Не лишены особого интереса и выводы, к которым пришла в недавнем историческом прошлом итальянская философско-правовая школа
кантианства.
С вершин
кантианства мелким и ничтожным представлялось то, что располагалось по обе стороны этого философского кряжа: догматическая, и, – что ещё того хуже, – скептическая докантовская философия; философия эпигонов – послекантовская…
Теперь только начинает всё глубже проникать сознание, что самая большая опасность для философии в той черте
кантианства, которая имеет видимость творческого и построяющего, – здесь именно замаскированный источник всего современного отрицания.
Ответ
кантианства гласит: подлинно сущее возможно, как возможно и его познание, в силу творческойспособности философского разума.
Преодолев через
кантианство искус позитивизма и марксизма, наиболее мыслящая часть русской интеллигенции поворачивает к идеализму, первоначально этическому, а затем и религиозно-метафизическому.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: укрепительный — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Однако его система многими чертами напоминает те, с которыми он воевал: абстрактное начало в основе теории, переход от природы к этике, примат практического, постулирование верности
кантианству.
Если
кантианство первой волны в своей культурфилософии использовало в основном идеи «Критики способности суждения», то неокантианство опирается на весь ресурс наследия великого мыслителя.
В попытках отрицать принципиальное присутствие
кантианства в дюркгеймовской теории морали можно обнаружить очевидную ошибку pars pro toto, а именно желание выдать один из аспектов его теории морали за теорию в целом, а также проекцию на его воззрения собственных воззрений интерпретатора с целью найти в нём теоретического предтечу.
Но формальная этика, развившаяся исключительно на почве
кантианства, далее мыслит категорию долженствования как категорию теоретического сознания, т. е. теоретизует её, и вследствие этого теряет индивидуальный поступок.
Новое
кантианство не движется в этом направлении.
Подводя итог, можно сказать, что доказательство этих первых двух утверждений, в которых выражена основная идея
кантианства и неокантианства, до сих пор не дано.
Вот почему на
кантианство нельзя смотреть просто как на гносеологическое учение, как на направление теоретической философии, которое не должно вызывать слишком сильных страстей.
Нет,
кантианство ставит роковые дилеммы для самой жизни, для самого бытия, а не только для познания, для науки.
Тем не менее следует упомянуть несколько моментов, которые могут внести вклад в оценку
кантианства в целом.
Была ли идея трансцендентальной философии преодолена и опровергнута этими исторически данными штемпелями послекантовского периода или многообразной критикой
кантианства?
Отравленный
кантианством не может уже иметь живых, реалистических связей с бытием, его мироощущение надорвано.
Наивно было бы думать, что можно исповедовать
кантианство как теорию знания, как научную методологию, а в самой жизни, в самом бытии быть чем угодно.
Кантианство убивает не метафизику, не учение о бытии, это была бы невелика беда, оно убивает само бытие, вернее, оно выражает, отражает в жизни совершившееся угашение бытия, его отдаление от покинутого человека.
Кантианство целиком направлено против христианского реализма, христианского богоматериализма, против самой возможности утверждать христианскую церковь как natura creata creans.
И до мозга костей рационалист тот, кто выбирает
кантианство, кто жертвует христианским реализмом.
Нормативная теория есть только своеобразная форма
кантианства.
Этот недочёт
кантианства надо устранить и провозгласить человека творцом всех вещей.
Идеализм, как он есть в господствующих течениях
кантианства, фихтеанства и неокантианства, спасает духовную личность от материализма, но ценою обескровления мира, а вместе с ним и человека.
Сегодняшняя интеллектуальная атмосфера, всё ещё парализованная
кантианством, убеждённостью в невозможности достижения истинного знания, вновь переживает состояние несчастного сознания.
Кантианство сделало науки о духе бессильными, часто ложными, эмпиризм и материализм вообще исключил их из повестки дня.
Как и многие философские системы,
кантианство оказалось, в своём роде, дефектной ведомостью знаний человеческих.
Философская парадигма
кантианства углубляет философскую проблематику как онтологии, так и гносеологии.
Культура нашего времени, как наследие двух веков
кантианства, сформирована борьбой противоположных идей: она – продукт мистицизма, альтруизма и коллективизма.
Иногда можно в границах
кантианства (и другого) признать за таким априорность и основание этого в каком-то другом… то есть понять в границах предметного мышления присутствие такого непредметного явления как «мораль = (свобода)» – невозможно, тогда… придётся с «таким изъяном жить», предполагая какое-то одно из многих банальных допущений…
Вторым общим для всего неокантианства убеждением является учение о том, что природа – это не содержание нашего чувственного восприятия, а в очень существенной мере продукт мышления, и
кантианство достигло определённых успехов благодаря систематическому доказательству этого положения.
Более того, все направления
кантианства предполагают, что априорные факторы играют решающую роль в создании природы.
Кантианство должно потерпеть неудачу только на почве одной этой трудности.
Такой выход должен был состоять в том, чтобы отвоёвывать твёрдую почву, кусочек за кусочком, у всепоглощающего потока
кантианства.
С точки зрения
кантианства, это совершенно исключено.
Так, в нашей стране сменяли друг друга моды вольфианства, французского материализма, а затем
кантианства, пока философия вселенной или мировое идолопоклонство не стали в порядке вещей.
Как бы мы ни ценили этих исследователей именно за то, что они раскопали действительный научный фундамент
кантианства – исследование средств познания – и, наконец, с упорной энергией всё больше и больше обрушивают его на распадающуюся философию современности, мы не можем одобрить того, что они хотят фактически исключить рассматриваемую проблему.
Философия есть прежде всего некоторый способ самосознания «восходящего класса»; самосознание это может быть ясным либо смутным, косвенным либо прямым: во времена дворянства мантии и торгового капитализма буржуазия правоведов, торговцев и банкиров почерпнула некоторое знание о себе самой в картезианстве; полтора века спустя, на ранней стадии индустриализации, буржуазия фабрикантов, инженеров и учёных смутно прозрела себя в образе всеобщего человека, созданном
кантианством.
Но предварительно необходимо обсудить метод свободного
кантианства, чтобы не бросить от него ложную тень на системы более строгой последовательности школы.
Но именно такое решение проблемы предлагает субъективизм
кантианства: он и не мог предложить никакого другого решения.
Структурализм был лингвистической версией
кантианства, представлявшей язык как замкнутую нереферентную систему.
Действительно,
кантианство стало софистикой нашего времени, в чём нетрудно убедиться, если посмотреть на его последователей.
Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ включены в историко-философский процесс XX в. не только потому, что вызревают как развитие идей
кантианства и неокантианства, феноменологии и экзистенциальной аналитики, и даже не столько потому, что прилагают эти идеи к неведомому философии пространству клиники, но главным образом поскольку в пространстве клинической практики они вырабатывают оригинальный философский взгляд на психическое заболевание, на человека и окружающий его мир.
Мы достигаем видимой вершины
кантианства.
Тем не менее, те ростки науки о духе, которые у нас сегодня есть, произросли на почве
кантианства, которое стало той отдушиной, через которую они спаслись от материализма и уцелели.