Историческая область

Историческая область — принятое в этнографии, истории, культурологии понятие для территории, исторически, как правило, составлявшей политическое единство и в силу этого ныне характеризующейся определёнными общими чертами в культуре, этнографии, языке, самосознании местного и окружающего населения.

Выделение исторических областей в разной степени характерно для различных стран и регионов. Например, в России не принято выделять исторические области, в некоторых же странах (особенно в Европе) исторические области закреплены официально, а иногда кладутся в основу современного административно-территориального деления (Грузия, Латвия, Испания, Италия, Германия).

Кроме того, на одной и той же территории могут наслаиваться исторические области разного исторического происхождения — сложившиеся в античное время, раннее средневековье, позднее средневековье.

Наиболее распространено выделение исторических областей на один уровень меньше страны (то есть таких, на которые делятся страны). Они могут объединяться в единицы более крупного уровня, соответствующие по размерам отдельным странам, но далеко не всегда совпадающие с современными государствами. Те, в свою очередь, объединяются в ещё более крупные регионы, часто уже не осознаваемые на бытовом уровне и выявляемые в ходе специальных исследований.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

В двух главных вопросах своих историко-географических работ заселение отдельных областей России и образование политических объединений – по ширине предпринятых разысканий, по полноте добытых данных и точности, с которой они излагаются, М. К. Любавский, по оценке М. М. Богословского, «не имеет себе равных среди его предшественников в области изучения исторической географии России»[18]. Изучение подобных проблем создало М. К. Любавскому в конце 20-х годов «положение крупнейшего авторитета в области исторической географии и единственного в ней знатока и специалиста»[19].

М.К. Любавский, Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно, 2012

В каких сферах жизни дискриминация азербайджанцев Грузии проявляется наиболее откровенно и жестко? До ответа на этот вопрос прежде заметим, что проживание азербайджанцев на территории нынешней Грузии имеет более чем двухтысячную историю. Однако официальный Тифлис, наметивший целью проведение дискриминационной политики, утверждает, что регион Борчалы был заселен в XVIII веке, и строит историографию вопроса именно на этой ложной научно-идеологической концепции. Цель – объявить азербайджанцев «гостями» и подготовить идеологические предпосылки для их выживания с родных земель. С точки зрения современных критериев прав человека и общепринятых принципов международного права, никакого значения не имеет время появления азербайджанцев на нынешних территориях их проживания. В любом случае, когда в современной истории на Южном Кавказе в 1918 году были созданы три национальные республики, в исторической области под названием Борчалы основным компактно населяющим область населением были азербайджанские тюрки, и они являются исконными жителями и равноправными гражданами страны, в состав которой ныне входят их земли, – Грузии. Значит, тенденциозные изыскания грузинской историографии, основанные на шовинистическом идеологизированном подходе к вопросу, никак не сочетаются с государственно-правовой философией современного мира. А вопиющий факт переноса подобных взглядов в школьные учебники означает взвалить конфликтность в мышлении на плечи и будущих поколений.

Ибрагимли Халаддин, Азербайджанцы Грузии

Разнообразие содержащихся в настоящей книге очерков позволяет затронуть широкий спектр проблем, встающих в историко-семантических исследованиях, имеющих дело с важными для развития культуры понятиями. Семантические изменения в этой сфере – это изменения в вербальной структуре памяти общества, его самосознания и самоконструирования. Они не только отражают динамику культуры, но и составляют фактуру этой динамики. Семантические изменения обусловливают напряжения, существующие в этой фактуре и создаваемые столкновением старого и нового, высокого и низкого, книжного и бытового, публичного и приватного. Анализируя разные понятийные области, мы изучаем разные типы столкновения. Мы пока располагаем лишь весьма ограниченным материалом для построения типологии историко-культурных процессов этого рода. Однако сама постановка данных проблем закладывает основания для дальнейших работ в области исторической семантики. Надеемся, что предлагаемая вниманию читателей книга послужит этой цели.

Коллектив авторов, Очерки исторической семантики русского языка раннего Нового времени, 2009

В 788 г. баварское государство, в состав которого уже входила вассальная Карантания, подчиняют себе франки. Восточное государство франков, вошедшее в 953 г. в Священную Римскую империю, создает на своих юго-восточных границах систему пограничных областей, ставших в позднем Средневековье словенскими историческими областями. Более тысячи лет словенская этническая общность не только не имела собственной государственности, но даже не являлась единой административной единицей, относилась к разным воеводствам, маркам, графствам, входившим в состав мультинациональных империй (Священная Римская империя, Габсбургская империя) и государств (Австро-Венгрия, Королевство сербов, хорватов и словенцев, Социалистическая Федеративная Республика Югославия). В XIX в. словенские исторические области Каринтия, Штирия, Крайна, Гориция, Триестская область и Истрия были разделены между шестью провинциями монархии Габсбургов, и только в двух словенцы представляли большинство населения. Административная раздробленность явилась одной из главных причин формирования провинциального самосознания. Как отмечает И. В. Чуркина, «словенцы, жившие в провинциях Крайна, Штирия, Каринтия и т. д., чувствовали себя крайнцами, штирийцами, каринтийцами, но не единым народом»[3]. Другой причиной замедления в развитии культуры была политика германизации, когда «государственная власть… открыто использовалась для торможения и подавления прогрессивных национальных процессов» [4]. Словенское национальное самосознание формировалось в условиях «гетерогенного двуязычия»[5], в постоянной борьбе за словенский язык, школу, книгу, что не исключало, однако, и большого позитивного значения немецкоязычных культур для словенцев: вплоть до начала XX в. знакомство с достижениями мировой науки и культуры осуществлялось в Словении посредством немецкого языка, а Венский университет стал колыбелью для большинства выдающихся словенских деятелей XVIII–XIX вв.

Коллектив авторов, Словенская литература. От истоков до рубежа XIX–XX веков, 2010

Народность: русская и славянская версии. Именно в связи с изучением истории формирования русской народности проблема определения предмета и методов этнографии как отдельного научного направления волновала историков, занимавшихся вопросами материальной культуры и повседневного быта. Исторические особенности русского народа и истоки его самобытности и характера изучали в 1870-е гг. Н.И. Костомаров и А.П. Щапов. В докладе 1863 г. Н.И. Костомаров, бывший тогда членом РГО по отделению этнографии, обосновал необходимость введения этнографии в предметную область исторических исследований. Он поставил несколько важных вопросов, формулировка которых позволяет предположить, что надеждинская программа исследования русской народности определила довольно узкое ее понимание в этнографии.

Мария Лескинен, Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в.: «другой» сквозь призму идентичности, 2010

Начнем с того, что критерий географического локуса (πατρ?ς, отчизна, родина) являлся базовым в персональной идентификации византийцев. Византиец ассоциировал себя и других своих соотечественников в первую очередь с местом рождения и, соответственно, с людьми, живущими там. ?ατρ?ς может обозначать деревню, город, провинцию, историческую область (Исаврия, Фракия, Вифиния, Пафлагония, Каппадокия, Понт и т. д.), государство (например, Романия) в их географическом аспекте. Важная роль narpig, как одного из распространенных способов идентификации человека, удостоверяется моделями византийской антропонимики, и особенно прозвищами, которые указывают на географическое происхождение их носителей. Идентификация человека по локативному прозвищу, происходящему от места его рождения или жительства (Кесарийский, Газский, Каппадокийский, Трапезундский, Пафлагонец, Исавриец и т. д.), была довольно обычной для Византии, которая унаследовала этот способ маркировки от прежних времен. Локативное прозвище считалось, по-видимому, наиболее простым и удобным способом обозначить индивидуальность человека.

Коллектив авторов, Этносы и «нации» в Западной Европе в Средние века и раннее Новое время, 2015

Стоит обратить внимание на то, что первыми исследователями первобытной археологии были представители естественных наук. Изучение эпохи камня развивалось как бы «параллельно» изысканиям в области исторической археологии. «Тут отразилось и пренебрежение археологов-античников и медиевистов к самому отдаленному прошлому России, и некоторая ограниченность специалистов по палеолиту…» (Формозов 1986: 65). Сближение этих направлений исследований вещественных древностей стало возможным благодаря публикациям А.С.Уварова. «Неведение нашей первобытной археологии, – полагал он, – не может служить предлогом для исключения ее из общего объема всей русской археологии» (Уваров 1878: 33).

Н. И. Петров, Археология: учебное пособие, 2008

Вместе с тем нельзя не отметить и того факта, что точки соприкосновения здесь есть. Выше уже говорилось о том, в чем историческая наука и музей (и как социальные институты, и как информационные системы) необходимы друг другу в плане содержательного наполнения. Не меньше пользы может принести соединение усилий и в области информационных и коммуникационных технологий (особенно – их разработка для музеев с учетом потребностей исторической науки), реализация совместных проектов по созданию баз и банков данных, тематических сетевых и иных информационных ресурсов, более активное привлечение историков к информатизации тех сторон деятельности музеев, которые нацелены на обеспечение доступа к хранимым в них носителям информации, учет интересов исследователей при разработке стратегий оцифровки музейных сокровищ. Очевидным результатом такой кооперации станет повышение информационной отдачи и конкретных источников, и их совокупностей, переход значительных массивов потенциальной информации в информацию актуальную, лучшее информационное обеспечение исторической науки. Передовым отрядом в решении этой задачи могут и должны стать специалисты в области исторической и музейной информатики.

Сборник статей, Роль музеев в информационном обеспечении исторической науки, 2015