Тихие шаги любви

Ann Avarouz

Маша Сироткина – сирота. Всю жизнь росла в интернате. Григорий Соболь – сын успешных и богатых родителей. Слишком противоположные, чтобы в иных условиях даже просто обратить друг на друга внимание. Но бабушка Гриши волею судьбы попадает в районную больницу, где встречает Машу. С первых минут знакомства Маша и Гриша не нравятся друг другу. Но возможно ли, что со временем всё изменится?

Глава 4

Алла Леонидовна возвращать мою кровать в коридор отказалась наотрез. Я же узнала, что спорить с этой милой и доброй бабушкой — занятие не только бесполезное, а в принципе невозможное.

— Это моё последнее слово и разговор окончен, — железным голосом, не терпящем возражений, заявила она.

Я всё ж таки попыталась продолжить настаивать на своём. Успела произнести:

— А м…

Бабушка заткнула меня командирским тоном:

— Не спорить со мной! — и тут же добавила более мягко, явно желая меня отвлечь. — Лучше окно открой, а то душно в палате.

На улице шёл дождь. Едва я распахнула деревянные рамы, как в палату проник аромат свежести, бывающий только во время дождя.

Я невольно задумалась, как там Денис. Меня столько дней нет, не нашёл ли он кого другого?

В дождь нам особенно везёт. Прохожие спускаются в переходы, прячась от непогоды. Иные не торопятся возвращаться на улицы, предпочитая переждать в сухости. Это удаётся не всегда — бывает, дождь зарядит на целый день; но те минут тридцать-сорок, в течение которых люди питают надежду, они становятся очень щедрыми.

Играть приходится во всю силу своих лёгких: такую плотную толпу не переиграть иначе. Ведь нужно, чтобы музыку слышали в каждом, даже самом отдалённом уголке перехода.

— Маша, о чём задумалась? — интересуется бабушка.

Ближайший час рассказываю ей про Дениса. Там особо скрывать нечего — с интернатом он никак не связан. Вспоминаю какие-нибудь забавные истории, коих не так уж много.

Как-то мужчина подарил мне цветы. Просто так, сказал, что ему очень музыка понравилась. Красивые сезонные ромашки, которые купил тут же у бабы Клавы. Цветы, правда, пришлось отдать Денису, потому что в интернат приносить нельзя: слишком много вопросов и ненужного внимания это вызовет. Бабушке я всего, конечно, не рассказываю. Денис долго сопротивлялся, ругался, говорил, что он мужик, а не баба, но всё-таки согласился.

Однажды к нам прибился щенок. Хорошенький такой, носик горошиной, маленькие ушки ещё висят. Неделю жил в переходе, каждый день встречал нас радостным тявканьем, а вечером провожал грустным взглядом. Как бы жаль мне ни было щенка, но взять его к себе я не могла. Я всю неделю пыталась его пристроить, предлагая каждому встречному, но щенок никого не заинтересовал. Подходили, смотрели, даже гладили, сочувствовали, но вот чтобы взять к себе — нет и всё тут.

Судьба щенка решилась неожиданно. За неделю Денис так к нему привязался, что забрал к себе.

— Ну Машка, не дай бог, к нам ещё кто-то прибьётся, — ворчал он, обнимая пушистый комочек и пряча под куртку.

В другой раз рядом с нами остановилась девушка. Мы с Денисом играли весёлую мелодию, чтобы поднять настроение ожидающим окончания дождя. Люди собрались в круг, слушали, и даже аплодировали.

Каково было наше удивление, когда девушка вдруг стала танцевать! Да не просто так, а исполнять красивые бальные па! Народ был в восторге. Девушка оттанцевала две мелодии подряд, а потом дождь кончился, на улице выглянуло солнце и она ушла. Но в тот час мы заработали рекордную сумму, а всё благодаря девушке, которой даже спасибо сказать не успели — так быстро она смешалась с толпой.

— Ты музыку любишь, да, Маш? — спросила бабушка, когда я закончила рассказ.

— Очень.

Музыка для меня нечто большее, чем набор нот. Красивая мелодия способна задеть душу, поднять настроение или, наоборот, помочь вылить всю печаль, что скопилась в сердце. Я частенько играю в комнате на гармошке — соседка не против, ей тоже музыка нравится. А другие не слышат — я стараюсь очень тихо.

В коридоре раздалось громыхание тележки. Я подхватила две тарелки, свою и бабушкину, и вышла за едой. Принесла ленивые голубцы, взяла две чашки и пошла за чаем.

Помогла Алле Леонидовне устроиться поудобнее и поставила ей на ноги тарелку, предварительно постелив на одеяло полотенце.

Голубцы оказались вкусными. Чай тоже ничего. Вот только у Аллы Леонидовны был плохой аппетит. Она съела половину своей порции и отставила тарелку, сказав, что наелась.

В течение дня я привыкала ухаживать за бабушкой. Самым сложным оказалось научиться правильно подавать утку. Вообще, Алла Леонидовна не хотела, чтобы я этим занималась, надеялась медсестру дождаться. Но той так долго не было, что пришлось бабушке согласиться на мою помощь. К счастью, совместными усилиями нам удалось положить утку правильно.

Вторая половина дня прошла в заботах и праздных разговорах. Конечно, бабушка много рассказывала о Грише и Вере. Из-за подробных описаний мне стало казаться, что я давно с ними знакома. Даже любимое блюдо Гриши и то упомянула.

В её рассказах Гриша всегда представал улыбчивым и отзывчивым человеком. Скорее всего, таким он и был — по отношению к своей бабушке. К остальным же людям молодой человек относился согласно их социальному статусу, и вовсе не по-доброму, о чём довелось познать на собственной шкуре.

Вечером дверь в палату раскрылась, внеся ароматы мужских и женских духов, а следом и их владельцев: Гришу, высокого, красивого молодого человека с короткой стрижкой светло-каштановых волос и циничным взглядом карих глаз; и Веру, высокую и стройную, как тростинка, блондинку с холодными голубыми глазами и слегка насмешливой улыбкой.

Едва зайдя в палату, Гриша застыл на пороге как вкопанный.

— Не понял, — обратил он на меня возмущённый взгляд, заставив моё сердце сжаться от предчувствия надвигающейся грозы, и повернулся к приткнувшейся к его плечу Вере. — Возьми пакет. Я пойду разберусь.

И скрылся за дверью. Бабушка только успела крикнуть: «Гриша», но он уже не слышал.

Блондинка царственной походкой прошла вглубь палаты и подойдя к кровати бабушки, наклонилась поцеловать старушку в щеку. Алла Леонидовна сделала вид, что наклона Веры не заметила. Вера выпрямилась, поставила пакет на стул и посмотрела на меня своим насмешливым взглядом.

— Кого это вы уже успели приютить?

— Вера, выбирай выражения. Познакомься, девушку зовут Маша, и теперь я делю палату с ней.

Вера усмехнулась, ещё раз бросив на меня свой холодный взгляд, отчего я почувствовала себя маленькой и никчёмной.

— Ну-ну. Похоже, Грише это не очень понравилось.

— С Гришей я и сама решу, а тебя прошу не лезть, — бабушка разговаривала с Верой жёстко.

— Да мне-то что. О вас же беспокоюсь: мало ли кого к вам подселили.

— Машенька, разбери, пожалуйста, пакет. От Веры помощи не дождёшься, — обратилась бабушка ко мне.

Ощущая, как трясутся ноги, я встала с кровати и подошла к стулу с обратной от Веры стороны — со стороны спинки. Мне совсем не хотелось быть причиной ссоры семьи, поэтому хоть я и выполнила просьбу бабушки, но старалась как можно меньше привлекать к себе внимание. Вера и не подумала отодвинуться, стояла и смотрела, как я выкладываю фрукты и печенье и отношу к бабушке в тумбочку.

— Зря вы так, — задумчиво проговорила Вера, продолжая разглядывать меня. — Я бы с удовольствием помогла, вы мне просто шанса не даёте.

Я обходила Веру, стараясь не делать сильных вдохов. В носу так и щекотало, на глазах выступали слёзы. Аллергия давала о себе знать. От полного расклеивания спасало открытое окно.

Дверь в палату снова распахнулась; Гриша вошёл и округлил глаза, увидев, что я разбираю пакет.

— Нормально, — усмехнулся он. — А это для тебя, что ли?

Я испуганно обернулась. Меньше всего мне хотелось, чтобы меня обвинили в воровстве.

— Я просто… — попыталась я оправдаться, как вмешалась бабушка.

— Гриша, что ты устраиваешь! — сердито крикнула она. — Отстань от девушки.

— Я хочу понять, что происходит. Кто эта барышня, по какому праву она здесь и почему копается в чужом пакете, — он с подозрением уставился на меня, особое внимание уделяя моему синяку под глазом. Под его взглядом я сжалась, стараясь отвернуться, спрятать уродский синяк. Он заметил мой неловкий жест и презрительно усмехнулся, заставляя чувствовать себя ещё хуже.

В палату зашла медсестра Света. Похоже, она услышала последнее предложение Гриши, потому что прямо с порога зло крикнула:

— Сироткина! Ты что, за воровство принялась?!

От ужаса я округлила глаза. От осознания, что вот сейчас меня обвинят в воровстве и выставят с позором, сердце испуганно сжималось. Мысль, что Алла Леонидовна отвернётся от меня, причиняла боль и я с трудом сдерживала слёзы.

— Ой, нет!

— А она ещё и ворует? — так, словно нисколько в этом не сомневался, и только ждал момента поймать меня за руку, притворно удивился Гриша.

— Успокоились все немедленно! — жёстко приказала Алла Леонидовна. Окружающие перевели взгляд на бабушку, покорно замолкая. — Света, извините, что вас побеспокоили. Мой внук слишком переживает за меня, оттого побежал к вам, не разобравшись в ситуации.

— Так значит, я могу идти? — с облегчением спросила Света. Разгребать этот скандал ей совсем не улыбалось.

— Идите, милочка. Идите и занимайтесь своими делами, — отправила её бабушка.

Я испуганно стояла возле окна, теперь точно осознавая, что ничего хорошего из затеи Аллы Леонидовны не выйдет. Гриша то и дело бросал на меня убийственные взгляды, заставляя чувствовать себя никчёмной обузой. В эту минуту я жалела, что не настояла вернуть мою кровать в коридор, ведь тогда и не было бы скандала.

— Расскажи нам, кто ты такая? — обратилась ко мне Вера. Она так искренне улыбнулась, что я даже поверила в её интерес.

— Сирота из детского дома, — с насмешкой за меня ответил Гриша.

— Не может быть! — с притворным ужасом уставилась на меня Вера. Но ужас в её глазах тут же сменился презрением. — То-то смотрю, и раскраска какая-то странная, боевая. — Видимо, стараясь задеть меня побольнее, пошутила она.

От её слов я будто вижу себя со стороны: жалкая, тощая девчонка, с растрёпанными волосами, вся в синяках и в тонкой чуть ли не прозрачной ночнушке, глядя на которую любой дурак понимает — она больничная, а своего у меня ничего нет.

Мой взгляд против воли метнулся к Алле Леонидовне: как она отреагировала? Я ведь ей так и не сказала! Хотя надо было, раз уж я здесь, но я так и не решилась, о чём в эту минуту пожалела. Вполне возможно, что Алла Леонидовна обидится на моё недоверие и будет права. Человек со всей душой ко мне, а я получается обманула.

Бабушка и ухом не повела; не удивилась, не выглядела ошеломлённой. Вместо этого повернулась ко мне и мягко попросила подождать за дверью, пока она поговорит с Гришей.

Я вышла под злые взгляды Веры и Гриши. Прикрыла дверь и прислонилась к стене рядом с косяком. Только оказавшись в стороне от едких взглядов, осознала, как сильно испугалась их. Меня трясло так, что я всерьёз обеспокоилась, как бы в палате не услышали стук в стену.

Не успела я перевести дыхание, как следом за мной вышла Вера. Она смерила меня презрительным взглядом, но ничего не сказав, ушла дальше по коридору. Потом я узнала, что бабушка спровадила её в аптеку.

Так как я стояла возле дверей, то слишком хорошо слышала разговормежду Аллой Леонидовной и её внуком. Стоило мне выйти, как Гриша сменил тон и теперь общался вежливо, даже нежно.

— Бабушка, неужели ты не понимаешь, что заводить знакомства абы с кем добром не кончится?

Интонации бабушки тоже изменились с командных на покровительственные.

— Гриш, я понимаю, что ты заботишься обо мне, но я человек взрослый и сама могу решать, с кем мне общаться, а с кем нет.

— Я не понимаю. Ты не знаешь, что интернатовские дети ловко добиваются доверия, а потом враз обчищают карманы. Не знаешь разве?

— И вовсе не всё. Такие же дети, как другие, только со сложной судьбой.

— Ты её хорошо разглядела? Это ж какие такие дети устраивают подобные драки?! — повысил голос Гриша.

— Хм… С чего ты решил, что была драка? — заинтересовалась бабушка.

— У медсестры спросил, почему девушка такая разукрашенная, — раздражённо ответил внук.

— Девочка сказала, что упала с лестницы, — задумчиво проговорила Алла Леонидовна.

— Девочка, — насмешливо бросил Гриша. — Видишь, эта двуличная особа уже обманула тебя. Пока не поздно, верни её туда, откуда взяла.

— Гриша, подожди горячиться, — осадила Алла Леонидовна внука. — Ты не подумал, что двуличной особе, как ты изволил выразиться, просто стыдно сообщать о драке? Да и что это за драка, в которой можно так пострадать. Это избиение какое-то!

— Бабушка, — с нажимом сказал Гриша. — Повторяю: она из детского дома. Это значит, что ей не привили какие-то моральные принципы, и уж тем более, хорошие манеры. Отброс общества, понимаешь? — Горячился внук.

Я слушала, желая уйти и не могла. Было горько осознавать, что люди склонны оценивать по сложившемуся стереотипу. Но как бы сильно в эту минуту я ненавидела Гришу, следовало признать, что кое в чём он прав: сироты в самом деле отбросы общества. Не нужны даже собственным родителям, что уж говорить про других людей.

Ежедневно вынужденные конкурировать друг с другом за еду и толику внимания со стороны взрослых, мы волей-неволей учимся жестокости.

И всё же, далеко не все оказываются беспринципными личностями. Нередко среди нас попадаются и хорошие дети, вынужденные прикидываться волками, чтобы выжать.

— Гриша, сейчас мне кажется, что это у тебя отсутствуют моральные принципы и воспитание, — устало сказала Алла Леонидовна. — Я начинаю уставать от этого разговора, тем более что результат нулевой. Я взрослая и я решаю, общаться мне с девочкой или нет.

— Ещё один вопрос. Она сама оплачивает половину палаты? — с издёвкой спросил Гриша.

— Нет, Гриша. За палату заплатишь ты из тех денег, что я оставила тебе в наследство, — категорично заявила Алла Леонидовна.

— Про наследство ничего и слышать не хочу. Ты пока нестарая, жить и жить, и наследство мне не нужно, — скрывая за грубостью беспокойство, возмутился Гриша.

— И тем не менее, — настаивала бабушка.

— Черт-те что! — ругнулся внук капитулируя.

— Да, Гриша, и ещё. Извинись перед девочкой.

— Прости, бабушка, но этого я делать не буду.

— Подслушиваем? — приподняла брови в лёгком удивлении Вера. Я и не заметила, как она подошла.

Отвечать я не стала. Оправдываться — дело бесполезное, только дать ей лишний повод высмеять меня. А больше мне и сказать нечего: она права.

Хлопнула дверь совсем рядом с ухом и из палаты вылетел взбешённый внук. Из-за Веры я не услышала последнюю реплику бабушки, которая, по всей видимости, и рассердила Гришу.

Он посмотрел на меня сквозь прищур злых глаз. Осторожно прикрыл за собой дверь и тут же прижал меня к стене своим мощным телом, сжав руку у меня на горле. В нос ударил мужской парфюм, щекоча ноздри. Голова моментально закружилась, из глаз потекли слёзы, от аллергии и от боли.

— Послушай сюда, овца, — с ошеломляющей ненавистью выдохнул он слова мне в лицо. Стараясь, чтобы Гриша не задушил меня, я привстала на цыпочки, надеясь тем самым ослабить хватку на горле. Лёгким не хватало воздуха, а сломанные рёбра под его весом снова заболели, как и несколько дней назад. — Бабушку ты одурачила. Но не меня. Не дай бог, бабушка хоть чуть-чуть разочаруется — тебе несдобровать. Поняла? — Угрожающе произнёс он.

Я кивнула. Но Грише показалось этого мало. Он чуть сильнее надавил пальцами на горло, вжимая меня в стену.

— Я спрашиваю, поняла?

— П.. По.. няла, — с трудом прохрипела я. От раздражающего запаха и боли в голове совсем помутилось. Я почувствовала, как сознание уплывает, когда Гриша меня, наконец, отпустил.

Я не сдержалась и закашляла, причиняя боль травмированным рёбрам.

— Тьфу, гадость какая, — брезгливо скривился Гриша и отскочил от меня, как от прокажённой. Но мне сразу же стало легче дышать.

— Пока, овца, — с довольной улыбкой помахала мне Вера, беря суженного под руку.

По коридору он раздражённо летел и ей, несмотря на свой рост, пришлось приложить видимые усилия, чтобы не отстать.