Позитивизм, последнее слово европейской мысли, не есть выход из школы, а следовательно, и из учёного сословия, т. е. позитивизм основан также на отделении
теоретического разума от практического.
Бессилие
теоретического разума объясняется бездействием, или отсутствием общего дела как доказательства.
Экзотерическое учение кантовской философии, гласящее, что рассудок не имеет права залетать дальше области опыта и что в противном случае способность познания становится
теоретическим разумом, который сам по себе порождает только химерические домыслы, – это учение доставило с научной стороны оправдание отказа от спекулятивного мышления.
Вместе с тем признавалось, что события эти, будучи составной частью чувственного мира в целом, происходят исключительно по законам
теоретического разума, то есть по законам причинно-следственной связи, не могущей быть нарушенной каким-либо вторжением извне.
Не только со своим
теоретическим разумом человек стоит в центре “природы”, но в то же самое время он своим практическим разумом непосредственно постигает себя, как нечто, что даёт культурной жизни объективный смысл, именно как сознающую долг, автономную, “свободную” личность, и этому практическому разуму принадлежит примат.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: спрессовывать — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Оттого трансцендентальная философия может быть названа всеобщей наукой чистого
теоретического разума.
После выхода в свет «Критики
теоретического разума» и до появления «Критики практического разума» Кант (в 1784 г.) издал сочинение по философии истории, каковую он не причислял к практической философии и не подвергнул критике, потому что видел в ней произведение слепой природы и не допускал возможности сознательного, объединённого действия человека.
Трудящиеся массы всего мира сразу обнаружили стремление брать русскую революцию в целом, и в этом их революционный инстинкт совпал, не первый раз, с высшим
теоретическим разумом, который учит, что революция, с её героизмом и жестокостями, борьбой за личность и попранием личности, можно постигнуть только в материальной логике её внутренних отношений, а не путём расценки отдельных её частей и эпизодов по прейс-куранту права, морали или эстетики.
Теоретический разум говорит, что мир вещей в себе существует, он, собственно, и постулирует этот мир, но он не говорит, что собой представляет этот мир.
Таковы решения
теоретического разума.
К такому заключению по отношению к внешнему миру приходит
теоретический разум.
Теоретический разум занят вопросом: «Что я могу знать?», практический разум ставит перед собой вопрос: «Что я должен делать?».
То же, что находится в орбите свидетельствования
теоретического разума и эманации практического разума, может считаться мудростью богопоклонения, ибо хотя чистота сердечных помыслов, достижение которой легко и используется в малом фикхе, согласно незавершённой предикации есть намерение (нийа), одна ко согласно завершённой предикации, она представляет собой небрежение.
При всём уважении и действительном понимании ценности теоретического мышления для развития культуры, необходимо заметить, что
теоретический разум принципиально догматизирован в том смысле, что накладывает на реальность искусственные рамки.
Поэтому
теоретический разум нуждается в дополнительном принципе познания – свободном от теоретических предпосылок осознании настоящего момента, исходящим из задачи аутопоэзиса конкретного живого телесного существа.
Развёртывание
теоретического разума начинается с установления оснований способности суждения, развёртывание практического разума – с прояснения оснований воли, соединяющей субъективное желание и реальность.
Разум подразделяется на теоретический и практический.
Теоретический разум конструирует понятия. Он оперирует регулятивными идеями (Бог, душа, мир).
Деятельность
теоретического разума направлена на усвоение высших истин, заключающихся в понятиях и суждениях, к которым можно прийти лишь в индуктивном исследовании.
Различие состоит только в том, что в неокантианских моделях мир познаётся с помощью
теоретического разума, а в герменевтической традиции он познаётся на основе предмыслительных глубинных структур психики человека, предшествующих различным видам индивидуального и группового мышления, таким как мифология, магия, обыденное и научное сознание и т. д.
Конечно, само по себе понятие объективности знания не является совершенно простым; если бы дело обстояло иначе, для понимания истины достаточно было бы здравого смысла, никаких усилий
теоретического разума не потребовалось бы.
Особенно при нынешнем состоянии
теоретического разума.
Но когда они, наконец, зашли с этим так далеко, что тем, кто не мог сам выполнить своё здание, ничего не оставалось, как устроиться либо вместе с метафизиками на одних только строительных лесах, либо с гиперфизиками под развалинами рухнувшей пристройки слепой веры (сказочного дворца, созданного воображением от нетерпения к утомительному строительству чистого разума), настало время, чтобы появился строительный эксперт с упрёком: «Что предыдущее строительство было не более чем строительными лесами, которые должны были позволить рабочим расположить и закрепить материалы
теоретического разума на фундаменте практического разума».
Движение представляется обыденному сознанию наиболее понятным видом становления; оно есть лишь изменение места или положения в пространстве; то, что в нём изменяется, является лишь внешним отношением между вещами, в то время как сами вещи остаются тождественными самим себе; это вполне понятно, а если к этому добавить, что причина движения в виде внешнего толчка, давления или притяжения при поверхностном наблюдении кажется открыто лежащей на виду, то становится вполне объяснимым постоянно повторяющееся стремление
теоретического разума списать все изменения вообще на движение и растворить его в нём.
Без этого самозаконодательства или автономии морального разума в мире не было бы разницы между добром и злом, так же как без логического самозаконодательства
теоретического разума не было бы разницы между добром и злом.
Но она заключается в отношении между нашим разумом и нашими природными побуждениями, а именно в победе, которую цели чистой мысли одерживают над соображениями и склонностями природы, в то время как обучение
теоретическому разуму или силе рассуждения заключается в ускорении или утончении движений, которые мысль совершает в своём собственном кругу.
Это верно, но только если добавить ограничение: до тех пор, пока до них доходит критика «чистого
теоретического разума», ибо критика «практического разума» оседает на этих пограничных камнях и тем самым делает их своим фундаментом.
Экзотерическое учение кантовской философии, гласящее, что рассудок не вправе перешагивать область опыта и что иначе познавательная способность становится
теоретическим разумом, который сам по себе порождает только химеры, – это учение оправдывало с научной стороны отказ от спекулятивного мышления.