Пламя на тлеющих углях

Rimma Snou, 2022

Любить отчаянно и безрассудно – чем не повод натворить глупостей? И загнанной в угол обстоятельствами, проклиная свою беспечность, я все равно знаю – не выдержу без него. Его одного, любимого до хрипоты, помню, верю, зову. Признать ошибки? Ни за что! Кареглазый малыш на моих руках не может быть ошибкой! Он – лучшее, что сотворила наша любовь. И ради нее, ради ребенка, ради полыхающей тоски в сердце сохраню наше пламя.Простишь ли ты меня, Тим? Содержит нецензурную брань.

Пролог

Шикарный хайтэковский кабинет утопает в нарочитой роскоши и приятном мягком свете паутинных светильников. Мебель, безусловно, дизайнерская. Стол с гнутыми боками в цвете зебрано по космической цене со вставленной столешницей из закаленного тонированного стекла в кулак толщиной и такие же кресла с изящными лапами на прямоугольнике в основании, оформленные белой кожей. В остальном — легкий гигантизм — от огромных панорамных окон до полностью встроенных шкафов без единой ручки. Почему-то кажется, что это элитный аквариум. Красиво и кричаще дорого до безобразия. Все оформлено в глянце, как тут жить? А жить точно приходится, потому что управление махиной под названием «ГлобалМедиа» требует ежечасного участия генерального.

Генерального директора… Тима в смысле. Ну, уж нет! Пройдя такой путь, я не имею право испортить все в единочасье. Я сильная, я профессионал и ничто из прошлого не долбанет мне по нервам. Мантра, конечно, так себе, но если не уговаривать себя, впечатлительную, вообще, то руки отбивают барабанную дробь по сумочке, заражая этим недугом и колени. Еще сидя с этим можно было бы справиться, но стоя… Разглядываю обитель Тима как нечто, идущее в полном разрезе его предпочтениям и вкусу. По крайней мере того добродушного качка, что я когда-то знала, роскошь и пафос слегка бесили, и даже из багажника дорогого внедорожника могли запросто вывалиться потертые кеды. Не потому, что не было средств на другие. Это смешно! А потому что именно в этих топотушках ему удобно…

Воспоминания проносятся в голове огненным веером прожитых вместе дней и ночей, встреченных рассветов и закатов, опрокинутых в порыве страсти кофейных кружек на кипенно белые простыни. Вздыхаю, мечтая преобразовать кислород во что-то твердое, принесшее бы мне стойкости и уверенности. Где уже хозяин этого полосатого африканского шале посреди столицы?

Неожиданно дверь распахивается так, что меня чуть не засасывает в нее потоком воздуха. Оборачиваюсь и хватаюсь за косяк, вовремя растопырив пальцы и делая вид, что залихватски упираюсь, найдя точку опоры. Не женственно, зато я не грохнусь в обморок от того, что вижу перед собой. Кого… Огромная плечистая фигура с подтянутым гладиаторским торсом и стройными высокими ногами резво проходит широкими шагами внутрь своего кабинета и оборачивается. Недоумение на его лице уже сменилось чем-то более стабильным.

— Здравствуй, Вероника. Рад тебя видеть. Присаживайся. — он указывает широким жестом на белоснежное кресло напротив себя, изящно опускаясь в свое, с высокой спинкой.

Сильные рельефные кисти, найдя опору локтям о мягкие подлокотники, укладываются в замок перед своим хозяином. Знаю, что позорно пялюсь на них, но если подниму глаза, будет еще хуже. Куда только запропастилась вся выдержка? Кто-то тут убеждал себя, что он сильный, а еще профессионал… Тяжело сглатываю комок в горле и делаю пару шагов к креслу.

— Я тоже рада тебя видеть. — выходит слишком низко для того, чтобы казаться приличным, но голос подводит и хочется закашляться.

Лучше бы уж пискнула как придавленная мышь. Машинально сдвигаю колени, чтобы контролировать свое положение, и впиваюсь пальцами в сумочку. Под столешницей не должно быть заметно, что со мной творится.

— Итак, вы с Рутом хотите обосноваться в северном крыле, верно?

Бархатная мелодия парализует слух, и я с трудом соображаю, что он говорит дальше, бессовестно пялясь на шевелящиеся губы. Грешные на вкус и самые лучшие свете… Да, ни черта не прошло! Еще больше воспалилось, так, что я не могу взять себя в руки, сгорая от стыда и трясясь одновременно. Я рассталась с ним ужасно. Без объяснений, не отвечая на звонки, сбежала как малолетка в никуда, и теперь надеюсь, что правда не всплывет, иначе мои любимые карие глаза возненавидят меня навсегда за ту ложь, молчание, что я малодушно позволила себе. Причина есть, но стоило все же объясниться.

— До четырехсот квадратов. Этого будет достаточно. — машинально отвечаю. — Если договоренности уже достигнуты, я хотела бы взглянуть на разрешительную документацию для обустройства внутренней отделки и перегородок.

— И много их будет? — спрашивает сухо, не двигаясь.

— Надо видеть опорные стены для начала. Так мне не сказать. Wudrun предпочитает занимать пространство, а не оставлять место для полета фантазии. Взгляни на проект представительства в Питере? — протягиваю ему проспект, моментально выуженный из сумочки, но меня встречает приподнятая ладонь.

— Не нужно. — он даже слегка поворачивает лицо, демонстрируя свое безразличие. — Предлагаю сходить туда. Ты сфотографируешь помещение и придумаешь все так, как нужно. Документация… — он протягивает руку к стопке бумаг на краю стола. — Вот.

Резко поднимается из кресла, не давая мне и секунды на размышления, и приближается вместе с увесистой папкой, опуская одну руку в карман брюк. Господи… надо подняться. Совсем забыла свою серьезную проблему! Опираясь одной рукой о красивенную столешницу, я изо всех сил стараюсь держать нейтральное выражение лица, поднимаясь из кресла. Мы сталкиваемся взглядами, и я поражаюсь его отстраненности. Как же я любила его до беспамятства еще несколько месяцев назад? Верхняя пуговица белоснежной рубашки расстегнута, открывая мужественную мощную шею, но теперь я ловлю себя на мысли, что мне не комфортно рядом с ним. Напротив стоит огромный знакомый мужчина, который уже давно не мой… и ни одной любимой черточки в его суровом образе или медовом взгляде я не нахожу. По-прежнему красив и чертовски привлекателен, но больше не мой, не для меня, чужой… Его сексуальная энергетика и бешеная харизма больше не заводят, отхлестывая тело лишь отголосками былой страсти.

Непредсказуемо холодно он оглядывает меня, поднявшуюся из кресла, но не распрямившуюся, словно на мои плечи давит аура окружающей роскоши. От этого еще больней занять вертикальное положение. Делаю усилие над собой, чтобы не казаться жалкой, распрямляясь, и смело поднимаю глаза. В моих любимых когда-то темных омутах стерто все, что было — и доброта, и ласка, и покой. Их словно отравили стальным несгибаемым самолюбивым блеском. А что ты хотела? Чтобы он продолжал любить тебя до икоты, а ты бы по-прежнему виляла хвостом перед носом? Внутренняя логика, уж не знаю, насколько именно моя «неправильно женская», подсказывает, что я получаю то, за что так интенсивно боролась. Без объяснений, жестов, но с возом причин, Тим стал тем, к кому я не попробую подойти. Мы, другие, влюбленные и опаленные страстью, остались в прошлом. Сознавая это, я все равно краснею и опускаю глаза.

Если бы хоть одна фраза за пределами долбанных дел, то меня сорвало бы в мгновение к нему, но больше нет. Он потушил все, что между нами было. И как бы не поскуливало мое естество, как бы ни окуналось в фантомные ласки от одного его взгляда, он больше не допустит такую как я в свое сердце. Кивает, приглашая меня из кабинета, и я плетусь за ним, чуть не сгорбившись под тяжестью своей вины. Если он узнает, что я сотворила, то быть на веки вечные не просто вычеркнутой из его жизни, быть мне редкостной дрянью. Отбойным молотком в ушах стучит щелчок лифта, и я сжимаю папку с документами так, будто она мой единственный щит. Замираю рядом с Тимом, боясь дышать.

Мы движемся по коридору. Он настолько пустой, что шаги форменных мужских ботинок отдаются звонким эхом. На моих ногах легкие сапожки на сплошной подошве, я тише, но приговоренной к казни беззвучно иду за своим надсмотрщиком. Коридор перетекает в огромный холл и далее в зонированное простыми офисными перегородками пространство.

— Они подвижные. Можешь перемещать их без проблем. — разносится эхом его голос, пронизывая меня насквозь как невидимая радиация.

Да, я предпочту быть пропитана ею. Видя его рядом, здорового, живого, мне тревожно и горько, но в то же время я восхищаюсь тем, какую броню возвел Тим. Я обидела его, знаю… Задумавшись, начинаю копаться в сумочке, роняя на пол папку с документами. Мой телефон начинает звонить прямо в руке, и я вынужденно принимаю вызов, понимая, что плачь ребенка будет услышан в моем динамике.

— Мам, все в холодильнике. Возьми, разогрей, как я показывала, и жди меня. Хорошо? — стараюсь не терять самообладания. — Да, уже скоро. — бросаю телефон обратно в сумочку, словно меня застали за каким-то преступлением.

— С Олесей Игоревой все в порядке? — неожиданно спрашивает Тим, протягивая мне папку с документами.

— Да… Да, все в норме. — отвечаю коротко, проводя панорамной съемкой по помещению и отключая гаджет.

Этого вполне достаточно. Дома разберу и документы, и фото. Подхлестываемая беспокойством, я послушно принимаю папку из рук Тима и поднимаюсь с корточек. Легкое головокружение, но я беру себя в руки.

— Мне надо идти. — хриплю сухим горлом.

Он услужливо указывает рукой в направлении лифта. О, да! Мое счастье и пытка одновременно закончены! Спешу скрыться, замирая в кабине, как и до этого. Аромат туалетной воды Тима больше не тревожит меня так, как десять минут назад, потому что… потому что… мой маленький Тим проснулся без меня, и наверняка ищет меня глазками! Бесконтрольно вздыхаю, отпуская все, что связано сейчас с этим зданием, и этим роскошным мужчиной рядом и всем-всем на свете, потому что перед глазами встает круглое пухлое личико младенца, которого я «бросила» ради работы. Да, нужной, черт побери, но никак не важнее моего сокровища!

— Спасибо, Тимофей. Я постараюсь не тянуть с проектом. Спасибо! — машу ему рукой, едва шагнув из лифта и бодро семеню по холлу первого этажа, даже не притормозив на мгновение, чтобы услышать его ответ.

Конец ознакомительного фрагмента.