Лироневротические смыслы. Рифмотексты разных лет

Cергей Яхновец

18+ Использована нецензурная лексика Сергей Яхновец остро ощущает время в котором живёт. Его душа радуется и негодует, любит и ненавидит. Он идёт по жизни размашисто и торопливо. Поэт не может молчать, поэтому в книге "Лироневротические смыслы" нашли пристанище самые противоречивые и откровенные впечатления тернистого пути. Стихотворения, которые автор называет рифмотекстами, написаны в разные годы. Автор обращается к самым различным волнующим его темам. Он остро переживает противоречивость бытия, отражая различные смысловые аспекты диалектики жизни и смерти. Нам открывается широкая и яркая калейдоскопическая картина бытия, где смешиваются свет и тьма, добро и зло, ангелы и черти, любовь и разлука, красота и грязь, добро и мерзость. Все это воплощается в поэтическом осмыслении своей непростой судьбы и смысла существования современного человека в насильственном мире. Автор, несомненно интересен. Он не стремится к красивости слога и певучей слащавости. Порой предлагаемые нам строки горьки, грубы, агрессивны, пессимистичны, натуралистичны, фривольны, обжигают своим похотливым развратным эротизмом. Сергей Яхновец не боится осуждения коллег и читателей, поэтому порой пересекает «красные линии» принятые в литературной среде. Он так чувствует, живёт и пишет.

ЦВЕТОК

Давно хозяин устроен в лучшем мире, а вещи пыльные томятся одиноко здесь — в убогой, продаваемой квартире, под грустным взором старых, замутнённых окон. Печалит стариковский захламленный склад: лекарств, стаканчиков, фигурок, книг унылых; иконок, выстроенных на комоде в ряд; чеканок, слоников и безделушек милых…

Здесь омертвело время, вещи ждут помойки или к продаже иные раритеты… Брошюры Брежневские и Перестройки, пылятся Ленина и Сталина портреты… Богатством, видно, никогда не пахло тут… Лишь лик Христа беспечно, благостно сияет… Зато лощёных, золочёных грамот «За ударный труд», за полстолетия хватает…

Трагичность затаилась в затхлой тишине, вобравшей дух удушья и Корвалола… На черно-белом фото с паутиною — десятый «Б», какая-то там школа… И снова взгляд из прошлого — весёлая семья застыла под гипнозом объектива… Осматриваясь думал удрученно я — всем предначертана такая перспектива…

Риэлтор бойко про исполненную ренту и про готовность к быстрой сделке рассуждал, стараясь убедить и угодить клиенту, а я, как будто на поминках побывал… Внизу — благоухает солнечный, зелёный двор… Весенней ребятни возня, смешки и крики… Здесь — всё «убито»… Евроремонт еще не стёр былой эпохи тающие лики…

А на подоконнике, в углу за шторой, стонущий Столетник в каменной земле… Полуживой, глядит с мучительным укором, пытаясь, что-то прошептать бессильно мне… Его хозяин мёртв… Бедняга сникший, последовать за ним давным — давно готов… И током мечется отчаянье по коже… Сдавило комом горло… Не хватает слов…

Дрожащими руками цветок несу спеша к спасительному крану, еле сдержав бессильную слезу, и говорю: «Осмотрим ванную…».

Ко многим брошенным, забытым старикам, как и к цветам, что погибают одиноко, до наступления безжалостного срока ещё не поздно смилосердствоваться нам… Они увянут, как забытые растения… Уйдут, страданием не утомляя нас. Быть может, кто — то снизойдет в тяжелый час, протянет руку для спасения?

(2015)

* * *

В его пьяных глазах застыла бездна. В страшном шёпоте — звериная боль. Наливай браток… Ещё интересно? Не доведи, чтоб такое с тобой…

Тюремная жизнь источает гнильё. Здесь, среди зверей, людей не много. Почти омертвело нутро моё, вбирая безнадёгу спецблока. Воздух тошнотворной безысходности. Призраки надежд слепы, бесплотны. Концентрация маститой подлости. Мысли лишь пугливые свободны. В каждую клеточку яд страха проник. В камере знают, как спросить с кого. Но, ужаснее всего был сотрудник, любивший бутылкой шампанского…

И когда я блевал кровавой рвотой, в слезах и соплях корчась словно глист, представлял, как прадеда — замкомротой пытал до смерти такой же фашист. А подручные — звериная стая, мочились смеясь на падшую плоть. В кровавом тумане явился скоро спокойный, величественный господь. Орал я Христу: За что же спаситель, на адские муки меня обрёк?!! Но, он вознёсся в святую обитель, когда мне пустили по телу ток…

Глотку мне стоны и крик разрывали, бессильно бились в безжалостность стен — злых лабиринтов бетона и стали… И дальше жить не хотелось совсем… Чёрные ангелы стаей парили над полутрупом брошенным на пол. За отрицалово знатно гасили — вкалывало Родины гестапо…

Душа покинет, и труп отстрадавший унесёт тайну мучений с собой. Привычно вернётся палач уставший, после тяжёлой работы домой. Обнимет жену, расцелует детей, пережуёт у телека ужин. Он, как миллионы свободных людей, нашей Родине важен и нужен. Вежливые, чистенькие детишки, нежная, заботливая жена, узнают: «Оборзели зэки слишком. И завтра снова забот до хрена».

Лезут с экрана правильные слова: «демократия», «порядок», «закон». Дикторы щебечут про наши права. Мечется в пыточных зэковский стон.

Памяти хищной цепко проклятие — мучает, подкравшись исподтишка. И рвётся душа в её объятиях, как в том аду, конечная кишка…

В мутных глазах боль искупленья блестит. На пальцах синеют в лучах кресты. Снова Родина мерзость себе простит. Ей всё равно, простишь ли её ты…

(2021)