Следовательно, критика
практического разума вообще имеет своей обязанностью удерживать эмпирически обусловленный разум от притязания, будто исключительно он один служит определяющим основанием воли.
Это исследование должно доказать только то, что чистый
практический разум существует, и с этой целью оно критикует всю его практическую способность.
Следовательно, здесь мы будем иметь дело с критикой не чистого практического, а только
практического разума вообще.
Только обстоятельная критика
практического разума может устранить все эти превратные толкования и осветить ярким светом тот последовательный образ мышления, который и составляет её величайшее преимущество.
То, что здесь деление всех практических наук не доведено до завершения так, как это сделала критика спекулятивного разума, кроется в природе этой способности
практического разума.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: оболтать — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Всё ничего не говорящие <о> подлинности логизмы и смыслы и обоснование
практического разума отвергнуть.
Высшее предназначение разума – порождать добрую волю, и именно стремление к добру является
практическим разумом.
И не потому ли он поднимает сжатые руки воли своей и напрягает голос своего ей приказа
практического разума подчинения безволия природы воле практического реализма?
В принципе же понятие «прогресса» необходимо связано с понятием ценности именно при кантианских предпосылках, так как оно может быть допущено только по постулатам
практического разума, а не по законам природы.
И в то же время странное, хотя и бесспорное, положение спекулятивной критики, что даже мыслящий субъект для себя самого во внутреннем созерцании есть только явление, в критике
практического разума находит своё столь полное подтверждение, что необходимо было бы додуматься до него, если бы даже критика чистого разума и не доказала этого положения.
Следовательно, мы будем иметь в ней учение о началах и учение о методе, а в учении о началах будем иметь в качестве первой части аналитику как правило истины и диалектику как изложение и устранение видимости в суждениях
практического разума.
Это не отменяло того факта, что в обществе правовые нормы осуществляли функцию регулирования, но это было скорее «побочное» действие, по сути же своей право являлось функционированием
практического разума или своеобразной проекцией категорического императива в мир внешних отношений между людьми.
Он ограничил возможности теоретического знания в пользу
практического разума, который определяет цели человеческих действий, исходящих из «нравственного закона в сердце».
Но здесь обнаруживается почти неожиданное и удовлетворяющее [нас] подтверждение последовательного образа мыслей спекулятивной критики; а именно, ввиду того, что она предметы опыта как таковые, в том числе и наш собственный субъект, признаёт только явлениями и тем не менее в основу их полагает вещи сами по себе, следовательно, внушает, чтобы не считали всё сверхчувственное вымыслом и понятие его – лишённым содержания,
практический разум теперь сам по себе и без соглашения со спекулятивным разумом даёт сверхчувственному предмету категории причинности, а именно свободе, реальность (хотя только как практическому понятию и только для практического понимания), следовательно, на деле подтверждает то, что там можно было только мыслить.
И вот появляется здесь понятие причинности, обосновываемое критикой чистого разума, хотя и не могущее быть показанным эмпирически, а именно понятие свободы; и если мы можем теперь найти основание для доказательства того, что это свойство действительно присуще человеческой воле (и таким образом также и воле всех разумных существ), то этим было бы доказано не только то, что чистый разум может быть практическим, но и то, что только он, а не эмпирически ограниченный разум есть безусловно
практический разум.
В практическом познании, т. е. таком, которое имеет дело только с определяющими основаниями воли, основоположения, которые мы составляем себе, потому ещё не законы, которым неизбежно подчиняются, что в сфере
практического разум имеет дело с субъектом, а именно со способностью желания, с особым характером которой правило может многоразлично сообразоваться.
Современная тенденция включить само знание в другие господствующие силы жизни или подчинить знание этим силам ему совершенно чужда – мы ещё увидим, как мало значит в этом отношении знаменитое превосходство
практического разума.
В «метафизическом» пояснении указывалось, что «рассматривать и трактовать каждый предмет моего произволения как объективно возможное «моё» и «твоё» – это априорное предложение
практического разума».
Практический разум обращается к «грубой почве», к зернистой текстуре повседневной реальности и благодати, которую в ней можно найти.
Ибо для интеллектуального сообщества во все времена была очень важна мировоззренческая и методологическая позиция философии, то, на что она ориентирует
практический разум.
Даже кантовский примат
практического разума свято блюдется современным неокантианством.
Весь теоретический разум только момент
практического разума, т. е. разума нравственной ориентации единственного субъекта в событии единственного бытия.
Императивы чистого
практического разума действует, невзирая ни на что, – и какие ещё нужны аргументы в пользу универсальности, всеобщности этих этических и экзистенциальных принципов.
Поэтому можно утверждать, что общечеловеческая культура, общечеловеческие ценности суть лишь регулятивные, а не конститутивные принципы, применение которых если и возможно, то лишь с точки зрения
практического разума.
На этом основании этика может быть определена как система целейчистого
практического разума.
Принципы
практического разума требуют: составления жизненного плана, отсутствия произвольных предпочтений как между базисными ценностями, так и между людьми; автономности человека, с одной стороны, и единства человеческого общества – с другой; уважения основных ценностей в каждом своём поступке, уважения общего блага и т. д.
Всякая идеалистическая философия избегает этих противоречий и может удовлетворить требования
практического разума только путём абстрагирования и философских абстракций.
Чтобы не стать посмешищем в собственных глазах, исполняя закон без исключения, он должен добавить к этому убеждение, что гибель, к которой может привести его нравственный закон, относится только к его восприятию в опыте, но не к природе вещи, и что, следовательно, за этим миром видимости существует более высокий порядок вещей, в котором не законы опыта, а законы
практического разума правят как законы природы.
По причине нашего двойного интереса как в морали, так и в счастье, синтез
практического разума требует от этих интересов целостности оснований.
В отличие от этого все агенты, привязанные к моральному закону, будут придерживаться его согласно очевидности разума, и по той же причине примкнут к «необходимости
практического разума», которая ведёт к наивысшему добру и его формулировке.
Европейские учёные XIX века, работавшие в эру материалистического рационализма, рассматривали историю народа как процесс развития из состояния примитивного варварства или полуварварства, от грубой социальной системы и религии, от нагромождения суеверий, как становление внешних институтов цивилизации, образа жизни и навыков – через развитие интеллекта и рассудка, искусства, философии и науки, а также более ясного и здравого и более
практического разума.
Не признав свободу как проявление
практического разума, нельзя инкриминировать человеку вину за его деяния.
– Но то, что я обязан делать своей целью, – нечто, лежащее в понятиях
практического разума, стало быть, иметь, помимо формального основания определения произвола (как его содержит право), ещё и материальную цель, такую, которую можно было бы противопоставить цели, возникающей из чувственных побуждений, – это было бы понятием цели,которая сама по себе есть долг.
Суждение, например, понималось по-разному до и после объективности: то, что когда-то было актом
практического разума, стало вторжением субъективности – оборонительным или вызывающе дерзким.
Способность познания из априорных принципов можно называть чистым разумом, а исследование возможности и границ этого познания вообще – критикой чистого разума, хотя под этой способностью разум понимают только в его теоретическом применении, как это сделано в первой работе под этим названием, где ещё не предполагается подвергнуть исследованию разум в качестве
практического разума в соответствии с его особыми принципами.
Практическая философия также основывается на критике разума, именно
практического разума, т.е. разума в той мере, в какой он является способностью определять воление и действие.
Теоретический разум занят вопросом: «Что я могу знать?»,
практический разум ставит перед собой вопрос: «Что я должен делать?».
Объективная дедукция соответствует запросу
практического разума, который требует исследования того, «что и насколько могут рассудок и разум познать независимо от всякого опыта».
Такое развитие, такой качественный переход позволит теоретическому и
практическому разуму освободиться от груза прошлого с его парадигмами и, следовательно, взглянуть на будущее с помощью критериев будущего, избавиться от проблемы «прошлое – будущее» как противоречивой и неразрешимой, динамически соединив прошлое и будущее в идее рационального вероятия и гуманистических альтернатив.
Когда же говорят о моральной ответственности науки, имеют в виду нечто другое: не автономию «
практического разума учёных», а зависимость их профессиональных действий от морали, доминирующей в обществе.
Именно свобода и есть то основание, на котором
практический разум утверждает подлинную нравственность, реализуя категорический императив.
Движение к ним направляется
практическим разумом, который сам является благом.
Но в то же время человек принадлежит и к миру свободы, являясь нравственным существом, обладателем
практического разума (нравственности).
Следовательно, прогресс человечества тоже является идеей разума, посредством которой организуется эмпирический материал (он de facto подчиняется априорно заданной сообразно постулату
практического разума схеме).
Это прямо противоположно пониманию морали в исламе, ибо в нём мораль не ограничена рамками
практического разума, но восходит к божественным заповедям и их рациональному толкованию.
То же, что находится в орбите свидетельствования теоретического разума и эманации
практического разума, может считаться мудростью богопоклонения, ибо хотя чистота сердечных помыслов, достижение которой легко и используется в малом фикхе, согласно незавершённой предикации есть намерение (нийа), одна ко согласно завершённой предикации, она представляет собой небрежение.
Герой трактата, прогуливаясь в раю, оценивает совокупность достижений культуры и отдельных её представителей, как будто бы он – бесконечное эхо мусульманского времени, представляя в своих умозаключениях и рассуждениях достижения теоретического и
практического разума культуры.
– Для конечных святыхсуществ (которые никогда не могут соблазниться нарушением долга) нет учения о добродетели, для них есть лишь учение о нравственности, которое есть автономия
практического разума, в то время как первое есть также автократияпрактического разума, т. е. содержит если не непосредственно воспринимаемое, то всё же правильно выведенное из нравственного категорического императива сознание способностисправляться со своими не повинующимися закону склонностями, так что человеческая моральность на своей высшей ступени может быть не более как добродетелью, даже если бы она была совершенно чистой (полностью свободной от влияния всех чуждых долгу мотивов), ибо тогда она как идеал (которому до́лжно постоянно приближаться) обычно персонифицируется поэтически под именем мудреца.
В самом деле, если добродетель не есть результат воздействия обдуманных, твёрдых и всё более чистых основоположений, то она, как и любой другой механизм технически
практического разума, не вооружена ни на все случаи, ни для достаточного предохранения себя от изменений, которые могут быть вызваны новыми соблазнами.
– Действительно, если бы не было таких целей, то, поскольку не бывает бесцельных поступков, все цели оказались бы для
практического разума всегда лишь средствами для других целей, и категорическийимператив был бы невозможен, а это уничтожает всякое учение о нравственности.