Шизо и Зоо

J.Denole, 2021

ШИЗО и ЗОО! Шизофрения, диссоциативное расстройство идентичности, раздвоение личности? Для Фредди это не диагноз, можно сказать, привычный образ жизни в различных амплуа. Тюрьма на воле! Проклятие под открытым небом! Наказание на два пожизненных срока в одной жизни! Каково носить человеческое пальто, будучи внутри диким зверем? Под непосильной ношей он имел возможность избрать свое существование на Земле: с кем жить и кого любить. Добившись мировой популярности, смирившись с маской примерного семьянина, удастся ли герою навсегда распрощаться с родной параллельной реальностью? Затушить в себе утробное горнило пороков и извращений… Эротический триллер создан на основе реального события. Содержит нецензурную брань.

Моя долгожданная Ботсвана!

Настал день отъезда. Я так волновался, как будто возвращался домой, хотя и уезжал из родного дома. Меня пришла проводить девушка из старшего класса, которую я накануне испробовал у неё дома, попросив её вынести мне стакан воды. Она пригласила меня в дом и пошла жара. Теперь она, как Катя, от меня не отлипала. Куда бы я ни пошёл, она всюду следовала за мной. Пришлось прятаться на переменах, сидеть на туалетном бачке и писать домашнее задание. Уроки были для меня важны, оценки тем более. Ведь чтобы стать зоологом, требовалось высшее образование. Чтобы в Швейцарии его получить, необходимо вывернуться наизнанку. Так как всего три процента учащихся осиливают столь жёсткую программу. Секс для меня был не менее важен, но так как я мог заниматься им долго, это здорово отвлекало от учёбы. Девочкам нужны ухаживания, носить им рюкзак, помогать с заданиями, ходить вместе на званые ужины. Вся эта заваруха требует сил, желания и организации. Я был не тем парнем, от которого можно было такое требовать. Я мог просто качественно оттрахать, без лишних вопросов. Но как я понял, женский пол до двадцати лет такой противный. Ты ей вечно должен. Переспал — значит всё, принуждён выполнять целый список обязанностей, который может ежеминутно пополняться новыми бредовыми идеями. В общем, она даже в мужской туалет приоткрывала дверь и, сложив губы трубочку, орала:

— Фредди, ты здесь?

Я был неумолим, объявил до конца бойкот, пока она на цыпочках не входила в туалет, открывая по очереди двери кабинок. Когда она понимала, что лишь одна заперта, я, угадывая её мысли наперёд, начинал поджимать вверх ноги. Слава богу, что каждый раз перед самым разоблачением меня кто-то спасал. Мужской туалет не бывает пустым. Вот так и в этот раз, меня спас отъезд с отцом в город слонов. Мама — спортледи, уже с утра побегала и принялась потихоньку отмечать наш отъезд. Обнимая, как родную, Мару, которая была на пару голов выше меня, говорила:

— Не унывай. моя девочка, Фредди скоро вернётся!

Хоть Мара была на 3 года старше, после моей соседки, рыжей зазнобы, разницу никто не заметил. Были рады любой Маре, лишь бы не Катюха.

Уже в автомобиле, куда погрузили все папины причиндалы, я был немного удивлён такому обилию чёрных коробок. Фотооборудование выглядело так, как будто мы расчленили труп и распихали его по гробикам.

Кинув последний раз взгляд на квартиру напротив своего дома, а это была терраса Катюши, я увидел её злобную морду и лохматую фигуру, стоящую на улице с воткнутыми в бока кулаками чуть не до самых запястий. Её тело позволяло спрятать в себе что угодно. Тем более, она стеснялась вылезших вен на руках, сильнее утыкая кулаки в свои складки. И почему они с мамой не дружат! В неё можно запихнуть сколько бутылок белого вина в магазине. Промышляли бы на пару.

Внезапно я представил, как русская Катюха треплет за патлы швейцарку Мару, да так, что перья летят в нос чихающему пекинесу. Смех разобрал меня до слёз. Хотя, это и не особо смешно, но всё же…

— А ты, оказывается, настоящий ловелас, Фредди!

— Перестань, пап. Это вовсе не так.

— Когда ты всё успеваешь, не понимаю!

— Что именно ты имеешь в виду?

— Ухаживать за девушками и при этом хорошо учиться?

— Я за ними не ухаживаю, задания делаю в туалете.

— Как это?

— Меня достают люди со своими вопросами. Мне они не интересны как собеседники. У нас разный уровень айкью.

— А-ха-ха! Я понял. Ты прячешься от назойливых поклонниц в клозете? Я сейчас умру от смеха. Насколько поменялись времена! Не могу поверить! Раньше мы девчонок повсюду высматривали, теперь всё наоборот.

— Чего-то ты, видимо, папа не ту высматривал, тебе не кажется?

— Это моё дело, понял?

— Ок, ок!

* * *

Мои мысли занимали только просторы Ботсваны. Я не верил, что увижу свободных слонов, ничем не обременённых и открытых. Хотел видеть их счастливые глаза и улыбки. Может, кто не знает, но слоны умеют улыбаться. Захватывало дух, в груди было тяжко, я с трудом дышал. Представить было невозможно, как они ходят семьями друг за дружкой, переваливаясь с ножищи на ножищу. Тело рвалось на части! Хотелось скинуть жизнеутверждающий пафос, оковы человеческой плоти и умчаться в свой мир, мир животных, честных и открытых. Тех самых, которые любят искренне, которым не нужны деньги, модные шмотки, косметика, поездки. Они сами себе срывают с деревьев листья, как мы билет, и отправляются, куда им угодно. В их мире всё био, всё настоящее: чувства, еда, страх, страсть, обиды. Они выбирают именно тех, кого хотят, живут по своим правилам любви, добра и заботы. Ну почему я человек? Зачем мне было это всё нужно? Кто меня так наказал? За что?

На все эти вопросы я честно старался найти ответы, но безрезультатно. Ведь раньше, когда я был заключённым, я думал, что человек свободен, но нет же, он такой же подневольный раб, как и животные в клетках. Живёт по правилам, по законам государства. Его дрессируют — он учится, получает профессию. Спустя некоторое время, возможно, обретает немного свободы, примерно тех самых заветных семь недель отпуска в году. В противном случае, не приобретя профессии, видимо, плохо прошла дрессура, не подчинился ритму жизни или просто не хватило мозгов, идёт на более тяжкую работу, обрекая себя на ежедневный физический труд с меньшим количеством выходных. Не везде, но в принципе, от тюрьмы у них есть возможность откупиться деньгами — это огромный плюс в человеческой жизни. Если человек умный, умеет зарабатывать, придумывать что-то новое или изобретать, у тебя есть шанс на свободу во всех отношениях. Как в работе, так и личном пространстве. Но нужно быть предельно аккуратным и бдительным. На самом деле всё это шаткая теория и туманные перспективы. Единственное что в жизни точно — это смерть. На это можно поставить в споре все деньги — беспроигрышный вариант.

Глупые мысли придавали мне шарма. Я был ещё наивен. Хотя, как и все, считал себя мало того что взрослым, но и достаточно мудрым. Например, я в своём возрасте уже многое не делал бы из того, на что способен мой отец. Некоторые его поступки были для меня в какой-то мере детским лепетом, которые перечислять я даже не пытаюсь, их слишком много.

В Женевском аэропорту папа оставил машину на одном из этажей огромной парковки и пошёл оплачивать билет длительной стоянки. Ведь почасовая оплата за две недели — вряд ли кому-нибудь по карману. Поэтому в аэропорту работает услуга парковки на длительный срок. Это самая дорогая парковка, которую я в жизни видел. За 14 дней отец заплатил 306 франков, грубо говоря — 300 баксов. Это считается, якобы, дешевле.

— Папа, почему мы не попросили маму нас отвезти?

— Я не хочу оставлять дома машину, сынок.

— А, понял. Ты боишься, что мама нажрётся и будет, как всегда, устраивать гонки по клумбам соседей?

— Ну, что-то в этом роде.

— Хм, ок.

Перед посадкой в самолёт, папа купил себе в дьюти-фри коньячка, мне шоколадку. Вернее, маленькую коробочку конфет «шпрюнгли» — разноцветные округлой формы. Это просто услада, а не конфеты, как они их делают — не понятно. Чистый, разрешённый в мире наркотик. Калорийные говняшки не оставляют никого равнодушными, возвращая сладкоежек автоматически обратно в магазин.

В ожидании начала посадки папа после коньяка накатил бокал шампанского, предлагаемого одним из баров, закусив моей конфеткой. Мне нравилось наблюдать за его довольной физиономией, как он кайфует от мелких приятностей, придавая особый шарм предстоящей поездке.

На табло высветилось слово «Atterrissage» — «Посадка». Я пулей помчался к выходу, над чем отец добро посмеялся.

— Сыночек, ты на самом деле так хочешь туда поехать, что готов идти чуть ли не пешком?

— Да, отец. Ты прав, моё желание настолько велико, что порой причиняет мне в груди боль.

— Не питай больших надежд. Пускай всё идёт своим чередом.

— В моей голове столько лишнего, но я пытаюсь с этим бороться и структурировать.

— Ты всегда меня удивлял, в нашей семье слово «удивление» вошло в нормальный режим. Бытовухи зато не будет.

— Спасибо тебе заранее! Это лучший подарок!

— Я сам проникся историей слонов и от всей души сочувствую твоим родственникам. Также я готов привлечь внимание людей своими снимками, чтобы хоть как-то облегчить участь бедолагам.

— Папа, ты потрясающий человек, честно! Скажи, что подумает твой друг, когда узнает, что ты выражаешь протест против зоопарков и цирков?

— Мне всё равно, что он будет думать. Если он мой настоящий друг, то не будет ставить мне палки в колёса. В жизни у каждого своя идея. Не я, так найдётся другой фотограф, компрометирующий ужасные заведения планеты — типа цирка.

— Ты самый лучший папа на свете!

— Даже лучше слона-папы?

— Не спрашивай меня об этом, пожалуйста!

— А то что?

— Если не хочешь расстроиться.

Повисло молчание. Отец был огорчён. Мне нечего было сказать. Я не понимал, правда, как можно сравнивать себя со слоном? Это же абсолютно разные вещи! Мой большой папа был верен своей супруге и принципам животного существования. Разумеется, оставаться верным супругом в ограниченном пространстве цирка намного легче, чем в просторах свободы, но, тем не менее, я не был настроен сравнивать между собой моих до боли разных родственников.

Между этими моими нынешними родителями творилось же невероятное! Побои, скандалы, измены, враньё. Торговля тщеславием! Непонятно, как они вообще могут по утрам смотреть на себя в зеркало без всякого зазрения совести. Полное отсутствие уважения и какой-либо идеи о семейных отношениях. Когда я жил в облике крупнейшего сухопутного, считалось, что роли самок и самцов, за редкими исключениями, практически одинаково распределены во всем животном мире. Но, возможно, я смотрю на мир животных через призму человеческих культурных предрассудков, приписывая им те роли, которые вижу в человеческом облике. Мой ум смешался. Я не понимаю ни тех, ни других. Хочу разобраться в своих псевдоинтеллектуальных мыслях и действиях, но ничего не выходит. Меня тянет на волю, но на какую? И зачем я им там нужен? Ведь я человек.

Порой я задаюсь вопросом: «Почему все живут нормально, кроме меня? Что за карма вселилась в мою судьбу?»

Отец молча отправился в клозет. Оставив меня наедине с мыслями, которыми я бы с удовольствием поделился, но, увы, это причиняло лишь боль обоим нам.

— Фредди? — Послышался обиженный голос отца, выходившего из туалетной комнаты.

— Да, па!

— Проходим в самолёт?

— Да!

— Ты уверен, что ты этого хочешь, сынок? Ещё не поздно передумать.

— Ты что! Это ведь моя мечта! Как можно от неё отказаться?

— Я боюсь за твоё здоровье!

— В смысле — боишься? Чего?

— Ты не совсем здоров. Мать права. Это шизофрения. Которую я лишь подогреваю в тебе своим доверием.

— Так ты, правда, думаешь, что я больной?

— Нет, нет. Извини. Проходи на борт, пожалуйста, и прошу, давай забудем этот разговор.

— Ок!

* * *

В самолёте я смотрел проспекты журналов для туристов, жадно вычитывая из них всё то, где и куда можно пойти, чтобы увидеть свободно передвигающихся друзей наших младших.

В Ботсвану мы летели через Лондон. Пересадка длилась недолго, всего 1 час 50 минут, что как радовало, так и огорчало. Ведь я никогда не был в Лондоне. Странно было услышать, что он находится в составе Евросоюза. Этого я не знал. Для меня европейские страны были ничем иным, как тем, что просто окружало Швейцарию.

Лондонский аэропорт, увиденный лишь мельком, не произвёл на меня никакого впечатления. Да и люди тоже. Сухие лица, не выражающие никаких эмоций, меня не радовали, напротив — навевали грусть.

Отец шёл рядом, с таким же мертвенно-бледным лицом, осунувшийся, со стеклянным взглядом, незаметно в карманах сжимая кулаки. Так выглядят люди на грани кризиса, перед походом к психиатру. Он ранимый человек. Мне стало его немного жаль. Представив себя на его месте, я стал чувствовать робкие угрызения совести, за то, что не смог оправдать его надежды — стать боксёром с неистово-завоевательной лихорадкой или знаменитым теннисистом, как его любимчик Роджер Федерер. Мне кажется, если бы я отказался от своей идеи быть животным, променяв её на балет или фигурное катание, которое он ненавидел в исполнении мальчуганов, он бы с радостью принял меня с распростертыми объятиями, как самого лучшего балеруна. Но у меня были свои жизнеутверждающие критерии отбора профессии. Моё амплуа — юродивый. Меня нельзя назвать борцом или воином. Я потерянный животное-человек.

Я увидел на его лице застывшую грусть, в которой, несомненно, был виновен. Виновен перед обоими родителями, какими бы они ни были идеальными. Но что я мог поделать? Меня тянуло желание, которого я сам стеснялся. Я сам с трудом справлялся с гнетом собственных дум.

Заметив на себе мой взгляд, приосанившись, изо всех сил стараясь придать своей походке твёрдости, отце, не глядя на меня, устремил взор в противоположную сторону, к воображаемому горизонту. Я обнял его крепко-крепко и со слезами на глазах сказал:

— Па, прости меня!

Он не отвечал примерно полминуты, показавшиеся мне очень долгими. Видимо, ему было нелегко справиться с комом в горле и что-либо вымолвить.

— Да, мальчик мой! Я всегда буду на твоей стороне, даже если ты вдруг решишь, что ты бегемот.

Мы оба расхохотались.

— Па, давай немного поспешим?

— Отчего же, мы успеваем.

— Тогда у тебя перед вылетом будет заветных десять минут, чтобы выпить бокальчик английского пивка.

— Отличная идея.

— Ты не потерял посадочные билеты?

— Нет, эээ, наверное. Ты весь в свою мать, Фредди.

— Вот они, в заднем кармане.

— Значит, не всё так запущено. Посмотри, во сколько мы прилетаем в Йоханнесбург, Тамбо?

— В 10:15 будем на месте. Затем следующая пересадка, правда, такая же короткая, и мы в Габороне в 12:45.

— Отличное время для прилёта.

* * *

Остальная часть путешествия прошла отлично. В Йоханнесбурге мы встретили массу красоток с пышными формами. В отличие от отца я не был расистом и с удовольствием трахнул бы одну, а то и парочку мулаток. Не знаю, отчего так происходит, хоть и говорят, что Швейцария гуманна для всех, без различий людей по цветам, но в моей школе всё происходило совсем по-другому. Швейцарцы не любят албанцев, те не любят русских, русские не любят негров, негры боятся русских. Сербы не любят никого, кроме себя. Поляки ненавидят практически всю Европу. В итоге в отношениях между школьниками не было никакой лояльности. И когда они выясняли на переменах, какая девушка кого любит, в итоге переходили на тему о её корнях, не в смысле окрашивания волос, а непременно происхождения.

Как по мне, всё, что говорили о темнокожих, казалось полным бредом. Я любил девочек с незаурядной внешностью. Хотя именно темнокожие, почему-то, на меня мало клевали. Естественно, я связываю этих женщин с моим происхождением. Ведь я считаю себя коренным жителем жаркой Африки и их соседом.

— Па, а если я женюсь на африканке, ты не будешь против?

— Ээээээ.

Он не знал, что ответить, и я решил было вновь сменить тему. Но отец ответил:

— Фредди, мне кажется, в твоём возрасте не стоит задумываться о женитьбе.

— Да, ты прав. Хотя…

— Что хотя?

— Было бы легче стирать или убираться у себя в комнате, имея одну из мулаточек, прямо у нас дома.

— Ты представляешь, что твоя мама с нами сделает, если мы притащим домой африканку?

— С нами не знаю, но с ней точно что-то случится. Она подумает, что это твоя пассия, папа.

— Не подумает.

— Па, почему вы с мамой не занимаетесь сексом? Ведь это так здорово!

— Я не собираюсь обсуждать с тобой столь щепетильную тему.

— Отчего же? Я уже взрослый.

— Я понял, что ты вырос, сынок, со слов нашей соседки. Но семейное ложе — это святое. Не подлежит обсуждениям.

— Святое? Что для тебя ещё святое?

— Бог.

— Но ты не ходишь в церковь!

— Зато хожу в питейное заведение.

— Как это между собой связано?

— Церковь, клуб и бар — одинаковые вещи. Люди приходят туда за единением.

— Мама, по всей видимости, давно перепутала бар с церковью. У вас в семье так расходятся мнения о том, что есть свято, порой жутко даже слышать такие изречения.

— Не у вас в семье, а у нас! Перестать гнусавить, Фредди! Посмотри со стороны на свои поступки, а затем суди других!

— А что такое?

— Ты что делал с бедным псом пекинесом? Побойся бога!

— Я в него не верю, пап, не беспокойся. Бояться некого.

Он замолчал. Разговор вновь принял неприятный поворот, чему я был даже рад. Можно было из-под козырька кепки разглядывать прелести девушек. М-мммм. Какие у них формы! Ни целлюлита на ногах, ничего! Попки как лесные орешки. Странно, но я так хотел трахаться, что смотрел даже на собак. Всех бы отымел, в раз!

В тот момент я понял, что испытываю сексуальное желание не только к женскому полу, меня тянет также к животным. Единственное, что меня не возбуждало, так это мужики. Но когда я думал о их волосатой, как у животного, жопе, у меня вставал.

* * *

В последнем самолёте было душно, пока он не включил мотор. Африканский зной не обошёл стороной и папу, у которого от множества бокалов пива и коньяка начал заплетаться язык. Он будто в замедленной съёмке рассказывал мне, что слоны любят арахис. На что я сразу возразил, доказывая, что это не так. Я где-то в подсознании наверняка знал, что именно кушают и пьют гиганты. Но он спорил со мной, выдавая за знания бессмысленный бред, пришедший ему в голову под воздействием коньяка и пива. Я знаю, что я никогда не ел арахис, ни на воле, ни в зоопарке. Мы просто его не любим, вот.

Также он был уверен, что слоны умеют прыгать. Но нет же! Взрослый слон не сможет подпрыгнуть. Скорее всего, он насмотрелся мифов по телевизору, решив меня проверить. Он всегда удивлялся, насколько я проинформирован о них, пытаясь доказать мне, слону, что я не слон, заводя себя же в тупик.

— Фредди, ты всегда меня удивлял своими способностями! Поэтому я верю, что ты станешь отменным специалистом — зоологом. Поможешь человечеству решить множество проблем в области животного мира, которого мы, люди, до конца так и не понимаем. Может быть, даже защитишь на эту тему диссертацию.

— Конечно, отец. Я постараюсь вынести самое полезное из твоего горя и доказать, что не просто родился таковым.

— Молодец, сынок! Я уже горжусь тобой.

С этими словами на взлёте его глаза закатились, унося папу в мир вавилонских грёз. Но через минуту он вновь пробудился и спокойно спросил:

— Мы прилетели?

На что я во весь голос расхохотался. Вот какой шустрый! Не успел глаза закрыть, уже прилетел.

— Ты чего так громко смеёшься? — он посмотрел в иллюминатор — картинка не поменялась, и так же громко рассмеялся. Да, мы оба задремали.

* * *

— Фредди, Фредди, проснись, мы прилетели!

И правда, в салоне не осталось никого, кроме стюардессы, которая пялилась на мои штаны-палатку, доходившую до пупка. Я застеснялся, сию же секунду заговорив с отцом:

— Давай мне сумку, я понесу. Ты еле на ногах стоишь.

— Да нет, я вроде бы уже протрезвел.

— Ну, отдай же сумку!

Окинув взглядом красавицу, я понял, что не один смущаюсь. Её щёки горели алым маком.

Внезапно моё сердце забилось с такой силой! Стояк пропал, девушка из памяти тоже. Я увидел контейнеры для погрузки тяжёлых грузов, размещённых на другой полосе прилёта. Перед глазами возникли картины, как нас куда-то перевозили, тащили, били, чтобы мы залезли в ящики, в которых нечем было дышать, да и развернуться не было возможности. Я побледнел, мои ноги не ощущали пола. Тревога и паника наполнили моё тело так, как будто за мной сейчас придут и заберут.

Не знаю, отчего, но мои ноги имели некую специфическую чувствительность. Так же земля или пол подавали мне еле слышные сигналы шагов других людей и животных. Я всегда знал, кто и откуда идёт, ощущая человека на расстоянии, отличая своего от чужака. Всегда в курсе, кто приходил к нам в дом. Например, форсированный шаг почтальона, я слышал ещё задолго до того, как он приставит палец к звонку у двери. Мама изумлялась, когда я говорил: «Через пять минут к нам придёт посыльный!» Когда тот поднимался на крыльцо с грузом в руках, по тяжести шагов, я определял, несёт ли он письма или же идёт с посылкой в руках. Тем самым доводил маму до нервного срыва. Она была уверена, что я где-то на улице припрятал камеру, в которую смотрю украдкой, доводя любимую маму до агонии. Но в этот раз в аэропорту Габороне я еле слышно ощущал топот слонов, земную вибрацию, доводящую в этот раз именно меня до истощения нервной системы.

— Фредди, что с тобой? Ты позеленел.

— Папа, это проклятая земля! Здесь несчастливы животные!

— Откуда ты такое берёшь! Перестань!

— Папа, послушай! Это не то место, где они свободны! Я осязаю, как мы здесь страдали!

— У тебя открылось новое чувство?

— Да!

— Так ты теперь уверен, что ты отсюда родом?

— Да, думаю, я дома. Но мне страшно!

— Отчего, что не так? Скажи?

— Папа, здесь голоса моих предков. Они страдают. Их души повсюду!

— Чушь! Перестань! Поехали в отель, расположимся, сядем и покойно и обсудим все твои страхи.

— Папа, папа! Мне нужно немедля на реку Чобе!

— Это же национальной парк в Ботсване.

— Да, мне туда!

— Зачем так срочно?

— Мне нужно отыскать дерево, которое мне снилось! Если я его найду, значит, я точно отсюда.

— Какой кошмар! На что я вообще согласился?

— Ты же сказал: веришь мне! Почему ты сейчас так отвечаешь?

— Поехали сыночек, я хочу, чтобы ты нашёл, что ищешь, отыскал ответы. Лишь тогда ты найдёшь свой путь и предназначение!

— Я тоже так думаю, отец.

* * *

На следующее утро мы сразу же отправились к моей долгожданной реке Чобе. Я шкурой чувствовал, как мурашки пробивают моё тело. Странно, конечно, хотя у меня и была толстая кожа, она была сверхчувствительной. Я ощущал каждый ветерок, упавшее на меня перышко и листик. А когда я лежал на лавочке, втупившись в небо, я чуял даже пыльцу, которую стряхивало на меня дерево.

Я радовался, вдыхая запах родины. И все же я не был до конца в этом уверен.

Наконец, усевшись в открытую машину с туристами, я всматривался в каждое дерево, каждую тростинку, но не находил ни одного знакомого места. Животных в парке практически не было видно, так как пошёл дождь, и они спрятались. Мы просто ехали по дороге пустого национального парка. Мои обрывки воспоминаний рисовали мне любимые места, где резвились слоны. Смотря на лужи, я видел в грязи следы, представляя, как в ней становился на колени громила, макая свой хобот. Малыши в лужах плескались, подбегая порой к ушастым мамашам, задорно вымазывая тех своими чумазыми конечностями.

— Фредди! Сынок?

— Да, пап?

— Ты сам не свой! Что с тобой творится?

— Я не понимаю, сам не знаю. Смешанные чувства. Я боюсь ошибиться.

— Ты думаешь о смерти?

— Смерть в данный момент — табуированная тема для разговора.

— Ок, я тебя понял. Ты не желаешь печалиться?

— Не в этом дело. Я пытаюсь обнаружить связь с этими местами. Но не могу ничего распознать.

— Мне кажется, ты весьма рано попал в плен цирка. Поэтому не удаётся восстановить полную картину происходящего. О Боже! Это я сказал? Что я несу!

— Папа, тебе пора уже мне поверить! Хватит противиться происходящему, прими меня таким, каков я есть. Облегчи мне и себе жизнь! И вообще я думаю, что я родился в тюрьме! Я никогда не был свободным.

— Ты много думаешь! Первопричиной всего являются мысли. А то, что происходит дальше — это их следствие! Я-то не против, сынок, постараюсь примириться с тем, что происходит и подстроиться. Но если бы ты знал, как тяжело мне это даётся!

— Мы всё переживём!

Постепенно дождь прекратился, и тут я невольно выкрикнул водителю:

— Стой! Сейчас сюда придёт слон!

Тот улыбнулся, остановился и выпучил на меня глаза.

— Где ты видел животное?

— Я его не видел, но он идёт в нашем направлении!

— А-ха-ха! Забавный у Вас малый!

Папа окинул взглядом сидящих рядом людей, покраснел и опустил глаза. Мне было стыдно за него. Он обязан был быть на моей стороне, не дичиться каких-то зевак.

Через несколько секунд, откуда ни возьмись, появился великан! Он был прекрасен! Такой игривый и дружелюбный. Прошествовал, как ни в чём не бывало, мимо нас, пересёк дорогу и, казалось, даже поздоровался. Я даже не пытался смотреть на своего отца, потому что ощущал, как рядом его тело содрогается, стараясь не выдать себя, плачущего, то ли от горя, то ли от счастья. Я знал, где они, впитывал в себя звуки их шагов, запах, различал характеры. Я даже был осведомлён, что ещё один был рядом, менее дружелюбный. Но он решил остаться в тени. И я сказал отцу:

— Пойдём, я тебе покажу одного буку, прячущегося от всех в кустах?

— Ну как же? Здесь нельзя передвигаться самостоятельно.

— Выкрикни, что нам срочно нужно в туалет.

— Водитель, остановите, пожалуйста! Ребёнку в туалет.

— Здесь запрещено, но на ваш страх и риск. Давайте быстрее и не отходите далеко, это опасно.

— Хорошо.

Я дёрнул отца за рукав, и мы быстро направились в сторону густых и высоких кустов. Наш гид кричал вслед, что мы не имеем права отходить далеко, на что я выкрикнул, что мы вовсе недалеко.

— Смотри!

Я раздвинул пару длинных веток, понюхал одну из них, она почему-то напоминала мне маму. Внутри чащи, спрятавшись, стоял ушастик. Махал локаторами с такой силой, что, видимо, сам не мог отойти от собственного кондиционера. Так ему — злюке — было комфортно! Я молча ему позавидовал. Отец достал фотокамеру, на что я сказал резко — нет. Он набросится на нас за это! Не смей!

— Откуда ты это взял?

— Слоны ненавидят фотовспышки. Особенно этот. Он агрессивный. Я по себе знаю. Мне хотелось раздавить всех, кто меня фотографировал в цирке. Знаешь, как болит потом голова от этих вспышек? Это как будто тебе взяли и резко пырнули ножом в нос. Мы, слоны, этого не любим. Некоторым всё равно, но многие не выдерживают и набрасываются.

— Это как у людей?

— Что ты имеешь в виду?

— Кто-то, допустим, боится щекотки, кто-то — нет.

— Не совсем одно и то же — боль и щекотка, но что-то в этом есть похожее.

— Ну, дай я его сфоткаю, сынок?

— Не смей! Папа! Говорю же тебе! Это опасно!

— Не ворчи! Ну, ты же его родич, уболтай его на одну фоточку, пожалуйста? Транслируй чувство гармонии окружающему миру!

— Я не могу. Это именно тот слон, у которого свой нрав и характер. Его трудно сломать или уговорить на что-либо, чего он не желает. Это вмешательство в его природу, личную жизнь. Никто не имеет права влезать на его территорию. Он может убить не только человека, но и слона. Его эмоции не контролируются разумом. Он воспринимает людей как разноцветные фигурки в красочной панораме видимого мира.

— Безобразный, эстетический снобизм, да и только!

— Не спорю. Этика не согласована с социумом. В результате возможно озлобление.

— Ой, как напридумаешь чего, Фредди!

— Ладно, идём отсюда. Гид сейчас начнёт орать, как сумасшедшей.

— Он не орёт, в Ботсване — это их манера общения.

— Бешеные люди.

В машине я, наконец, понял, что не имею никакого отношения к африканским слонам. Отрывки из их жизни приходили ко мне по какой-то другой причине, которой я, к сожалению, не мог разгадать.

— Фредди!

— Да!

— Почему ты расстроился?

— Папа, я не африканский слон.

— А какой, индийский?

— Пока не знаю. На картинках и по телевизору я чувствовал одно, но теперь всё поменялось. Я вижу, что никогда здесь не был!

— Почему ты так решил?

— У меня нет с ними связи. Лишь небольшое дребезжание в ногах и кое-какие чувства, но они не являются родственными.

— Странно, ты же общался с ними в Цюрихе, в зоопарке. Почему не можешь говорить с этими?

— В сущности, именно в зоопарке я и не смог до конца наладить с ними связь.

— Я понял! Они разных пород!

— Ну, это понятно. Но ты говорил, что ты умеешь общаться со всеми слонами!

— Я ошибался. Наверное. Я ни в чём ещё до конца не уверен.

— Не спеши, Фредди. Всё со временем станет на свои места. Я думаю, ты азиатский слон, они быстрее поддаются дрессировке. Кстати, в следующем месяце в зоопарк привезут именно азиатских слонов. У тебя будет возможность с ними увидеться.

— Да, я читал об этом. Но вот одного не понимаю, почему меня тянуло именно в Африку? Что-то здесь не так. Отчего меня так влечёт этот маленький мир слонов?

— Фредди, ты много фантазируешь, в этом твоя проблема!

— У меня нет проблем, отец. Я знаю, что я найду ответы на свои вопросы.

— Сынок, я думаю, тебе не нужно опираться на свои мимолётные кадры, приходящие в твой самовар страстей. Разумнее найти ответ в более компетентных структурах. Предположительно, в исследовательских центрах, или почитать доклады знаменитых врачей о слонах, перестать думать, что мир держится именно на них! Ведь ты наверняка понимаешь, что это сущая глупость!

— Нет, я в этом уверен! Это так и есть!

— С таким мировоззрением ты не получишь высшее образование! И никогда не станешь тем, для чего родился! Не выполнишь свою миссию!

— Не расстраивай меня, пожалуйста, я подумаю над твоими словами.

— Фредди, ты уже не маленький мальчик с детской комнатой голубого цвета и множеством статуэток с животными, и бредовыми идеями в голове, о том, что весь мир — это слоны. Нужно забыть! Ты ведь хорошо учишься, но порой до смешного пытаешься доказать то, чего вообще нет!

— Прекрати!

— Пойми, сынок! Раньше тебя называли фантазёром, но сейчас в школе думают, что у тебя съехала крыша. И если так будет продолжаться и дальше, ты по состоянию здоровья не сможешь продолжить учёбу! Тебя отправят принудительно в больницу!

— Я сказал — замолчи!

— Фредди…

— Закрой рот или я скормлю тебя рыбам!

— Как ты со мной разговариваешь? Я же твой отец!

— Нет у меня отца, я не хочу такого, отца, как ты! Понял?

«Пьер-Алан», так я сказал ему вслед, прошептав его имя ему в спину. Он просто пошёл в направлении нашего отеля, если это сооружение можно было так обозвать, и пересел на следующую машинку без верха, полную туристов. Я поехал дальше на своей, наслаждаясь видами. Семья бегемотов дружно, но медленно вылезала из воды, таща за собой своего детёныша. Малыш — подходящее ли это слово для здоровущего толстого прожоры? Одному из них на спину села белая птица, похожая на цаплю, бегемот её даже не заметил. Что позабавило не только меня, но и сидящих рядышком наблюдателей.

Смешные косули часто перебегали нам дорогу. Слоны тоже, как будто специально, напоказ резвились в воде, сцепляясь хоботами. Даже сам крокодил не обделил нас своим присутствием. Мощно разрезая воду пастью, размахивал хвостом так плавно, что издалека можно было подумать, что плывёт беременная змея.

С другой стороны вышел огромный олень с вьющимися рогами и тонкими полосками на задней части тела. Создавалось впечатление, что этот красавец таким образом указывает нам на свой возраст. Якобы он уже зрелый и важный. Я попытался у гида узнать об этом животном больше, хотя на самом деле мне это было не особо интересно. Кто-то сказал, что это Бонго, другие доказывали самому проводнику, что это Канна. Сложилось впечатление, что гид и сам не в курсе, кто есть кто. Вообще-то мне показалось, что этот чувак был простым водителем. Наверное, в этом и крылся секрет его необразованности в области знаний животного мира. Люди принялись копаться в интернете, но и это не спасло положения. Оказывается, все сидящие в автомобиле видели абсолютно разных животных, хотя и смотрели на одного. С этого момента я начал верить в то, что и учёные могли также толпой смотреть на Землю, держащуюся на слонах, и доказывать обратное. Никто, кроме них, не знает, как выглядит Земля из космоса. Остальное — всё догадки человечества, глупые кадры, видео и картинки, выставленные людьми в интернет для запудривания мозгов.

В глубине души я догадывался, что неправ, но мозгами и ощущениями я жил в другом времени. Всё, что я безнадёжно предвкушал, рушилось из-за каких-то чёртовых исследований и теорий. Грёбаные теоретики! Я не желал верить в доказательства. Учился я — да, очень хорошо, но пытался постоянно найти что-то недоказанное, глупое в разработках учёных или истории. Например, сравнивал историю России и Германии. Выигравшие написали её намного ярче, чтобы привлечь людей к патриотизму, скрыв многие важные моменты. Немцы в такой же манере не отстали в приукрашивании происходящего в страшные годы войны. Так что я прочитал несколько томов бреда, выдумок историков, пишущих под прессом правительства. Где правда-то? Настоящий, независимый рассказ? Повсюду ложь. Так же, как и во многих крупнейших загадках науки. Например, всем известная турбулентность. Казалось бы — так просто! Мы всё о ней знаем! Но их бывает несколько. Существует турбулентность в механике жидкостей — совершенно другая сторона монеты. К примеру, лётная турбулентность возникает при встрече двух воздушных тел, движущихся на разных скоростях. Физики, однако, не могут объяснить это же явление турбулентности в жидкостях. Математикам давно не спится по этому поводу. Они, как правило, начинают ходить в церковь, верить в Бога, так как всё необъяснимое для них становится даром Божиим. Нашли на кого свалить свои неудачи. В общем, общество двадцать первого века может быть абсолютно секулярным. Исходя из этого, я всю жизнь надеялся, что мой мир, держащийся на слонах, всё-таки существует. Но, увы, я вырос! Как жаль, что это произошло! С возрастом разочарования обрекают каждую твою мечту и надежду на мучительную смерть. Всё, что было святым, становится просто иллюзией. Как неохота взрослеть!

На повороте я внезапно заскучал о моей тёте Катюхе. Она была настолько тупа, что верила в мою личную, но ещё недоказанную, теорию. А может, напротив, умная Катя создавала для меня подходящие условия для расслабления, не обращая внимания на слащавую чепуху, которую я ей ежедневно заливал?

Мир — жестокая штука, состоящая из подхалимов. Я разочарован.

От этих мыслей опять отвлекли мои любимые слоны, шаловливо выносящиеся на пространство перед нами.

Что и говорить, теперь я уже знал наверняка, что я не из их породы. В отрывочных воспоминаниях осталось то, что у моей матери и отца были небольшие уши. У этих же — такие смешные, как вееры, гигантских размеров.

На одной из остановок, вернее, на аллее маршрута, я вышел и побрёл в сторону нашего с отцом жилища. Мы поселились в кемпинге, совсем недалеко от счастливых питомцев, живущих в благоприятных условиях, по-африкански. На этой мысли я сделал глубокий тяжёлый вздох. Для меня, коренного швейцарца, условия ночлега были далеко не ахти, но на удобства мне было наплевать. Странно, что около нашего домика был столик, но не было стульев, поэтому завтракать пришлось стоя.

Меня завораживала природа. Особенно понравилась река Окаванго. Дорога к ней была унылая, однообразная, саванна — одним словом, но слоны меня тянули к себе. Я не понимал, что я здесь делаю. Почему зов природы привёл именно сюда?

— Тук-тук? Папа, ты дома?

— Да, сыночек, проходи! Я как раз хотел с тобой посоветоваться.

— По поводу?

— Может, возьмём машину напрокат, поедем, пофоткаем вместе животных?

— Отличная идея!

— Я думаю, нам нечего больше делать в парке. Собирай вещи, прокатимся по стране.

— Да! Да! Да! Ура!

— Я рад, что ты рад.

— Па? Прости меня.

— Да не бери в голову, мой любимый. Ты ни в чём не виноват. Говорят же, бог наказывает детьми.

— Очень смешно. Выходит, что ты совершил что-то ужасное?

Мы расхохотались и принялись складывать сумки.

* * *

Удивительно, но в Ботсване отличные дороги, которые совершенно спокойно переходят жирафы. Сколько же пришлось ждать, пока эта медленная пятнистая шпала уступит нам дорогу! Я думал, если она сейчас споткнётся, упадёт, то преградит нам наше путешествие до вечера, пока не приедут защитники животных с подъёмным краном. Папа смеялся над моими забавными мыслями. Раньше я думал, что национальной парк — это что-то типа закрытого, огороженного загона, в котором сидит, грубо говоря, пара слонов и обезьян. Но нет же! Они просто передвигаются по улицам, по городу. Наоборот, люди защищают себя и свои дома заборами, дабы уберечься от нападения львов, гиен, и многих других хищников, рыщущих в поисках халявной еды. Такое впечатление, что всё вывернулось наизнанку. Люди — в клетках, а звери на свободе правят миром. Если бы они ещё умели дрессировать народ, тогда я с точностью мог бы отметить, что мы, цирковые животные, которые провели годы в клетках, отомстили за свои страдания.

— Па?

— Да, сыночек?

— Я думаю, меня сюда занесло, чтобы я понял, что не во всём мире издеваются над животными. Что мы — зверята, ещё те мучители народа!

— Да Фредди, ты прав. Ты знаешь, как жители Ботсваны страдают от нападения львов на свой скот?

— Ты мне не рассказывал.

— Они не имеют права выстрелить в льва, даже если застали воришку прямо в загоне для коров, на собственной ферме.

— Да ты что! Но государство возмещает ущерб?

— Да, они выплачивают деньги за убитых животных.

— Сколько?

— Понятия не имею. Слоны твои — тоже хулиганы ещё те! Вытаптывают растения и ломают деревья.

— Это я знаю. Они вредят природе больше, чем съедают за жизнь. Вот бы натравить на них нашу маму! Сломал дерево, жри, давай! Показала бы она им тут!

— А-ха-ха! Ты такой смешной, Фредди. Что у тебя за фантазия?

— Па? Слушай! Мне стало легче на душе.

— Отчего?

— Теперь я не так зол на людей, правда.

— Фредди, мы живём не в саванне, а в Женеве. Иначе и быть не может, что мы видим животных в клетках, это нормально. Я понимаю твою агрессию. Пообщавшись с тобой, я многое понял и полностью с тобой солидарен. Животные должны жить на воле! Все без исключения. Но пока это невозможно изменить, для начала необходимо бороться с цирками. Это кощунство. Я тебе в этом помогу.

— Теперь я понял, ты мне не просто отец, ты мой настоящий друг!

— И ты мой лучший друг!

— Кстати, как ты относишься к корриде?

— Это стоит раз увидеть, но также стоит отменить.

— Я не смогу на это смотреть! Честно!

— Я где-то читал, что все эти игры пришли в мир от древних римлян, когда рабы бились с подневольными животными. На заключённых выпускали голодных львов или тигров, которые на глазах у людей отгрызали куски человеческой плоти.

— Вот уроды!

— Испокон веков народу нравятся кровожадные зрелища. Например, чудовищной популярностью пользовались: гильотина, приблудные сожжения и многое другое.

— Почему? Чем хуже людям, тем лучше остальным, получается?

— Сыночек, людьми во все времена правила зависть, алчность, трусость и неуверенность в себе. В народе это нормально — радоваться несчастьям других.

— Папа, я никогда никому не завидовал! Мне неважно, что у человека есть, и богат ли он. Для меня любой человек — это человек!

— Ты, Фредди, вместо друзей, школьных драк, и прочего другого баловства, придумал себе второе я — азиатского слона. Таким образом, ты избавился от людского гнёта, обошёл всех стороной.

— Меня, если честно, вообще не интересуют чужие проблемы, мысли. В какой-то мере даже раздражают. Я никогда не слушаю, что мне говорят люди. Вернее, делаю вид, что слушаю, но тотчас могу за ненадобностью забыть.

Конец ознакомительного фрагмента.