Социальная революция

Социальная революция — в общественных науках — резкая смена социального строя, как правило, насильственным способом с участием больших масс людей. Социальные революции нацелены на устранение вековых препятствий на пути развития общества. Классические примеры социальных революций – часто называемые великими Английская революция 17 века и Великая французская революция 18 века. Традиционно в западной историографии они связывались с разрушением «старого порядка» и утверждением основ гражданского общества, в марксистской – с заменой феодального строя буржуазным. Социальная революция включает в себя политическую революцию, поскольку центральным вопросом любой революции является вопрос о власти. Напротив, политическая революция может и не быть социальной в полном смысле слова, хотя социальный момент в ней обычно играет немаловажную роль.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Что такое революция? Словарь Ожегова определяет это явление как коренной переворот в жизни общества, который приводит к ликвидации предшествующего общественного и политического строя и установлению новой власти[1]. Данное понятие имеет очень широкую трактовку. В исторической науке, социальной философии и политологии революции делятся на социальные и политические. Социальные революции приводят к смене одного социально-экономического строя другим, а политические революции – к замене политического режима иным, без изменения строя. Пример масштабной социальной революции дает нам Китай. «Оранжевая» революция 2004 г. на Украине – яркий образчик революции чисто политической. Думаю, правильнее будет именовать политическую революцию просто государственным переворотом. Зачастую государственный переворот является прологом к социальной революции, то есть захват власти не является в данном случае для революционеров самоцелью. Наверное, следуя академической логике, надлежит именовать такую революцию социально-политической. Историк и публицист Александр Шубин в докладе на клубе «Община» 25 февраля 2005 г. отмечает:

Алексей Кунгуров, Будет ли революция в России?, 2012

Со значительно большей отчетливостью, нежели в предшествующий период, проявилось внимание к вопросам демократизации общественной жизни и развития конституционного строя. Прежде всего это нашло выражение в исследовании феномена либерализма в коллективных трудах [983] и индивидуальных разработках. К числу последних относится монография А. В. Ревякина «Социализм и либерализм во Франции в середине XIX в.», в которой исследована эволюция общественно-политических взглядов французских социальных реформаторов 30–40-х годов XIX в., включая Этьена Кабе и Луи Блана [822]. Ревякин показал, что концепция мирного, легального и демократического пути рефом и перехода к общности, разработанная Кабе, составляет ядро его учения о «демократическом коммунизме». При этом Кабе уделял главное внимание не вопросу о том, каким должно быть справедливое общество будущего, а вопросу о том, как перейти от современного общества к коммунизму. Ревякин отводит значительное место и идеям Блана, в частности, планам устройства «общественных мастерских» как инструмента социальной революции. Ученый заключает, что революция 1848 г. ознаменовала конец эпохи «мирного сосуществования», либерализма и социализма. С этого времени «не было более последовательных и непримиримых противников социализма и коммунизма, чем либералы.

И. Р. Чикалова, Партии, профессиональные союзы, женские организации Франции, Германии, Великобритании (1815–1914), 2015

Разрушение устойчивых корпоративных объединений, свойственных феодальному обществу, сопровождалось выходом масс на историческую арену, развитием социальных движений, формированием политических партий. Именно в ходе Французской революции и последующего осмысления социального вопроса (возникающего в связи с кризисом аграрного общества и индустриальной революцией) идет формирование основных идеологий современности – либерализма, консерватизма и социализма). Их вклад в социальную теорию может быть показан в перспективе отношения к основным лозунгам Французской революции, прежде всего – свободы и равенства, лежащих в основе главных концепций демократии. Если идеологи являются продуктом формирующегося гражданского общества, то несомненна и обратная связь: проявление идеологий (в религиозной форме, в форме естественного права или исторического материализма) и острота идеологических споров, раскалывающих общество, являются одними из признаков надвигающихся социальных революций (18).

Андрей Медушевский, Социология права

– всякая политическая революция является социальной, но не потому, что она является частью «эпохи социальной революции» как переходной эпохи в развитии конкретного общества, а потому что она есть процесс общественный, то есть социальный[11];

Коллектив авторов, Война и революция: социальные процессы и катастрофы: Материалы Всероссийской научной конференции 19–20 мая 2016 г., 2016

Привычное для нашего общества понятие социальной революции проникнуто представлениями марксизма. «Философский словарь» (1991) гласит: «Революция – коренной переворот в жизни общества, означающий низвержение отжившего и утверждение нового, прогрессивного общественного строя; форма перехода от одной общественно-экономической формации к другой… «Переход государственной власти из рук одного в руки другого класса есть первый, главный, основной признак революции как в строго-научном, так и в практически-политическом значении этого понятия» (Ленин В. И.). Революция – высшая форма борьбы классов».

Сергей Кара-Мурза, Правильная революция!, 2009

Социальная революция, согласно марксизму, ни в коей мере не сводится к разрушению старого и, естественно, не является акцией тотального разрушения (разрушения общества). Революция и революционные реформы устраняют старое не иначе как путем его замены, вытеснения прогрессивным новым. Вот одно из рассуждений о судьбе пролетариата и буржуазного государства в социалистической революции, демонстрирующее марксистский способ мышления: “Пролетариат берёт государственную власть и превращает средства производства прежде всего в государственную собственность. Но тем самым он уничтожает самого себя как пролетариат, тем самым он уничтожает все классовые различия и классовые противоположности, а вместе с тем и государство как государство”[46].

Г. Я. Ракитская, Основные труды. Том 2. Идеология последовательного (революционного) гуманизма. Теория общества и хозяйства, 2017

К теории Ростоу примыкают теории «менеджеризма», «единого индустриального общества», «постиндустриального общества» и др., согласно которым в современную эпоху необходимость в революционном изменении условий жизни общества отпадает, поскольку научно-техническая революция автоматически выступает как заменитель социальной революции, который несет социальные преобразования, но не затрагивает основы капитализма – частной собственности. Известна также теория «конвергенции», сближения двух систем, социалистической и капиталистической, которую разрабатывал академик А. Д. Сахаров. Суть ее в совмещении в едином типе общества и государства того лучшего, что содержат в себе обе системы.

А. В. Петренко, Теория государства и права. Конспекты + Шпаргалки. Две книги в одной!, 2012

Революция как упразднение бунта представляет собой отрицание и свершение одновременно. Для ее успешного завершения необходимо соединить грубую народную силу и путеводный разум идеи и идеологии. Революция включена в историю, а бунты и восстания остаются лишь единичными событиями, для понимания которых не всегда обязательно обращаться к историческому контексту. Социальные революции снимают (пусть на время протекания самой революции) власть денег, бюрократии, классовое и сословное неравенство и даже разделение труда.

С. А. Емельянов, Феноменология русской идеи и американской мечты. Россия между Дао и Логосом, 2009

Радикально-революционная позиция (представленная всем спектром «социалистических» партий от эсеров до большевиков) отрицала легитимность существующей системы как таковой: возникновение российской политической системы определялось как изначальная историческая несправедливость – узурпация политической властью и правящими классами народных прав – свободы, собственности и равенства. Речь должна идти о возвращении народу отчужденных прав – возвращении фактического социального равенства, радикального революционного пересмотра исторически сложившихся «правил игры» путем свержения самодержавия и утверждения непосредственного народного правления в виде социальной республики («трудовой республики», «республики советов» или «федерации коммун»). Краеугольным камнем социального переустройства эсеры считали решение аграрного вопроса – социализацию земли, а основным способом достижения цели – социальную революцию: восстание масс под руководством инициативного революционного меньшинства.

А. Н. Медушевский, Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке, 2017

В предисловии к статье «Социальная реформа или революция» она писала: «Название этой работы может на первый взгляд удивить. Социальная реформа или революция? Разве может социал-демократия быть против социальной реформы? Или она может противопоставлять социальную революцию, переворот существующего порядка, составляющий ее конечную цель, социальной реформе? Разумеется, нет… Для социал-демократии существует неразрывная связь между социальной реформой и социальной революцией, причем борьба за социальную реформу является для нее средством, а социальный переворот – целью»[1].

Сборник статей, Роза Люксембург: «…смело, уверенно и улыбаясь – несмотря ни на что…», 2009

Основой идейных воззрений анархистов является индивидуализм. Сторонники этого течения крайне негативно относятся ко всему тому, что стесняет свободу личности. Поэтому наиболее враждебно анархисты относятся ко всем разновидностям государственной власти, в которой они видят главное препятствие на пути к утверждению свободы личности. Государство, любую власть вообще они объявляют злом, которое должно быть немедленно уничтожено. По их мнению, основной задачей социальной революции является установление безгосударственного общественного строя, который будет представлять собой федерацию автономных производственных ассоциаций, коммун, провинций и социальных общностей.

В. А. Мельник, Основы идеологии белорусского государства, 2013

Важным аспектом дискуссии о справедливости является тема соотношения права и силы. Существо конституционного кризиса предстает как противопоставление права (выражения нравственного идеала справедливости) и силы (не опирающейся на справедливость как нравственную основу). Между ними возможны три различных комбинации: перерождения права в силу (в результате чего право становится бессильным и происходит утверждение авторитаризма); столкновение одной силы с другой, когда каждая претендует на то, что является правом (на деле не являясь им в момент столкновения); и, наконец, превращение силы в право (когда происходит легитимация существующего порядка вещей). В постсоветский период первая комбинация ассоциировалась с коммунистическим режимом, вторая – с переходным периодом, третья – с перспективными задачами его трансформации в правовое государство. Выражением конфликта права и силы стало разграничение понятий социальной и конституционной революций – ключевой элемент стратегии правовых реформ. Либеральная программа исключала социальную революцию, предполагая, что социальные преобразования должны осуществляться правовыми методами. Однако, при решении конституционного вопроса в постсоветский период присутствовали различные стратегии – конституционной реформы и конституционной революции. Понятие конституционной революции принципиально отличалось от понятия социальной революции тем, что затрагивало исключительно сферу правового регулирования (такие изменения конституции, которые делаются с вынужденным нарушением положений предшествующего основного законодательства).

А. Н. Медушевский, Политические сочинения, 2015

Кропоткин считал, что в обществе два враждебных начала: «народное» и «начальственное», борьба которых и является двигателем исторического процесса. Поступательное развитие общества, по мнению «красного князя», осуществляется в форме революционных скачков и эволюционных процессов. Он был сторонником не стихийного бунта, а социальной революции, т. е. сознательных действий народа по претворению революционных мыслей.

В. А. Поцелуев, Великий Ленин. «Вечно живой», 2014

В 1990 г. Ф. Фукуяма [259] объявил конец истории. Последние социальные революции, знаменующие собой поражение советского, коммунистического проекта, подвели, по его мнению, черту под эрой бурных социальных катаклизмов. Распространение идеологии либеральной демократии как венца социально-культурной эволюции человечества гарантирует, как считает Фукуяма, переход всего мира на рельсы устойчивого развития, т. е. стабильного развития в рамках одной «идеальной» системы без революций и социальных катаклизмов.

В. Э. Смирнов, Гражданственность и гражданское общество. Самоорганизация и социальный порядок, 2013

Направленность общественно-экономического развития, по учению К. Маркса и Ф. Энгельса, – решающее поприще столкновения действующих в обществе классовых сил. Реальностью становится путь, соответствующий интересам того или тех классов, которым удаётся обеспечить доминирование своих интересов, выдвинуть их в качестве целей всего общества. Вопрос о том, кто (какой или какие классы) фактически задаёт цели развития, цели производства, т. е. вопрос о том, кто руководит воспроизводством[53] – настолько коренной, что он в самом обобщённом виде характеризует содержание социальных революций: «… производящий класс отнимет руководство производством и распределением у класса, в руках которого это руководство находилось до сих пор, но который стал теперь неспособен к нему, а это именно есть социалистическая революция»[54].

Г. Я. Ракитская, Основные труды. Том 1. Идеология последовательного (революционного) гуманизма. Теория общества и хозяйства, 2017

Это теоретическое положение, выдвинутое B. И. Лениным, вызвало негативную реакцию в социал-демократическом меньшевистском лагере. Лидера большевиков обвинили в отступлении от канонов марксизма. Сторонники Ленина – «левые циммервальдцы» Н. И. Бухарин, К. Б. Радек, Ю. Л. Пятаков также не поддержали теоретические новации. Не остался в стороне от развернувшейся полемики и давний политический оппонент Ленина Л. Д. Троцкий. В газете «Наше слово» он писал: «Рассматривать перспективы социальной революции в национальных рамках значило бы становиться жертвой той самой национальной ограниченности, которая составляет сущность социал-патриотизма… В социал-патриотизме… подвизается национально-революционный мессианизм, который считает именно свое национальное государство – по состоянию ли его индустрии или по его демократической форме и революционным завоеваниям – призванным ввести человечество в социализм или в «демократию»»[113]. Однако, как показали последующие события, то, что называлось меньшевистскими лидерами «социал-патриотизмом» обретет в революционной России реальное политическое содержание.

А. Ю. Кожевников, Русский патриотизм и советский социализм, 2017

В этих условиях оказалось важным именно научное исследование формирования советской политической системы, изучение содержания политической революции вообще и советской, в частности. Такое исследование позволило выявить, что формирование новой политической системы – это длительный исторический процесс, охватывающий в России, например, в начале XX века несколько десятилетий. Он имеет свою объективную логику и этапы. В то же время конкретно-исторический анализ формирования советской политической системы позволил выделить новый тип политических революций, когда они не завершают, а начинают социальную революцию. Такие политические революции стали возможны при появлении условий и элементов управляемости историческим процессом, когда на базе однотипных материальных (технологических) условий существования общества могут быть построены принципиально различающиеся общественные системы.

Коллектив авторов, Трудные вопросы истории России. Выпуск 2, 2016

Если «доперестроечное» – это тоже социализм, то социальная основа общества признается доброкачественной и ее надо совершенствовать, обновлять, притом можно делать это и радикально. Так складывается концепция перестройки как переходного периода (и в формуле этой уже погашен политический накал, уже игнорирован антагонизм и уже слышатся сладкие мелодии «революции сверху»). Если же «доперестроечное» – не социализм, а тоталитаризм, то сама сложившаяся основа общества не может быть признана доброкачественной, и ее надо ломать, заменять принципиально иной – гуманистической, демократической. Так складывается концепция перестройки как социальной революции (и в формуле этой высок политический накал, пульс антагонизма бьется как сердце общества, слышатся позывные революции снизу – мощные, благородные, полные надежд на очищение).

Б. В. Ракитский, Наука о социальной политике: методология, теория, проблемы российской практики. Том II. Становление науки о социальной политике, 2017

Источники, порождающие реформизм, Ленин особенно глубоко и всесторонне раскрыл в работе «Реформизм в русской социал-демократии». В связи с развитием капитализма и быстрым ростом рабочего движения, писал он, буржуазия перешла к новой тактике, выдвинув лозунг «реформы против революции». Ценой половинчатых уступок, небольших социальных реформ буржуазия стремится подорвать единство рабочего класса, оттянуть гибель капиталистического строя, затруднить осуществление социальной революции. В условиях России, кроме того, реформизм питался отсталостью страны, склонностью массы мелких собственников к колебаниям. Отказ ликвидаторов от лозунга гегемонии пролетариата Ленин расценивал как самый грубый вид реформизма в русской социал-демократии, а их заявления о том, что буржуазная революция закончена – как словесное прикрытие отречения от всякой революции.

В. И. Ленин, Полное собрание сочинений. Том 20. Ноябрь 1910 ~ ноябрь 1911, -1

Прудонисты отказывались от демократии потому же, почему вообще отказывались от политической борьбы. Они стояли за экономическую организацию рабочих без вмешательства государственной власти, без революционных переворотов, – за самопомощь рабочих на основе товарного хозяйства. Поскольку они ходом вещей толкались на путь политической борьбы, они, как мелкобуржуазные идеологи, предпочитали демократию не только плутократии, но и революционной диктатуре. Что же тут общего с нами? В то время как мы отвергли демократию во имя концентрированной власти пролетариата, – прудонисты, наоборот, готовы были мириться с демократией, разбавленной федеративным началом, чтобы избегнуть революционного единовластия рабочего класса. С несравненно большим основанием Каутский мог бы нас сравнить с противниками прудонистов, бланкистами,[51] которые понимали значение революционной власти и вопрос об овладении ею не ставили суеверно в зависимость от формальных признаков демократии. Но, чтобы осмыслить сопоставление коммунистов с бланкистами, пришлось бы прибавить, что в лице рабочих и солдатских Советов мы располагали такой организацией переворота, о которой бланкисты не могли и мечтать; в лице нашей партии мы имели и имеем незаменимую организацию политического руководства с законченной программой социальной революции; наконец, могучим аппаратом хозяйственных преобразований были и остаются наши профессиональные союзы, целиком стоящие под знаменем коммунизма и поддерживающие Советскую власть. При этих условиях говорить о возрожденных большевизмом предрассудках прудонизма можно, только растеряв последние остатки теоретической добросовестности и исторического смысла.

Л. Д. Троцкий, Терроризм и коммунизм, -1

Карл Маркс не мог даже допустить мысли о возможности сознательного, подконтрольного управления социально-культурными процессами. Многие культурологи считают, что это было связано с тем, что во времена К.Маркса процесс возникновения культуры, её функционирования происходил стихийно, неосознанно, неорганизованно. В домарксовых философских системах культуре отводилась второстепенная роль. Это было связано с тем, что подъем и падение династий в древних империях и попеременное утверждение олигархий и демократий в греческих городах-государствах считались примерами политического насилия, но не социальных революций трансформационного типа. В XIX веке не обнаруживается исследований культуры с точки зрения проблемы социокультурных преобразований. Все это происходило бессистемно, бессознательно и стихийно. «Стихия» культуры не рассматривалась как один из способов захвата власти в государстве. И, конечно же, недооценка культуры, ее места и роли в общественном развитии приводила марксизм к одностороннему, чисто социологическому пониманию культуры.

В. В. Бурматов, Современные революционные технологии. Стратегия, технология и тактика «цветных» революций, 2011

В периоды системного кризиса власти охотно дают обещания социальных улучшений, которые не в состоянии выполнить. "Низы" некоторое время верят властям. Если власти проводят-таки некоторые социальные улучшения (пусть даже недостаточные и половинчатые), острота кризиса ослабевает и дело не доходит до социальной революции. Основные резервы ослабления системного кризиса для властей – уступки как социального, так и политического характера, идеологические усилия в области массовой пропаганды и – это особенно – слабая организованность "низов" прежде всего из-за отсутствия собственной идеологии, что ведёт к идеологической пассивности и идеологической зависимости "низов" от хорошо отмобилизаванной господствующей идеологии.

Б. В. Ракитский, Наука о социальной политике: методология, теория, проблемы российской практики. Том I. Энциклопедические статьи по проблемам социальной политики, 2017

Историческая смена формационных типов общества происходит, по Марксу, в результате разрешения противоречий между производительными силами и производственными отношениями. Каждая формация существует до тех пор, пока способствует развитию производительных сил. Противоречие между изменяющимися производительными силами и устаревшими производственными отношениями в конечном счете приводит к социальным революциям. Революции не происходят автоматически, а предполагают наличие достаточных как экономических, так и внеэкономических условий: определенного состояния различных форм общественного сознания, расстановки классовых сил и так далее. При этом Маркс предупреждал: «Ни одна формация не погибнет раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созревают материальные условия их существования в недрах самого старого общества».

В. В. Дмитриев, Основы социологии и политологии, 2011

Революции 1905–1908гг. и 1917г., если их рассматривать как единую двухэтапную русскую социальную революцию, была революцией, в первую очередь, антикапиталистической и, на ее основе вырастающей социалистической революцией.

А. И. Субетто, Владимир Ильич Ленин: гений русского прорыва человечества к социализму, 2010

Авторы этой книги не пытались подробно описать события, которые происходили в странах Ближнего Востока в период после окончания Второй мировой войны и до нашего времени. Главная цель, которую мы поставили перед собой – выяснить причины того гигантского прорыва, который был совершен странами и народами Ближнего Востока за последние полвека, в результате чего регион из далекой периферии, без сомнения, превратился в главный центр политических событий современности. Эта революция произошла не только и не столько в экономике, системе управления или технического обеспечения вооружений стран Ближнего Востока, сколько в головах людей, которые на практике испытывали прочность новых и новых идеологических конструкций. Беспощадная практика военных действий, социальных революций и экономических кризисов быстро выявляла несостоятельность схем, столь положительно зарекомендовавших себя в иных цивилизационных рамках.

Коллектив авторов, Ближний Восток: война и политика, 2010

Поэтому недопустимо их смешивать, памятуя, что охранительство нетерпимо относится к любой социальной революции как угрозе естественному, планомерному развитию общества. В глубине консерватизма заложен антиреволюционный запал. Охранительство – своего рода иммунитет традиционной культуры от насильственных разрушений, социальных катаклизмов и революций.

А. А. Васильев, Охранительная концепция права в России, 2013

Эти духовные искания рабочих и крестьян революционного периода отражались в культуре. Здесь виден уровень сплоченности и накал чувства будущих «красных». Исследователь русского космизма С.Г. Семенова пишет: «Никогда, пожалуй, в истории литературы не было такого широчайшего, поистине низового поэтического движения, объединенного общими темами, устремлениями, интонациями… По самому своему характеру это была поэзия мечты, творчество идеала – ценнейшее свидетельство предельных чаяний народной души. Революция в стихах и статьях пролетарских (и не только пролетарских) поэтов… воспринималась не просто как обычная социальная революция, а как грандиозный катаклизм, начало «онтологического» переворота, призванного пересоздать не только общество, но и жизнь человека в его натурально-природной основе. Убежденность в том, что Октябрьский переворот – катастрофический прерыв старого мира, выход «в новое небо и новую землю», была всеобщей» [24].

С. Г. Кара-Мурза, Русский коммунизм. Теория, практика, задачи, 2013

Подобный переворот происходит только в процессе социальной революции. Это единственное, чего система не может переварить.

Б. Ю. Кагарлицкий, Политология революции, 2007

В сорок первый том включены 33 ленинских документа, не входивших ранее в Собрания сочинений В. И. Ленина (20 – печатаются в основном тексте тома, 12 – в разделе «Подготовительные материалы», 1 – в разделе «Приложения»). Большая часть этих работ была опубликована в XXXIV, XXXV и XXXVI Ленинских сборниках и в некоторых других изданиях. Выступления Ленина при закладке памятника К. Марксу 1 мая, на заседании Исполкома Коминтерна 19 июня и на митинге, посвященном закладке памятника К. Либкнехту и Р. Люксембург в Петрограде, 19 июля 1920 года были опубликованы лишь в прессе того времени. Беседа Ленина с японским корреспондентом Р. Накахира, на русском языке впервые опубликованная 16 апреля 1963 года в газете «Известия» № 91 в переводе с английского, в настоящем томе печатается в переводе с более полного японского текста. Три документа: речь об очередных задачах партийного строительства на IX Всероссийской конференции РКП(б), набросок тезисов об основных задачах II конгресса Коминтерна и замечания на доклад Султан-Заде о перспективах социальной революции на Востоке – печатаются впервые.

В. И. Ленин, Полное собрание сочинений. Том 41. Май – ноябрь 1920, -1