О чём плачут на Руси

Katerina Husser (2023)

Семь поэм. Семь женщин. Семь трагических судеб. На этих страницах вам не будет уютно. Зачем?

Лабрис

I

Шестая осень, шелестя листом,

Шептала нам о тихом счастье,

Перебирая бисер на запястье,

Подаренный тобой тайком.

Мне не мечталось с рыжей пеленой,

Всё в ней сливалось, гибло без остатка,

Наш мир лишь становился шатким,

Но у людей ведь это не впервой?

Осень шестая. Она ведь не твоя.

Чужая. Этим и злосчастна,

Ну почему твоя любовь опасна?

Она, как проклятая колея.

Снесла всю жизнь мою, плюя

На дряхлые, скрипящие устои,

Но сердце беззащитное, смешное

Кровоточит, коснувшись острия.

И сколько же играть мне эти роли,

Где я верна бесчувственной толпе?

Повесят на позорном на столбе

Лишь оттого, что ты самодоволен.

Да, больно, и прощения прошу

За унижение, податливость и волю,

Которые себе не зря позволю,

С которыми немного подышу…

II

Щелчок. Так загорается искра,

Она не вспыхнула слегка,

Я долго мучала простой моторчик,

Который был неряшливо узорчат,

Но не помог мне прикурить,

Нет, невозможно больше позабыть

Её глаза, возникшие напротив,

И, вредным жестом всё вокруг облагородив,

Она сумела голову вскружить!

И как мне дальше жить?!

Когда намёк отчётлив,

Как поворот заносчив

На жизненном пути,

С него мне не сойти,

Но разве же нужна дорога

Иная и без эпилога?

Как не поверить мне ему,

После того как с ней иду

Рука в руке и год от года —

Такая у меня свобода,

И я другую не хочу!

Мечтаю, громко хохочу,

Ведь я люблю! Я так люблю!

От всей души благословлю —

Мне не нужна чужая злоба,

Мы от неё устали обе,

В толпе лишь молча растворюсь

И за любовь не извинюсь —

Она не ведает подлога,

Она даётся нам от Бога.

III

Есть продолженье у меня,

я им жива,

её глаза,

из них наивная слеза,

когда нарушена игра,

когда все правила учла,

но на другое поле

вновь фортуна перешла,

да, милая, обида обняла,

и кто бы знал,

что так предельно ясно

мне резонирует недоуменье

страстно,

как и тебе в забытой, крошечной игре,

вот только я словно в огне

и из него гляжу испуганно и томно,

молю отца,

молю — довольно,

прошу, опомнись,

ведь ссора наша

больше чем никчёмна,

ну, хочешь, я весь мир переберу,

сотру,

историю всю вновь перепишу,

умру,

а хочешь, я во сне молча уйду?

Какой мне смысл

быть и жить забытой

без маленьких, клубничным мылом мытых,

нежнейших и святейших рук…

Мой друг,

какой бы ни был мой недуг,

ты не услышишь от меня отказа,

ты хуже, чем любая метастаза,

если так хочешь всю любовь убить,

если дитя и мать топить

в страданиях и муках

каждодневно…

А может, похороним ревность,

которая съедает так напевно

всё твоё сердце,

разум глохнет вслух,

прогоним этих чёртовых старух,

что вьются, будто вороны, над телом,

тяну к тебе я руки, пусть несмело,

ведь сгорело,

наше счастье догорело,

очаг давно уже потух,

остался едким воздух,

ну и пусть,

что на свободу рвусь,

я не смирюсь,

если по разным побредём перронам,

если примкнём к чёрным воронам,

поклонимся чужим иконам —

я не за это бьюсь,

с тяжёлым сердцем расстаюсь,

если врагами,

если на года…

IV

Полотно враз рукой прикрыв,

Ты считаешь — на этом всё.

Счёт закрыт, и на нём гриф —

Переписывай лист, Руссо.

Всё равно это был миф,

Всё равно, что судьбу грызём,

Это каторга — не жизнь:

Сгинем, коли не пропадём.

Посмотри, раз нетерпелив

Издали. По проспекту втроём…

И, сполна яда вкусив,

Мимо счастья без слов пройдёшь.

V

Люто. Не щадишь.

Не шутка

Холодная твоя улыбка.

К чему она?

К чему молчишь?

Ты весь дрожишь,

Как никогда.

Так никогда

Ты не держался.

Сорвался.

С тех цепей сорвался,

Которые так гнут.

Согласие как кнут,

Его ты не приемлешь,

Им внемлешь,

Словно дремлешь,

И неужели тоже сплю?

Не верю,

Даже не хочу

Лишать тебя

Святого чувства,

Допустим,

Я прошу,

Допустим.

Мысль подпустим —

Оскорблён,

Нет, не распутством,

Не безумством.

Окружён

Любовью,

Как стрелою поражён

И потрясён,

Что не нашла тебе замены,

Иной любовью полны вены,

И будто бы под вой сирены

Признаюсь

И в головокружении клянусь,

Лишь по любви

С тобою расстаюсь,

Я без неё сквозь воздух не пробьюсь,

Под первыми лучами растворюсь,

Не встав с кровати, насмерть разобьюсь,

Я не жилец без рук её…

Позвольте

Оставить мир в покое,

На весу,

И так уже три года на посту,

Изображая сироту,

В поту

Кричу, как сумасшедший,

В пустоту,

И пересохло всё живое в моём рту:

Ни языка, ни связок.

Важен.

Мне этот миг сомненья

Важен,

Ну почему ты не отважен?

Каким ты был,

Каким ты стал.

Как сглажен.

Зачем наигранно вальяжен?

Не любишь.

Честно говорю,

Я чувствую

И не молчу.

Так отпусти,

Коли неважен

Давно разрушенный союз.

Боюсь.

Не за себя ночью молюсь.

Я ангелу святому отдаюсь,

Но не смирюсь,

Раз к тёмным мыслям

Тебя склоняет разум,

Не веришь моему рассказу,

А хочешь, я тебя спасу?

И к небу гордо вознесу

Сейчас же. Сразу.

Поверь, что я её люблю.

Прими и пожелай мне счастья,

Эта любовь без твоего участья

Не выживет,

Кто что б ни говорил.

Остыл.

Я вижу, милый,

Что остыл.

И знаю: я любила,

Ты любил.

Простил.

Я благодарна.

Отпустил.

Так лучше,

Ведь во лжи сгорают свечи,

А без огня и света

Мы не вечны.

И звёзды на пути остроконечны,

На млечном, обездоленном пути…

VI

Это её слова,

её печаль,

и мне так жаль,

что в этом споре бесполезна,

что лишь сейчас

эту историю вам говорю,

но честно,

она томилась безызвестно,

и как же всё же мракобесна,

болезненна толпа,

которой поводом нужна

любовь одна,

судьба одна,

полутона,

а мы хотели просто счастья

без вашего участья.

Одни страданья

и старанья

весь мир переменить,

хотя б на миг зашить

ту рану,

Конец ознакомительного фрагмента.