из рук

Щитами.

Годами. Годами. Годами…

VIII

О, мудрейший!

Твой голос святейший

и взгляд добрейший,

скажи мне сейчас,

поскорей же,

но без прикрас:

почему, согласясь,

обручаясь,

обрекла себя мать на разлуку,

поддалась она адскому стуку,

что звенел, словно дикий,

в ушах,

впопыхах,

ты сбегал впопыхах,

расскажи, мудрый муж,

на досуге,

не теряйся

в испуге,

заслуги

я готова услышать…

Шепчи,

если хочешь — кричи,

не молчи,

заклокочи

упрёком,

пролепечи,

ведь рана кровоточит

у дочери твоей,

что у реки

страдает от болезненной руки,

что гибель ей, несчастной,

напророчит,

а ты главу смущённо опустил…

IX

И разве станешь отрицать,

Что знал недуг, мудрейший?

Иль будем вместе вспоминать

Её путь тяжелейший?

Ты видел милую жену

В беседе со стенами

И слышал лишь её одну,

А хоры с голосами

Принадлежали ей в бреду:

Смешалась явь со снами

И породила череду

Тревог и бед кругами.

И вот проклятый чёрный день

Под сатаны крылами.

Она пришла под ту сирень

За вашими церквами

И топит дитятко в реке,

От вражьих рук спасая,

А друг стоит всё вдалеке

И смотрит, не мешает.

Но был ли друг? И я скажу,

Пока в слезах скорбящий.

Он пустота и наряду

С тобой лишь зло сулящий.

X

Для них и я в веках бреду,

Для них. И талый вдох

Несёт к багровому стыду,

Заставший их врасплох.

На сейбу из окна смотрю:

Старается, растёт.

Я дух земли. Жертв не корю.

Иш Таб народ зовёт.

Страдалицу я не кляну,

Хоть страшен крест и грех.

Новорождённую жену

И мать казнят из тех,

Кто знает нравственность и жизнь,

Кто ведает уклад,

Чьи идеалы улеглись

В статичный, скучный такт.

Виднее им её судьба,

Мудрейший, поднимись,

Ими услышится мольба,

Спадёт вина — гордись!

Отдай мне душу. Обернись.

Тебе она к чему,

Её душа? Освободись

И тело брось в тюрьму.

Но кажется, что долгим был

Наш томный разговор,

Уж на луну и пёс завыл.

Ночь. Поздно жать затвор.

Уже качается петля,

Уже исполнен долг,

Но будет глупая толпа

Везде искать подлог…