Опыты литературной инженерии. Книга 3

А. И. Гофштейн, 2021

Некоторые люди, предложи им горсть земляники – будут есть по одной ягодке, с чувством, в соответствии с мировоззрением. Другие высыплют все в рот и сжуют со вкусом, в соответствии с мироощущением. Я – из вторых.

Приобщение

Вот так он и дожил до сорока лет. На семь лет пережил Христа. И решил сделать обрезание.

Фамилия у него была Фришберг, что переводилось довольно загадочно. Как «Свежая гора» или «Горная свежесть» — черт его знает. А звали Петя.

У него был друг-хирург с фамилией Гольдберг, что подтверждало правильность выбора.

Приняв решение, Петя позвонил Гольдбергу и заявил о своем желании упрочить свою принадлежность к иудаизму, в котором он ровно ничего не смыслил.

Гольдберг, что переводилось как «Золотая гора», ответил в трубку с легким коньячным акцентом:

— Нет проблем. Приходи в субботу. Я дежурю. Все обстряпаем в лучшем виде!

И надо ж — такое совпадение! В субботу, и в самый Песах, еврейскую Пасху, поплелся Петя на обрезание. Давши слово — держись. Ему было неудобно перед Гольдбергом, которому он таки дал обещание прибыть ровно в десять.

Гольдберга на месте не оказалось. Зато был его ассистент — Хабибуллин. Черт его знает, как это переводится с татарского.

Петя назвал свою фамилию. Хабибуллин пожал плечами. Петя уточнил, что он договорился с доктором Гольдбергом об обрезании. Хабибуллин заулыбался:

— Конечно, конечно. Доктор мне говорил. Все обстряпаем в лучшем виде!

Петю отвели в операционную и обмазали причинное место йодом.

Хабибуллин постоянно куда-то исчезал, так что Петя тосковал на топчане, имея все, измазанное йодом.

Наконец, Хабибуллин появился прочно и привел с собой маленького молодого узбека. Фамилии не помню.

Узбека Хабибуллин представил как практиканта, для которого эта пустяковая операция должна быть практическим пособием.

Петя не возражал. Он замерз в холодной операционной и весь скукожился от йода.

Во второй главе Книги Бытия сказано: «И благословил Бог седьмой день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел своих, которые Бог творил и созидал». Сказано — нельзя работать в шабат, то есть в седьмой день недели — субботу, значит, нельзя! Ибо в этот день по определению ни хрена толкового не должно получиться!

Врачи принялись за дело. Хабибуллин надел очки. Работали в четыре руки. И все обмотали бинтом до неприличных размеров.

С трудом втиснувшись в джинсы, Петя поехал домой на метро, потому как управлять машиной в бедственном состоянии был не в силах.

Через день он пришел на перевязку. Все трое были на месте. Гольдберг мыл руки и напевал про очи черные. Хабибуллин ел колбасу на подоконнике. Узбек сидел на корточках под кварцевой лампой.

Петю разбинтовали в четыре руки. Подошел улыбающийся Гольдберг и перестал улыбаться.

Петя посмотрел вниз и обмер: складки кожи были подшиты в противоположных направлениях, таким кандибобером, что образовали какое-то подобие восьмерки или самолетного пропеллера.

Хабибуллин снял и начал протирать очки. А узбек к уда-то ушел вместе с кварцевой лампой.

— Да, — после долгой паузы вымолвил Гольдберг. — Повезло-таки твоей жене!

Коньяк, который Петя принес в газетной трубке, выпили вчетвером. Потому как пришел молодой узбек и принес кварцевую лампу. Закусывали остатками колбасы Хабибуллина. Колбаса была противной, с большими кусками сала. Хабибуллин сказал, что колбаса конская.

Петя шел к метро и плакал. На машине в бедственном состоянии он ехать был не в силах.

В шабат — еврейскую субботу, в самый Песах — великую еврейскую Пасху, приобщился Петя Фришберг к таинствам иудаизма. Ни черта он в иудаизме так и не понял, как ни черта не смыслили в исполнении обряда обрезания татарин Хабибуллин и молодой узбек. Фамилии не помню.