Немножко Северной рабоче-окраинной лирики

Mike Lebedev, 2020

О чем эта книжка и как она появилась. Всё просто. Сперва появилось несколько рассказов, а также очерков и лирических кинозарисовок под условным тэгом «Немножко Северной рабоче-окраинной лирики». Затем их количество превысило определенную критическую массу, так что книжка сложилась из них практически сама собой, и название высветилось тоже совершенно логично. Про нашу родную Северную рабочую окраину, о местах и людях, и о тех, что есть, и о тех, которых уже нет. О Школах №186, №660 и №91, об Учителях и учениках, об улицах Дегунинская, Ивана Сусанина и Зеленоградская, о платформах «Моссельмаш», «Ховрино» и НАТИ, о метро «Новослободская», «Водный стадион» и «Речной вокзал», о бульварах Бескудниковском и Кронштадтском, о кинотеатрах «Ереван», «Байкал» и «Рассвет», об автобусах 194 и 65, троллейбусах 56 и 43, и о Трамвае 23, о магазинах «Кругозор» и «Пионер», и еще много-много о чем. И всё – в моем любимом жанре «Ни о чём. Просто история». Содержит нецензурную брань.

«Старый лифт»

Когда я был маленький, то бабуля моя проживала в этом огромном «сталинском» доме на Войковской, ну знаете, угол Космодемьянских и Ленинградского шоссе, даже номер его звучал основательно: «Восемь дробь два», это вам не «корпус» и не «строение».

Нет, он и в самом деле огромный. Семь этажей. Двадцать подъездов. И если бы квартир было не всего по две на этаже, потому что квартиры большие — этих квартир была бы тысяча!

А внизу — и чего только нет! Булочная, бакалея, овощной, почта, ателье… ателье, кажется — даже два было! Может, не ателье, но чего-то точно было два. И всё это, пока идешь, нужно внимательно рассмотреть. А если вечером — то рассмотреть еще и троллейбусы, которые вдоль дома на ночь останавливаются, их тоже десяток умещается! Опускают свои «рога» и спят, как диковинные жирафы.

Да, огромный был дом. Был. Сейчас он меньше, и заметно. Это можно доказать с цифрами на руках.

Вход в подъезды со двора, а проходная арка от метро довольно далеко. Так вот, путь от подъезда до метро у нас с бабушкой занимал ровно 20 минут. Это точно, бабушка не терпела опозданий, и когда она вела меня в детский сад, мы из квартиры выходили всегда точно в 7.20, а точно в 7.40 мы стояли на платформе метро и смотрели на электронные часы. И это еще бабушка всегда торопила — «Миша, шагай быстрей, не смотри по сторонам, не отставай!»

А теперь? А теперь я выхожу из метро, делаю два с половиной шага до арки, потом еще два до подъезда, потом курю, глядя на наши окна, потом обратно, смотришь на часы — десять минут на всё про всё.

Это следствие Теории относительности Эйнштейна. Время летит быстрее, а пространство сокращается. Но не вообще, а твое личное. А потом однажды о-па — и пролетает и сокращается окончательно. И пространство, и время.

К бабушке я любил ездить, ну конечно, ну столько же всего интересного в коммуналке ее! И телевизор, который не начнет работать, пока кулаком сверху не получит, и дедова кровать, огромная, как флагманский корабль, и «чисельник» в красном углу, и сухари неизменно в старой, поколоченной супнице… сухари вкуснее всего! Ни у кого такие не получались, хлеб у бабушки вообще никогда не пропадал, но было бы странно для тех, кто родился в достопамятном 1913 году, хлеб… Сухарей насушить, еще голубям в сквер «у Волкова» отнести, но не пропасть, нет.

А телефон на стенке еще висящий, это уж при мне его поменяли на модный, на полочке. А то висел. И орать надо громко, если звонят соседям: «К телефону!»

Громко орать. Звукоизоляция отличная. Наша табличка у двери — «Киселёвы 3 звонка», деда давно нет, но всё равно, как память небольшая: «Киселёвы». Три звонка — но бабушка уже плохо слышит, и мама придумала так. На стенке есть такое место, где краска как бы пузырь образовывает. И если его отыскать и постучать, то как раз в бабушкиной комнате гулко так звучит: вот, вот это она слышит. Но отыскать — тоже ведь интересная задача!

Да, туалетной бумаги в коммуналке их не признают. Всё по олдскулу, нарезанная газета в кармашке. Дед хоть и был беспартийный, но коммунистов уважал, поэтому — никогда «Правда», а что-то попроще, типа «Социалистическая индустрия». Хотя — большая загадка, откуда эта «Индустрия» берется, ведь ни бабушка, ни соседка Ляля — газет не выписывают!

Но всё это, и сухари, и телевизор, и кровать, и индустрия — это чуть позже. Для начала — самое главное приключение.

Лифт, ну конечно! У нас-то дома и вообще никакого нет, но если где в гостях есть — то автоматический, скучный. А у бабушки в доме — всё опять же по олдскулу, чистый восторг!

Шахта обнесена сеткой, и всё видно. И этот «противовес», и как трос висит, а потом наматывается, всё скрипит, ролики крутятся, если нос прижать, то видно, как кабина из поднебесья опускается. А как всё это работает? Может, оттого и страсть у меня к сыскному делу, к физике и механике, и к Теории относительности? А если сорвется кабина? А, пружины внизу, вот же. А сколько будет лететь, если все-таки? А квадратный корень из 2h/g, даже если высоту шестого этажа взять за двадцать пять метров (в бабушкином доме высоченные потолки!), то всё равно получится меньше трех секунд. Недолго, но, говорят, хватает, чтоб жизнь свою пересмотреть, особенно, если ты не так много еще прожил!

Но вот — кабина прибыла: начинается самое интересное. Сначала стальную дверь открыть. Ручка тугая, и не всегда срабатывает, нужно найти верный угол атаки. Теперь вторые двери, деревянные с окошками. Это очень волнительно, надо ловко так нажать, чтоб они как-то сложились, а не наоборот. И наконец — нажать кнопку. А кнопки — с блюдца размером, как у страха глаза велики! Наш шестой этаж, тоже тугой.

Но это всё мне доверяют, и я справляюсь.

Не справляюсь я только с одним, и это печально: лифт так устроен, что маленьких детей одних он попросту не возит, не хватает твоей массы, если ты один! И так хочется поскорей вырасти.

Когда ты впервые понимаешь, что стал пусть и не взрослым, но взял какой-то рубеж? Да вот тогда, однажды зимой, зимы тогда были холодные и снежные, не как сейчас, много вещей на себя зимой надеваешь, тяжелее становишься. И в один зимний день — случилось чудо. Вошел в лифт, что-то там внизу щелкнуло, бац — поехал! Один! Ты теперь — большой!

…А потом однажды бабушки не стало, и комната ее «пропала», как тогда говорили…

Я иногда заходил в ее подъезд… вернее, не «подъезд». Бабушка хоть и не жила в Ленинграде, но говорила «парадное»: а всё потому, что и «черный ход» был, на Ленинградку выходил, все были заколочены, но и они были! И я иногда заходил в наше «парадное», просто посмотреть… и, наверное, да: последний раз зашел не тогда, когда повесили на дверь кодовый замок, ну что такое кодовый замок для питомца Северной рабочей окраины, нет… последний раз — когда увидел, что старый лифт поменяли на новый. Надежный, автоматический и скучный. И тогда, наверное, я стал взрослым окончательно. И время стало лететь стремительнее, а пространство — неуклонно сокращаться…