Троица

Тро́ица (др.-греч. Τριάς, лат. Trinitas) — богословский термин, отражающий христианское учение о трёх Лицах единого по существу Бога. Впервые термин «Троица» засвидетельствован у Феофила Антиохийского (II век):«Три дня, которые были прежде создания светил, суть образы Троицы, Бога и Его Слова и Его Премудрости».

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Но была и вторая «закваска», которая привела к еще большим сдвигам в греческой онтологии. Дело в том, что не только существование мира приобрело теперь свой исток в личной свободе; уже бытие Самого Бога оказалось привязанным к личности. Эта «закваска» действовала в спорах о Троице, главным образом через богословие отцов-каппадокийцев, в особенности Василия Великого[33]. Нас здесь интересует один важный момент, которому, к сожалению, обычно не придают значения. Как известно, в окончательном варианте тринитарной формулы говорится об «одной сущности и трех лицах» (μία ουσία, τρία πρόσωπα). Может показаться, что единство бытия Божьего состоит именно в единой сущности. Но это отбросило бы нас назад к античной онтологии, где Бог является Богом прежде всего по существу, или по природе, и только затем[34] существует как Троица, т. е. в лицах. Такая трактовка возобладала на Западе и, к сожалению, потом проникла в современную православную догматику, что видно, в частности, по оглавлениям некоторых учебных пособий, где глава «О Троице» следует за главой «О едином Боге»[35]. Смысл этого понимания заключается в допущении, что онтологическое «начало» Бога обнаруживается не в личности, а в сущности, т. е. в «бытии» Бога как таковом. В западном богословии эта идея превратилась в убежденность в том, что единство Бога представлено единой божественной «субстанцией», или единым Божеством.

Митрополит Иоанн Зизиулас, Бытие как общение. Очерки о личности и Церкви, 1985

Понятие Троицы включает в себя тему творения. В наши дни она стала столь важной, что все христианские конфессии заговорили об особом положении мира, как чего-то Третьего, как посредника между Богом и человеком. Эта проблема для философии интересна тем, что касается понятия Софии, столь любимой в русской традиции, в которой София понимается как сверхличное существо, душа твари, Премудрость Божья, соединяющая Бога и мир. Она касается и еврейской традиции, понимающей Бога, страдающего в своих тварях, раскрывающегося в учении о Шехине, то есть о схождении Бога к людям и пребывании Его среди людей. У православных христиан идея творения относится к понятию перихорезиса – соотношению между тремя Лицами в святой Троице, которая определяется внутрибожественной жизнью, характеризуемой «неподвижным движением Любви», равенством и различием. Следует отметить, что Святая Троица рассматривается в христианстве не как застывшая схема, а как высшее отношение жизни (и любви) с божественным покоем. Но все же, если понимать перихорезис как отношение между равными лицами, то, несмотря на то, что между Богом и миром нет отношений господства и подчинения, все-таки мир и Бог не равны, бог бесконечно больше мира, но в православной традиции между Богом и миром никогда не было отношений раба и господина, поскольку Бог нуждается в мире, и распавшийся на части мир должен вновь собраться, освятиться и обожиться, стать единой евхаристией и литургией.

Е. П. Борзова, Триадология, 2013

Во-первых, человек обнаруживает, что он полностью определен тем, что является адресатом Божиего дара: в этом смысле безвозмездное избрание сыном в Сыне не добавляется внешним образом к уже установившемуся человеческому субъекту, но, в конечном итоге выражает достаточное основание его бытия[316]. Здесь мы говорим о творении и избрании, желая особенно подчеркнуть, что призвание к богосыновству, будучи чистейшим даром божественной воли, находится у истока самого человеческого существования, происходящего от свободной инициативы Троицы: так в общих чертах можно выразить антропологическое значение глубокого единства между актом Творения и Заветом, а значит лучше выявить смысл откровения об основаниях творческого действия Триединого Бога[317]. Тем самым каждый человек существует потому, что именно он желанен Богу.

А. Скола, Богословская антропология, 2000

Булгаков утверждает, что Бог всецело в Себе, как абсолютная абсолютность, отстраненный от каких бы то ни было отношений, сокрытый Бог в Своем ледяном храме, Бог, которому поклонялись Плотин и неоплатоники, просто не существует: «Бог существует практически лишь как энергия, Бог же в Себе, Deus absconditus, просто “не существует”, Он есть тьма Абсолютного, к которому неприменимо даже и бытие»[106]. Такое божество, скованное Своей собственной трансцендентностью, – это Бог Кальвина и ислама, – полагает Булгаков[107]. Булгакову легко сделать их мишенью, однако такого монстра можно найти (и Булгаков признает это в «Свете невечернем») даже в отдельных фрагментах Псевдо-Дионисия Ареопагита[108]. Для Псевдо-Дионисия Бог, который именуется «Троица» и «Единица», не может даже содержаться в этих именованиях. «Мы используем имена Троица и Единица для Того, кто, на самом деле, за пределами всякого имени, называя это трансцендентной сущностью над всякой сущностью [τη τριαδικ? και ενιαία θεωννμία την ?περ?ννμον ονομά?ομεν, τόις ο?σι την ?περυ?σιον]»[109]. Поистине, Бог настолько превыше всех вещей, существующих в рамках противопоставления «наличие-отсутствие», что «мы даже не можем назвать это именем добра»[110], а добро в платоновском смысле – это то, что истинно есть, как говорит нам Дионисий: «Имя, которое наиболее почитаемо»[111]. Таким образом, Бог должен быть обнажен от Своих имен, поскольку ни одно имя не соответствует Его сокрытой сущности. Этот путь освобождения себя от Бога с целью обрести Бога в единении пролегает даже за пределами оппозиции утверждения и отрицания[112]. Тогда Бог как Абсолют для Псевдо-Дионисия, – заключает Булгаков, – есть абсолютное НИЧТО[113]:

Сборник статей, Русское богословие в европейском контексте. С. Н. Булгаков и западная религиозно-философская мысль, 2006

Не удивительно ли, что ни Аллах, требующий войны, ни Нераздельная Троица, гарантирующая мирные и союзные договоры и отсутствующая на объявлениях войны и своим отсутствием, очевидно, их осуждающая, не пробудили мысли, не вызвали испытания, сравнения, не были сознаны; так что, заключая договоры во имя Нераздельной Троицы, даже не отдавали себе отчета в том, что делали. Таким образом, наше понятие о Боге, хотя и несравненно высшее, несравненно чистейшее, чем понятие поклонников Аллаха, не было еще проведено в жизнь, не было даже поставлено хотя бы отдаленною только целью для рода человеческого. До сих пор это только мертвый догмат, не имеющий для жизни никакого значения, а не живая заповедь, не долг полный и живой. Божественное Существо, Которое Само в Себе показало совершеннейший образец общества, Существо, Которое есть единство самостоятельных, бессмертных личностей, во всей полноте чувствующих и сознающих свое неразрываемое смертью, исключающее смерть единство, – такова христианская идея о Боге, т. е. это значит, что в Божественном Существе открывается то самое, что нужно человеческому роду, чтобы он стал бессмертным. Троица – это церковь бессмертных, и подобием ей со стороны человека может быть лишь церковь воскрешенных. В Троице нет причин смерти и заключаются все условия бессмертия.

Николай Федоров, Вопрос о братстве, или родстве, о причинах небратского, неродственного, т. е. немирного, состояния мира и о средствах к восстановлению родства, 1906

В первом томе «Тайной Доктрины»[17], в начальных станцах третьей главы есть такие слова: «Три распадаются на четыре». Это предложение содержит в себе тайну манифестации всех Спасителей всех времен. Не имеет значения, будем ли мы рассматривать ту или иную из Троиц – Отец, Мать, Сын; Атман[18], Буддхи[19], Манас[20]; Материя, Сила и Сознание; Желание, Воля и Мудрость или Тело, Душа и Дух – ибо, в конечном счете, все они оказываются Единым, и это Единое в трех лицах является Абсолютом, жизнью и бытием всего, что проявлено на всех планах космоса. И все эти Троицы следует рассматривать как взаимозаменяемые, хотя и самодостаточные в отдельности; и любой из трех их аспектов (или личностей, каковыми они являются в учении [христианской] церкви) проявляется во времени или в вечности, проявляется совершенно, то есть – со всеми атрибутами прочих двух.

Н. Самохина, Учение Храма. Наставления Учителя Белого Братства. Часть 1, -1

Наконец, последнее из указанных писем к Амфилохию (236) касается нескольких тем. Из них следует обратить внимание на первую по важности – проблему неведения Христа, связанную с толкованием Мк. 13:32, – именно это место Евангелия «аномеи» использовали для доказательства неподобия сущности Сына и Отца. Вообще в арианских спорах данная проблема приобрела особую актуальность[222], ибо уже «ариане первого поколения» соотносили неведение Сына, как и прочие Его человеческие немощи, с единым Лицом Слова, Который, как считали они, был тварью и, соответственно, ограничен в Своем ведении; эту же проблему подняли и позднейшие «неоариане», то есть «аномеи». Возражая им, св. Василий решительно отрицает наличие неведения по Божеству у Господа, хотя и допускает «домостроительное неведение» Его по человеческому естеству. Кроме того, в рассматриваемом послании имеется и небольшой экскурс в область богословской терминологии: различие между понятиями «сущность» и «ипостась» святитель соотносит с различием общего иотдельного. Отсюда им делаются выводы и относительно соотношения Лиц Святой Троицы. Данный экскурс позволяет еще раз утверждать о принадлежности письма 38 перу св. Василия.

святитель Василий Великий, Творения. Том 1: Догматико-полемические творения. Экзегетические сочинения. Беседы, 2008

Во главе этих неизменных истин стоит истина о божественном Самопроявлении во вселенной, и это Самопроявление признается мыслью, способною проникать в глубину, троичным: Бог проявляет Себя в трех Аспектах, в трех основных Видах, тремя существенными Качествами, которые выполняют три первичные Деятельности по отношению к Его вселенной. На основании этой истины возникла идея божественной Троицы во многих религиях, как древних, так и современных; отрицание этой идеи в мусульманской религии обязано, с одной стороны, тому грубому антропоморфизму, с которым идея эта была представлена, а с другой стороны, сказавшейся во времена пророка Магомета великой необходимости подчеркнуть Единство Бога, ввиду того хаоса многобожия, в котором утрачено было сознание Единства. Разумно установленная, эта истина не может вызвать никакого возражения. Но ее понимание, эмоционально выраженное невежественным, хотя бы и любящим поклонником, может действительно возмутить философа.

Анни Безант, Братство религий, -1

Хотелось бы рассчитывать в дальнейшем на увлекательнейшее чтение следующих глав работы Лосского, в которых должны быть освещены вопросы, не затронутые в первых главах. К таким вопросам относятся: диалектика различных видов «ничто» в мистике Экхарта (ничто как отсутствие бытия или его недостаток, ничто как результат отрешения от чего-либо частного, то есть «ничто конкретно», ничто как «Божественный мрак», ничто как «сверхсущее небытие», ничто как «девственность души», «последняя нищета», ничто как среда божественной жизни и др.); энергийная жизнь сердцевины души (нетварной «искорки», «сокровенного», «образа и подобия Божия»); учение о Божестве как внутреннем не-личном, (доипостасном?) корне божественной природы в его отличии от Бога и от Троицы – будет любопытно отследить, как Лосский трактует это явно еретическое положение Экхарта, сводит ли он его к издержкам человеческого ракурса во взгляде на божественную реальность или проводит резче и глубже; наконец, мотив «нужды» Бога в твари, миротворении по необходимости.

В. В. Аверьянов, Крытый крест. Традиционализм в авангарде, 2015

В моей старой книге «Смысл творчества» я говорил, что христологическому догмату должна соответствовать новая антропология – христология человека. Но лишь в грядущем она может вполне раскрыться. Настоящей христианской антропологии еще не было. В патристике более всех к ней приближался св. Григорий Нисский, наиболее философ из учителей церкви, он пытался поднять достоинство человека.[19] Но за ним мало следовали. Только христианство учит, что Бог стал человеком.[20] Пропасть между Богом и человеком была преодолена. Раскрывается человечность Бога, не только божественное в человеке, но и человеческое в Боге. Если до конца продумать человечность Христа, то нужно признать, что второе лицо Св. Троицы есть предвечный человек. И тайна эта совсем не означает допущения тождества между человеком и Богом, что было бы равносильно рациональному отрицанию тайны.

Н. А. Бердяев, Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого, -1

Отец Павел Флоренский указал и еще на одну опасность, играющую роль в новейших исследованиях творчества св. Григория Паламы. «Незаметно и постепенно» в Православной Церкви укоренилась тенденция «говорить о “благодати”, т. е. о чем-то уж окончательно безличном. Известен обычно не Дух Святой, а Его благодатные энергии, Его силы, Его действия и деятельности. Слова “Дух”, “духовный”, “духоносный”, “духовность” и т. д. испещряют святоотеческие творения. Но из этих-то творений и видно, что эти слова “дух”, “духовный” и т. д. относятся к особым состояниям верующего, вызываемым Богом, но вовсе и почти вовсе не имеют в виду личного, самостоятельного бытия Третьей Ипостаси Пресвятой Троицы»[132].

К. Х. Фельми, Введение в современное православное богословие, 2014

Вероучительный – анализирует все основные истины христианства (о Боге Любви, Боге Троице, Логосе, Боговоплощении, распятом Спасителе, Воскресении Христа, спасении, таинствах, эсхатологии) в сопоставлении с учением предшествовавших религий и философских систем. Этот анализ показывает, что все специфически христианские истины веры являются принципиально новыми в духовной истории человечества. Даже Ф. Энгельс вынужден был констатировать, что христианство «встало в резкое противоречие по отношению ко всем существовавшим до нее религиям». Но если так, то откуда же оно возникло? Тем более, если учесть, что ни Иисус Христос, ни Его апостолы, в основном простые рыбаки, не были людьми образованными и не могли ни заимствовать извне столь высокие идеи, ни тем более создать такую принципиально новую религию силою своего ума. Поэтому остается только одно – признать Божественность Христа и, следовательно, истинность Его религии.

А. В. Фомин, Можно ли быть хорошим и не спастись?, 2013

Не менее важным представляется развитие темы созерцания у каппадокийцев. Григорий Богослов установил классическую для всей последующей христианской мысли формулу о пределах богопознания: Бог познаваем по действиям и непознаваем по Сущности, этим пределом является мрак, отделяющий нас от света Пресвятой Троицы. Для Григория Нисского «мрак, в который проник Моисей на Синайской вершине, наоборот, есть модус общения с Богом, превышающий созерцание света, в котором Бог явился Моисею в Купине Неопалимой в начале его пути… Если Бог сначала является как свет, а затем как мрак, то для Григория Нисского это означает, что видения Божественной сущности нет, и соединение представляется ему путем, превосходящим видение и θεωρία, путем, проходящим за гранью разума, там, где уничтожается знание и пребывает одна любовь или, вернее, где гнозис становится агапой. Все больше и больше желая Бога, душа непрестанно возрастает, себя превосходя, сама из себя выходя. И по мере того как она все больше соединяется с Богом, ее любовь становится все пламеннее и ненасытнее»[105].

Р. В. Щипина, Григорий Нисский. Создание канона, 2013

Так, он ставит мне вопрос: «где высказана истинная мысль князя Трубецкого», – там ли, где он произносит свой категорический приговор над умозрительным обоснованием у Соловьева лиц Св. Троицы, утверждая, что при нем ничего не остается на долю веры и откровение теряет свою ценность, – или там, где всего через двадцать три страницы (344–345), он с полным сочувствием излагает убеждение Соловьева, что истина триединства была еще раскрыта в александрийской философии, что специфическое содержание христианства определяется Не ею, и что «христианство имеет свое собственное содержание, независимое от всех этих элементов, в него входящих, и это собственное содержание есть единственно и исключительно Христос» (кн. 123, стр. 500)

Е. Н. Трубецкой, В. С. Соловьев и Л. М. Лопатин, 1915

Деизм представлял собой угрозу кембриджскому синтезу и с другой стороны. Термин «деизм» сначала использовался как синоним термина «теизм», однако в XVII и XVIII вв. он стал использоваться для обозначения учения, отличного от классического христианского (а также еврейского и исламского) учения о том, что Бог совершает откровение в истории, подтвержденное чудесами, свидетельствующими о Божественных истинах, которые недостижимы посредством одного лишь разума и размышления, – то есть, без особого действия Бога в откровении. Деисты признавали существование Бога, но не Библию как источник воспринимаемого bona fide независимого знания о Божественной воле. Многие деисты допускали, что Библия содержит истины, но при этом полагали, что авторитетность этих истин для верующих приходит не от самой Библии, а от разума и опыта. Лорд Герберт Чербери (1582/1583-1648) являлся важным представителем деизма[134]. Джон Толанд (1670–1722) и Мэтью Тиндал (1657–1733) – более поздние представители, подобным образом искавшие возможности ограничить ссылки на сверхъестественные откровения, удостоверяемые чудесами. Эти авторы часто не были враждебно настроены по отношению к христианству; их деятельность главным образом была направлена на определение того, что они понимали как немистическое, способное быть рационально обоснованным ядро традиции. Однако в понимании традиционалистов деистическое христианство представало Гамлетом, лишенным королевского достоинства, особенно, как в случаях с учением о Воплощении и о Троице, когда классическое учение либо вообще было отвергнуто, либо переинтерпретировано несверхъестественным образом (к примеру, когда божественность Христа можно понимать в том смысле, что Он жил образцовой вдохновляющей и сострадательной жизнью).

Чарльз Талиаферро, Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней, 2005

Несколько слов о душе. В рамках предлагаемого подхода я, к сожалению, оставаясь в плену традиционного мышления, не часто буду обращаться к этому началу бытия. Однако это не означает, что душа не играет в бытии мироздания никакой существенной роли. Напротив, на мой взгляд, в предполагающей наличие души троичности основ мироздания (дух – душа – материя) она является как бы опосредующим звеном между двумя крайними членами этой троицы, и потому душа и есть место подлинного единения относительно полярных начал бытия. С этой своей стороны душа – не самостоятельный атрибут бытия, не его субстанциальное начало, но некий производный синтез, место сплетения, связки, срастания и средоточия двуединого единосущия духа и материи, идеального и телесного.

А. А. Вальков, Философское постижение идеи нации, 2014

Конечно, православные знают, что Бог превыше любых явлений, законов, процессов, количеств и качеств нашего мира. Он превыше любого числа и самой бесконечности, превыше простоты и сложности, превыше даже понятий «Единый», «Один» и «Троица». Он превыше трансцендентности и имманентности, то есть превыше пространства, но и присутствует в нем везде; превыше места, но вне и внутри каждого объекта в мире; превыше времени, но и в бесконечности, и в каждом его мгновении; неизмеримо могущественный, но сотворивший конечные предметы; неизменный, но творящий и поддерживающий все законы, процессы и явления в мире; безначальный, бесконечный и бессмертный, но Сам унизивший Себя до принятия человеческого образа, до поругания и смерти, победивший смертью смерть.

Служители темных сил, 2012

Очень немногое можно сказать о божественном слагаемом духовной жизни; более уместно умолкнуть и почтить эту область молчанием. Инициатор, Бог, в Своем Присутствии полностью трансцендентен. “Не плоть и не кровь открыли тебе это, но Отец Мой, который на небесах” (Мф 16:17) или: “И это не от вас, Божий дар” (Еф 2:8). Дар безвозмездный: единственно по Любви Бог соделывает из человека свое троическое местопребывание: “Мы придем и обитель Себе у него сотворим” (Ин 14:23). Это акт несравненного величия, он несоизмерим ни с каким человеческим усилием; Троица просто живет в душе в соответствии со способностью человека ее вместить, как говорит св. Макарий.

Павел Евдокимов, Этапы духовной жизни. От отцов-пустынников до наших дней, 1995

Понимая трудность осуществления собственных идей, Августин говорит о сложности внутреннего мира человеческой души, которая состоит из триединства памяти, ума, воли. На основе памяти человек самоидентифицирует себя; ум анализирует поступки; воля направлена на коррекции собственного несовершенства. Но триединство, говорит Августин, из-за слабости человека постоянно нарушается. Вместо того чтобы находиться в состоянии координации, способности души организуют субординацию: одно подавляет и подчиняет другое. Единственное «живое» и состоявшееся свидетельство гармонии как «невозможной возможности» – Бог, ум, память, воля которого составляют совершенство абсолютной божественной личности, то есть – Троицу.

Г. Г. Кириленко, Философия, 2009

Познание Божества для человека, так же как и для чинов ангельских и для всякой твари, возможно лишь путем снисхождения Божества и ответного восхождения твари, только через сопричастие (τα?ς μετο?α?ς μ?νον), «само же Оно, насколько Оно есть в себе, по своему собственному началу и свойству выше ума, сущности и знания» (de d. п., II, 4, с. 641). Хотя св. Троица «сама находится во всем, но не все в ней (και γαρ αυτ? μεν απασι πάρεστιν, ου πάντα δε αυτ? πάρεστι)» (de d. п., III, 2, с. 680). «Когда мы ее призываем священною молитвою и нескверным умом, готовым к единению с божеством, тогда и мы в ней присутствуем, ибо она не находится в пространстве, чтобы быть вдали от чего-либо или переходить от одного к другому» (ib.). Дионисий говорит о любовном или эротическом влечении к Богу и красоте (сознательно отождествляя αγάπη и ?ρως): «божественный эрос блага, благой, существует через благо. Сам эрос сущего, благотворящий, прегосподствует в благе преизбыточно» (de d. п., IV, 7, с. 704). «Божественная любовь выражается в экстазе, любящие не принадлежат самим себе, но любимым» («?στί δε καί εκστατικός ό θείος ?ρως, ουκ ??ν τους είναι εαυτ?ν ?ραστάς, αλλά των ερωμ?νων) (de d. п., IV, 13, с. 712). На крыльях эроса, в порыве экстаза совершается богопричастие и богопознание, – удивительно смелая мысль у авторитетного церковного писателя. – Такова основа эротической гносеологии у Дионисия.

С. Н. Булгаков, Свет невечерний. Созерцания и умозрения, 1917

Буддизм, в своей северной форме, совершенно совпадает с древнейшими верованиями брахманизма, но в южной своей форме он утерял идею Триипостасного Логоса, также и идею Единого Бытия, из котором исходит Троица. Логос, в своем троичном проявлении, обозначается в северном буддизме так: Первый Логос, Амитабха, Беспредельный Свет; Второй, Авалокитешкара или Падмапани (Ченрези); Третий, Манджушри – представитель творческой Мудрости, соответствует Браме.[19] Китайский буддизм, по-видимому, не содержит идеи первичного Бытия помимо Логоса, но непальский буддизм признает Ади-Буддху, из которого исходит Амитабха. Падмапани по Эйтелю является представителем сострадательного Провидения и соответствует частью Шиве, но, как один из аспектов Буддистской Троицы, Падмапани являет собою скорее идею Вишну, с которым она имеет и общий символ Лотос (огонь и вода, или Дух и Материя, как первичные составные части вселенной). Перевоплощение и карма настолько известны как основы буддизма, что едва ли нужно распространяться о них; следует только отметить путь освобождения и тот факт, что Будда как индус, проповедовавший индусам, имел в виду брахманические доктрины как основу своих учений, не подлежащую сомнению. Он был реформатором, он очищал религию, но не боролся против нее, он нападал только на примеси, внесенные невежеством, а не на основные истины, идущие из древней Мудрости.

Анни Безант, Древняя мудрость, 1892

«Всякий человек, рожденный в мир сей, тем паче христианин, пусть не думает, будто родился для того, чтобы наслаждаться сим миром и вкушать его радости, потому что если б этот был конец и эта цель его рождения, то он не умирал бы. Но пусть содержит в мысли, что родился он, во-первых, для того, чтобы быть (начать существовать) из не сущего, каким был; во-вторых, для того, чтобы, подобно постепенному возрастанию телесному, возрастать мало-помалу и возрастом духовным и добрым подвигом восходить в то священное и боголепное состояние, о котором говорит блаженный Павел: дондеже достигнем вси… в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова (Еф. 4, 13); в-третьих, для того, чтобы сделаться достойным обитать в небесных селениях и быть вчинену в сонм святых Ангелов и петь с ними победную песнь Пресвятой Троице, Которая одна дает ему бытие, одна же Своею благодатью дарует и благобытие, то есть то показанное священное боголепное состояние» (прп. Симеон Новый Богослов).

Л. А. Чуткова, Избранные поучения святых отцов о вере, 2014

Этот путь от земного до небесного обрисован увлекательно, понятно и близко молодому и просвещённому современному читателю, который убедится, что любовь в её высшем проявлении есть любовь к Богу. И коллизии любви земной разрешаются в нашем представлении о Божественной Троице, которая в миру сродни Семье. Именно понимание сокровенной сущности Троицы, которое отличает христианство от ряда других монотеистических религий, и есть главная ценность, которую хранит Православие. Наверно, так любовь преходящая сливается с любовью вечной.

В. Н. Тростников, Трактат о любви. Духовные таинства, 2007

Нет, казалось бы, в приведенных стихах Овидия ничего противоестественного, никакой неправды, кроме того, что несовершенный человек вознесен до «богоравного» (Сапфо). Как и в «Антигоне» Софокла: «В мире много сил великих, // Но сильнее человека нету никого». Это и устрашило св. Августина: «Душа в своих грехах, в гордой, извращенной и, так сказать, рабской свободе стремится уподобиться Богу. Так и прародителей наших оказалось возможным склонить на грех только словами: „будьте, как боги“» (Св. Августин. О Троице, 11, 5–8). Бог привел все к единому порядку; этот порядок делает из мира единое целое. Эту целостность человек разрывает, предпочтя ей из личной гордости и личных симпатий одну часть, «мнимое единство». Он таким образом ставит часть выше целого, достоинством, принадлежащим целому, он облекает часть («Исповедь» Блаженного Августина, 3, 8).

Т. П. Григорьева, Япония: путь сердца, 2008

С точки зрения пиетизма, спасение не является событием для Церкви, богочеловеческим «новым творением» тела Христова – человеческой природой «по истине», т. е. способом существования по образу Троицы, единством общения лиц. Оно не становится динамически-личным участием в теле церковной общины, которая спасает человека, несмотря на его индивидуальное недостоинство (т. е. исцеляет его – делает целым, целостным в сущностных возможностях личной вселенскости, и обращает его грех посредством покаяния в возможность принятия благодати и любви Божией). С точки зрения пиетизма, оправдание человека удостовернется самим человеком. Оно обеспечивается его индивидуальными достижениями, его индивидуальным выполнением религиозных обязанностей и моральных предписаний, индивидуальным подражанием Христовым добродетелям. Для пиетизма Церковь является лишь внешней оболочкой индивидуального оправдания: она представляет собой совокупность нравственно «возрожденных» индивидуумов, собрание «чистых», способствующее развитию индивидуальной религиозности[40].

Христос Яннарас, Истина и единство Церкви, 1997

Существует долгая традиция христианского толкования этого текста, начиная с Евагрия Понтийского[115], отождествившего подножие из сапфировой плитки с состоянием ума (κατάστασις νοός), которое, в своей чистоте и обнаженности, становится молитвенным. Таким образом, «место, где стоял Бог» и есть сам ум, озаренный светом Троицы.

Изабель де Андиа, Unio Mystica. Единение с Богом по Дионисию Ареопагиту, -1

Сходным образом свт. Григорий Богослов учит: «Вторичные после Троицы светы, имеющие царскую славу, суть светлые невидимые Ангелы. Они свободно обращаются вокруг Престола, потому что они – умы быстроподвижные, огонь и Божественные духи, быстро перемещающиеся в воздухе». (Беседа 6. Об умных сущностях.)

Д. И. Болотина, Ангелы и бесы. Тайны духовного мира, 2014

Почему? Потому что, как говорили отцы IV века, полемизируя с различными возникавшими тогда ересями  – арианством и прочими, Три Лица Святой Троицы – не три Бога, но единый Бог. Это не три самостоятельно действующих существа, но Три Ипостаси, у Которых единая воля. Все Три Лица Святой Троицы принимали участие в сотворении мира. Все Лица Святой Троицы совещались о сотворении человека, и мы называем это совещание предвечным Советом единого Бога, единого в Трех Лицах.

Иларион (Алфеев), Проповеди. Том I. Праздники, 2017

Храм есть путь горнего восхождения. Так – во времени: богослужение, это внутреннее движение, внутреннее расчленение Храма, ведет по четвертой координате глубины – горе. Но так же – и в пространстве: организация Храма, направляющая от поверхностных оболочек к средоточному ядру, имеет то же значение. Точнее говоря, это не то же, в смысле такой же, а буквально, нумерически то же, хотя и рассматривается в отношении других координат. Пространственное ядро Храма намечается оболочками: двор, притвор, самый Храм, алтарь, престол, антиминс, чаша, Святые Тайны, Христос, Отец. Храм, как разъяснено было ранее, есть лествица Иаковлева54, и от видимого она возводит к невидимому, но весь алтарь, как целое, есть уже место невидимого, область, оторванная от мира, пространство не-отмирное. Весь алтарь есть небо: умное, умопостигаемое место, τόπος νοερός и даже τόπος νοπτός с «пренебесным и мысленным жертвенником»55. Сообразно различным символическим знаменованиям Храма, алтарь означает и есть – различное, но всегда стоящее в отношении недоступности, трансцендентности к самому Храму. Когда Храм, по Симеону Солунскому, в христологическом толковании, знаменует Христа Богочеловека, то алтарь имеет значение невидимого Божества, Божеского естества Его, а самый Храм – видимого, человеческого. Если общее истолкование антропологическое, то, по тому же толкованию, алтарь означает человеческую душу, а самый Храм – тело. При богословском толковании Храма, как указывает Солунский Святитель, в алтаре нужно видеть таинство непостижимой по существу Троицы, а в Храме – Ее познаваемый в мире промысл и силы. Наконец, космологическое изъяснение, у того же Симеона, за алтарем признает символ неба, а за самым Храмом – земли56. Понятно, многообразием этих толкований онтологическое значение алтаря, как мира невидимого, только укрепляется.

П. А. Флоренский, Автореферат. Троице-Сергиева Лавра и Россия. Иконостас. Имена. Метафизика имен в историческом освещении. Имя и личность. Предполагаемое государственное устройство в будущем, -1

Каким образом надлежит нам давать отчет интересующимся мусульманам о нашем уповании (ср.: 1 Пет. 3, 15) так, чтобы оно было адекватно ими воспринято? С чего следует начинать? С доказательства ли превосходства Библии над Кораном? С личности ли Господа нашего Иисуса Христа и значения Его Крестной Жертвы? С Богооткровенной ли тайны Пресвятой Троицы? Расхождения между христианством и исламом дают здесь большой простор, а мусульмане, со своей стороны, также не прочь поговорить на эти темы.

священник Георгий Максимов, Религия Креста и религия полумесяца, 2004

Обращаясь к преп. Симеону Новому Богослову, мы видим, что идеал богослова и условия для богословствования рисуются у него в тех же чертах, что и у Григория, только более подробно. По словам преп. Симеона, ведение Бога в Троице есть жизнь[274]. Отсюда ясна важность богословия как истинного боговедения. А как высоко смотрел Симеон на богослова, видно из того, что богословствующий, по его представлению, это тот, кто находится как бы в царских палатах, близ Самого Царя – Бога и беседует с Ним[275]. Поэтому-то святой отец и говорит: «Удивляюсь я тем… которые прежде рождения от Бога… не трепещут богословствовать и беседовать о Боге. Когда слышу, как многие… будучи исполнены грехов, богословствуют о Боге… без благодати Святого Духа… трепещет, ужасается и некоторым образом из себя выходит дух мой»[276]. «Что может быть нечистее того, – восклицает Симеон, – кто… покушается учить и тех, яже Духа суть, без Духа? И что сквернее того, кто… приступает богословствовать с одним лжеименным знанием и внешней мудростью?»[277] Порицая современных ему легкомысленных богословов, занимавшихся богословием не для пользы духовной и извращавших своими мудрованиями догмат Святой Троицы, святой отец называет их «суесловами и нескладными богословами», противопоставляя им апостола Иоанна как самого глубокого Богослова[278].

Коллектив авторов, Святитель Григорий Богослов, -1

Высокие духовные ценности, святыни русского человека – вот та духовная сила, которая не раз спасала наше Отечество. Выражением этой силы в свое время стала русская икона. В своих размышлениях о древнерусской иконописи Е. Н. Трубецкой показывает, что икона была фактически «выстрадана» поколениями наших предков, она стала явлением «той самой благодатной силы, которая некогда спасла Россию»[46]. Так, в дни великой разрухи и опасности преподобный Сергий собрал Россию вокруг воздвигнутого им в пустыне собора св. Троицы. В похвалу святому Андрей Рублев «огненными штрихами начертал образ триединства, вокруг которого должна собраться и объединиться вселенная». С этих пор данный образ не переставал «служить хоругвью», вокруг которой собирается Россия в дни великих потрясений и опасностей. И не только в одной рублевской иконе, во всей иконе XV века звучит этот призыв. Однако есть в этой иконописи, отмечает Трубецкой, и нечто другое, что преисполняет душу бесконечной радостью – это образ России обновленной, воскресшей и прославленной. Все в ней говорит о нашей народной надежде, о том высоком духовном подвиге, который вернул русскому человеку родину. Мы и сейчас живем этой надеждой, писал Е. Н. Трубецкой в начале 1918 г.

В. Г. Лукьянов, Русская религиозная аксиология, 2015

В первом члене говорится о Боге первоначально, в особенности о первой Ипостаси Святой Троицы – Боге Отце – и о Боге как о Творце мира.

, Пространный христианский Катихизис Православной Кафолической Восточной Церкви, -1

Так и в конце Второго Послания [к Коринфянам] апостол слагает такое благословение: Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога Отца, и общение Святого Духа со всеми вами. Аминь (2 Кор. 13, 13). И в Первом Послании поставил Духа на первом, а здесь на последнем месте, научая сим, что порядок имен не делает различия в достоинствах. И в настоящем месте Сына предпоставил Отцу, не извращая тем порядка, какой постановил Господь, но показывая равночестность Троицы.

Блаженный Феодорит Кирский, Сокращенное изложение Божественных догматов, 2014

Религия Троицы, религия всеобъемлющая, не только созерцательная, но и действенная, принимающая в себя всю настоящую и будущую культуру, все откровения и знания, соединяющие в себе «разум – волю – чувство», как соединены в человеке «дух – душа – плоть». К этой силе, одной побеждающей, мы и должны стремиться[5].

В. А. Базаров, Христиане Третьего Завета и строители Башни Вавилонской, 1909

Здесь в словах преподобного Иоанна содержится явственный намек на то, что и Рождество Богородицы, и вся Ее земная жизнь были предузнаны и предопределены Богом еще на Предвечном Совете Пресвятой Троицы, на котором также открылся и творческий Божественный замысел о создании мира и человека. Уже тогда Господь, по Своему всеведению, конечно же знал о будущей горькой судьбе Адама и его потомков. Он предведал, что первые люди не соблюдут Божественной заповеди, запрещавшей им вкушение плодов от Древа познания добра и зла, и что возникнет нужда в спасении людей от греха и смерти. Предзнал Господь и о Собственном грядущем Воплощении, необходимом для спасения человеческого рода. Он знал, что ради любви к падшему человечеству Ему придется родиться и умереть на земле. И уже тогда, на Предвечном Совете, Бог предопределил событие Рождества Той Пречистой и Святой Девы, от Которой Ему некогда предстояло воплотиться. Святые отцы ясно говорят об этом в своих гомилиях. Так, преподобный Иоанн Дамаскин подчеркивает, что само событие Рождества Пречистой Девы, его исторический момент, а также образ его совершения – как чудесное рождение Марии от престарелых и бездетных родителей – были предопределены именно Предвечным Советом Пресвятой Троицы. При этом, обращаясь к Самой Богородице, преподобный Иоанн восклицает: «Бог всех, предузнав Твое достоинство, возлюбил [Тебя] и, возлюбив, предопределил и в последние времена (1 Пет. 1:20) осуществил предопределенное, явив Тебя Богородицей, Матерью и Питательницей Сына Своего и Бога». Согласен здесь с Дамаскиным и святитель Иоанн (Максимович), который также утверждает, что Богоматерь была предызбрана еще на Предвечном Совете Пресвятой Троицы.

Антология, Рождество Пресвятой Богородицы. Антология святоотеческих проповедей, 2017

Христианство признает ветхозаветную, восходящую в Аврааму традицию почитания единого Бога, творца Вселенной и человека. Вместе с тем, христианство привносит идею Троицы: Бог-Отец, Бог-Сын, Бог-Святой Дух, единых по своей божественной природе.

Эдуард Казанцев, Эволюция духа, 2014