Так как интерес кантовской философии был направлен на так называемое трансцендентальное в
определениях мысли, то рассмотрение самих этих определений не привело к содержательным заключениям.
Но сказанного нами будет достаточно для уяснения той точки зрения, с которой исчезает отношение к
определениям мысли, как только к полезностям и к средствам.
Гораздо важнее, если в данном языке
определения мысли выявлены в форме существительных и глаголов и таким образом отчеканены так, что получают предметную форму.
Форма, продуманная таким образом в её чистоте, содержит в себе самой процесс определения себя, т. е. сообщения себе содержания, и притом сообщения себе последнего в его необходимости – в виде системы
определений мысли.
Если язык обладает богатством логических выражений, и притом своеобразных и отдельных, для обозначения самих
определений мысли, то это является для него преимуществом перед другими языками.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: прибаливать — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Но поскольку говорят, что в предметном мире есть смысл (Verstand), разум, что дух и природа имеют всеобщие законы, согласно которым протекает их жизнь и совершаются их изменения, постольку признают, что
определения мысли обладают также и объективными ценностью и существованием.
Действительно, потребность заниматься чистыми мыслями предполагает длинный путь, который человеческий дух должен был пройти ранее, она является, можно сказать, потребностью уже удовлетворённой потребности в необходимом, потребностью отсутствия потребности, которой человеческий дух должен был достигнуть, потребностью абстрагировать от материи созерцания, воображения и т. д., от материи конкретных интересов вожделения, влечения, воли, в каковой материи закутаны
определения мысли.
То, на что мы указали как на начальный пункт науки, высокая ценность которого, взятого самого по себе, и вместе с тем как условия истинного познания, признано было уже ранее, а именно рассматривание понятий и вообще моментов понятия,
определений мысли, прежде всего в качестве форм, отличных от материи и лишь находящихся на ней, – это рассматривание тотчас же являет себя в самом себе неадекватным отношением к истине, признаваемой предметом и целью логики.
Или если мы хотим говорить о вещах, то мы равным образом называем их природу или сущность их понятием, а последнее существует только для мышления; о понятиях же вещей мы ещё гораздо менее решимся сказать, что мы ими владеем или что
определения мысли, комплексом которых они являются, служат нам; наша мысль должна, напротив, ограничивать себя сообразно им, и наш произвол или свобода не должны переделывать их по-своему.
Такое изложение требовало бы, как это в своём роде имеет место в последовательном движении математики, чтобы ни на одной ступени развития мысли не встречались
определения мысли и размышления, которые не порождались бы непосредственно на этой ступени, а переходили бы в неё из предшествующих ступеней.
Основанием «духа» являются «
определения мысли», которые реализуются в предметном мире и в истории и которые люди постепенно осознают в законах природы, в законах общества, а затем во всей объективно-идеалистической и диалектической концепции абсолюта.
Если те
определения мысли, которые суть только внешние формы, рассматриваются нами истинно в них самих, то из этого может получиться в качестве вывода только их конечный характер, неистинность их якобы самостоятельного бытия и, как их истина, понятие.
По отношению к пустоте чисто формальных категорий инстинкт здравого разума почувствовал себя, наконец, столь окрепшим, что он презрительно предоставляет их познание школьной логике и школьной метафизике, пренебрегая вместе с тем той ценностью, которую рассмотрение этих нитей имеет уже само по себе, и не сознавая того, что, когда он ограничивается инстинктообразным действием естественной логики, а тем более когда он обдуманно (reflectiert) отвергает изучение и познание самих
определений мысли, он рабски служит неочищенному и, стало быть, несвободному мышлению.
Киномагнат по
определению мыслит быстро.
Поэтому, имея дело с
определениями мысли, проходящими в нашем духе инстинктообразно и бессознательно и остающимися беспредметными, незамеченными даже тогда, когда они проникают в язык, логическая наука будет одновременно также и реконструкцией тех определений мысли, которые выделены рефлексией и фиксированы ею как субъективные, внешние формы, формы на материи и на содержимом.
Но освобождение от противоположности сознания [и его предмета], которое наука должна иметь возможность предположить, поднимает
определения мысли выше этой робкой, незавершённой точки зрения и требует, чтобы их рассматривали такими, каковы они суть в себе и для себя, без такого рода ограничения и отношения, требует, чтобы их рассматривали как логическое, как чисто разумное.
Если, например, в физике получило преобладание
определение мысли «сила», то в новейшее время самую значительную роль играет категория полярности, которую, впрочем, слишком à tort et à travers (без разбору) втискивают во всё, даже в учение о свете; полярность есть определение такого различия, в котором различённые неразрывно связаны друг с другом.
Отчасти же они служат для более точного определения и нахождения предметных отношений, причём, однако, содержание и цель, правильность и истинность вмешивающегося мышления ставятся в полную зависимость от самого существующего, и
определениям мысли, самим по себе, не приписывается никакой определяющей содержание действенности.
Вот и попробуйте дать определение. Нет, серьёзно, если вы желаете проверить свои убеждения на сей счёт, попробуйте дать своё
определение мысли.
Достаточно вспомнить
определение мысли, как энергоинформационного потока.
Определение мысли как двух третей рефлекса действительно недостаточно.
Если язык богат логическими выражениями, и притом специальными и отвлечёнными, для [обозначения] самих
определений мысли, то это его преимущество.
Действительно, потребность заниматься чистыми мыслями предполагает длинный путь, который человеческий дух должен был пройти, она, можно сказать, есть потребность уже удовлетворённой потребности в необходимости отсутствия потребностей, которой человеческий дух должен был достигнуть, – потребность абстрагироваться от материала созерцания, воображения и т. д., от конкретных интересов вожделения, влечения, воли, в каковом материале закутаны
определения мысли.
Наше понимание понятия предмета развивается вследствие собственной природы понятия, включающей в себя противоречие между простотой
определений мысли и наличием у предмета различных свойств, их соотношением и взаимосвязью, в конечном счёте, их единством в предмете.
Такой способ изложения требовал бы, как это по-своему происходит при математическом выведении, чтобы ни на одной ступени развития не встречались
определения мысли и рефлексии, которые не возникали бы непосредственно на этой ступени, а переходили бы в неё из предшествующих ступеней.
Внутреннее чувственное восприятие содержит
определения мысли как духовное освоение внешнего чувственного восприятия.
Если, например, в физике получило преобладание такое
определение мысли, как «сила», то в новейшее время самую значительную роль играет категория полярности, которую, впрочем, слишком a tort et a travers [без разбора] втискивают во всё, даже в учение о свете; полярность есть определение такого различия, в котором различаемые [моменты] неразрывно связаны друг с другом.
Всё же сказанного нами будет вполне достаточно для уяснения той точки зрения, согласно которой исчезает отношение, выражающееся в том, что
определения мысли берутся только как нечто полезное и как средства.
Гораздо важнее, если в данном языке
определения мысли выражены в виде существительных и глаголов и таким образом отчеканены так, что получают предметную форму.
Но хотя, таким образом, логические предметы, равно как и выражающие их слова, суть нечто всем знакомое в области образования, тем не менее, как я сказал в другом месте, то, что известно (bekannt), еще не есть поэтому познанное (erkannt); между тем предъявление требования к человеку, чтобы он еще продолжал заниматься тем, что ему уже известно, может даже вывести его из терпения, – а что более известно, чем именно
определения мысли, которыми мы пользуемся постоянно, которые приходят нам на язык в каждом произносимом нами предложении?
Понятие, в котором дух при своём возвращении в себя постиг себя и которое и есть он сам, это оформление его, это его бытие, затем опять отделяется от него, и дух снова делает его своим предметом и обращает на него свою деятельность, и эта направленность его мысли на понятие сообщает последнему форму и
определение мысли.
Если те
определения мысли, которые суть только внешние формы, рассматриваются истинно в них самих, то из этого может следовать лишь то, что они конечны, что их якобы самостоятельное бытие (Für-sich-sein-Sollen) неистинно и что их истина – понятие.
Способ действия скептицизма в опровержении разумных положений состоит вообще в том, что скептицизм превращает разумное в нечто определённое, т. е. всегда привносит в разумное некое конечное
определение мысли или некое понятие отношения, которого вовсе нет в разумном.
Так происходит хотя бы вследствие того, что написаны и выведены они такими существами, которые по
определению мыслят на уровне повседневности, а не в космических масштабах, частными категориями, а не общими.
При первом знакомстве с логикой ее значение ограничивают только ею самой; ее содержание признается только изолированным рассмотрением
определений мысли, наряду с которым другие научные занятия представляют собою особую материю и самостоятельное содержание, на которые логическое имеет лишь некоторое формальное влияние, да притом такое влияние, которое больше сказывается само собою и в отношении которого уже во всяком случае можно в крайности обойтись без научного строя логики и его изучения.
Можно рассматривать на базе генетики, квантовой физики, нейрофизиологии, биохимии, и в каждом случае
определения мысли и её возникновения будут отличаться.
С другой стороны, они служат для более точного определения и нахождения предметных отношений, причём, однако, содержание и цель, правильность и истинность вмешивающегося сюда мышления ставятся в полную зависимость от наличествующего, и
определениям мысли самим по себе не приписывается никакой определяющей содержание действенности.
Но хотя, таким образом, логические предметы, равно как и их словесные выражения, суть по крайней мере нечто всем известное в области образования, однако, как я сказал в другом месте, то, что известно (bekannt), ещё не есть поэтому познанное (erkannt); между тем требование продолжать заниматься тем, чтó уже известно, может даже вывести из терпения, – а чтó более известно, чем
определения мысли, которыми мы пользуемся повсюду, которые мы произносим в каждом предложении?
Прежде всего, однако, остаётся непонятным, почему одни априорные
определения мысли являются конститутивными, а другие, если можно так выразиться, просто конструктивными средствами познания.
Во-вторых, – в том, что
определения мысли, как имеющие ограниченное содержание, остаются противоположными как друг другу, так и ещё более – абсолютному и истинному.
Поэтому, имея дело с
определениями мысли, которые вообще пронизывают наш дух инстинктивно и бессознательно и которые остаются беспредметными, незамеченными, даже когда они проникают в язык, логическая наука будет также реконструкцией тех определений мысли, которые выделены рефлексией и фиксированы ею как субъективные, внешние формы по отношению к материалу и содержанию.
Форма, мысленно извлечённая таким образом в своей чистоте, содержит в самой себе процесс определения себя, т. е. сообщения себе содержания и притом сообщения себе содержания в его необходимости – в виде системы
определений мысли.
Эта конечность может состоять, во-первых, в том, что
определения мысли только субъективны и всегда имеют противоположность в объективном.
При этом, с одной стороны, из обычного созерцания заимствуются чувственные определения, которые, конечно, должны обозначать нечто иное, нежели то, что говорят они; с другой же стороны, то, что имеет значение само по себе, – чистые
определения мысли, как «субъект», «объект», «субстанция», «причина», «всеобщее» и т. д. – употребляется столь же неосмотрительно и некритически, как в обыденной жизни и как [определения]: «силы» и «слабости», «расширение» и «сжатие».
При первом знакомстве с логикой ее значение ограничивают только ею самой; ее содержание признается только изолированным занятием
определениями мысли, наряду с которым другие научные занятия имеют собственный самостоятельный материал и содержание, на которые логическое оказывает разве что формальное влияние, и притом такое влияние, которое скорее осуществляется само собой и в отношении которого можно, конечно, в крайнем случае обойтись без научной формы и ее изучения.
По отношению к убожеству чисто формальных категорий инстинкт здравого смысла почувствовал себя, наконец, столь окрепшим, что он презрительно предоставляет их познание школьной логике и школьной метафизике, пренебрегая в то же время той ценностью, которую осознание этих нитей имеет уже само по себе, и не сознавая, что, когда он ограничивается инстинктивным действием естественной логики, а тем более когда он обдуманно (reflektiert) отвергает знание и познание самих
определений мысли, он рабски служит неочищенному и, стало быть, несвободному мышлению.
Но освобождение от противоположности сознания [и его предмета], которое наука должна иметь возможность предположить, возвышает
определения мысли над этим робким, незавершённым взглядом и требует, чтобы их рассматривали такими, каковы они в себе и для себя, без такого рода ограничения и отношения, требует, чтобы их рассматривали как логическое, как чисто разумное.
Дайте
определение мыслям, вызывающим тревогу, и пересмотрите (реструктурируйте) их.
Вопрос об истинности сводится, следовательно, к выяснению того, какие формы имеют
определения мысли – бесконечного или конечного.
Или, когда мы хотим говорить о вещах, их природу или их сущность мы равным образом называем понятием, которое существует только для мышления; о понятиях же вещей мы имеем гораздо меньшее основание сказать, что мы ими владеем или что
определения мысли, комплекс которых они составляют, служат нам; напротив, наше мышление должно ограничивать себя сообразно им и наш произвол или свобода не должны переделывать их по-своему.