Жена настаивает на том, что её
бабье дело нисколько не легче мужского.
Но тут с другого конца деревни раздался визгливый
бабий голос.
Кто-то верил слухам, кто-то считал всё это
бабьими сплетнями, и, быть может, вообще забыли бы о школе, если бы вскоре не созвали народ на сходку.
Его широкое, мясистое,
бабье лицо лоснилось от куриного жира.
– Какую это
бабью сказку рассказываешь ты мне?.. Ты насмехаешься надо мной!
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: натушить — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Посредине его маленькой арены, устланной свежей, только что с поля, пшеницей, стояла повязанная
бабьим платком до глаз девочка лет одиннадцати в длинной сборчатой юбке и короткой ситцевой кофточке с пышными рукавами.
– Не обманывай себя! Нам нужен предводитель, которого ничего не держит! Предводитель, который не повернёт назад и даже мыслями не будет привязан к
бабьей юбке!
Кроваво-красное солнце застыло в зените. Пыль не оседала, витая в воздухе. Ласковое тепло
бабьего лета скрипело на зубах мельчайшей бетонной крошкой.
За окнами стояло
бабье лето, и сопки, покрытые золотом лиственниц и берёз, с вкраплениями зелёных сосен и бордовых осин, упирались в голубой, без единого облака, небосвод.
– Ну и погодка! – басил он. – Настоящее
бабье лето! Какая будет зима?
Наверху, на крепостной стене, как будто разом все ахнули, и вслед за этим последовали
бабий крик, стоны рыдания.
Наступило
бабье лето. Днём на солнце стала опять согреваться земля. Ребятишки вылетали из школы не застёгнутыми, распустив края курточек как крылья.
– Ещё бы! Хуже нет слушать
бабьи разговоры! Ладно, я побегу, а вы звоните!
Это было
бабье причитание, обычное, про то, что на кого их сокол покинул, и зачем ещё забрал с собой молодого соколёнка.
– Вставай, а то подниму, добавив ещё разок! Повидала я, как от
бабьей руки по земле ползаешь.
Тут-то и пошёл по городу переполох,
бабьи вопли, беготня, несуразица.
Противно посвистывал ветер, по снегу с визгливым
бабьим скрипом катилась позёмка, забивала твёрдой крупкой все щели, с верхом накрывала кусты.
К вечеру всюду поднялся истошный
бабий вой.
Два раза уже слышала о
бабьих бунтах против вздорожания.
Ласковая пора
бабьего лета чем-то напоминает весну.
А воину за
бабьим подолом остаться, когда великая брань грядёт – срамно!
Как говаривал старый казак, тот самый, что любил вечер скоротать, художественно рассказывая про царицу ваз: «Душе ещё душу родную отыскать надо, а тело мужичье по нужде к любому
бабьему телу прилепится».
– Видишь, Танечка, не всё в моей
бабьей жизни потеряно.
Природа вступила в ту замечательную пору, которую в народе называют
бабьим летом, когда солнышко в последний раз перед долгой зимой балует людей и зверей своими лучами, а украшенные разноцветной, от жёлтого до малинового, листвой деревья добавляют этой поре своеобразной красоты и очарования.
Как ни крути, а
бабья хитрость, похоже, в который раз оказалась проворнее мужского ума.
Однажды ты пропустишь момент, когда из боли можно сделать просто
бабий вой, пусть страшный, долгий, но хотя бы понятный, и вдруг совершишь странный шаг: попробуешь шагнуть на небо, не покидая землю.
В самом сердце
бабьего царства. В том месте, куда, мужчинам не было доступа.
Теперь понял, что
бабий век короток, тебе пора стать матерью и женой.
Не столько даже о человеке какой-то сверхъестественной храбрости, почти непостижимой отваги, сколько как о моём единственном, давшем мне моё
бабье счастье.
Будильник продолжал сверлить настырными
бабьими визгами, закрученной пружины хватало терзать уши минут пять, не меньше.
– Ты, мать, зачем народ смущаешь? – добродушно укорил он пророчицу. – Какое ещё нашествие? Это ж политика, не твоего
бабьего ума дело.
На душе было гадко, дурные мысли тяготили ум, глупая
бабья болтовня иглой колола висок.
Она промотает их сегодня же на булавки и прочие
бабьи глупости, и что потом?
На печи было темно, но в
бабьем куте горела лучина, и в её скачущем свете он разглядел, что это был плетёный из волоса поясок.
Только глупое
бабье сердце не хотело верить, никак не хотело и ныло, ныло мучительно и страшно…
– Заниматься
бабьей работой! – я нескромно возмутился. – Лучше дайте мне радиоприёмник починить. Или телевизор.
Вдоль железных дорог, увозивших на смерть крепких кривоногих мужиков, запахло содранными с
бабьих голов пропотевшими платками, слезами.
Терпеть он не мог поспешности, тревожной торопливости,
бабьей болтовни и “суеты”.
Поднявшееся высоко над горизонтом солнце светило ярко и горячо, радуя прохожих тёплыми деньками
бабьего лета.
Она делает вид, что боится матери, но слушается отца и жалеет его недетской уже, глубокой,
бабьей жалостью.
Никогда он не наблюдал ни у знакомых парней, ни у одноклассников таких
бабьих истерик, как у живущих там.
– Сован-непутевый несчастий на свою голову ищет, – послышался
бабий голос.
Ты глянь на него реально, а не
бабьими глазами – уголовник же.
– Брысь,
бабий батальон! Не желаю в подвале хорониться, не испугает фриц меня! Поперёк судьбы ему стану, не убоюсь!
Рядом с лошадью идущего впереди бежит и голосит тонким
бабьим голосом здоровенный рыжебородый немец.
Господи, как же неправильно, как стыдно устроена
бабья душа…