Судьбой начертано, жизнью испытано

Абрам Хаит, 2021

Книга «Судьбой начертано, жизнью испытано» – автобиографический роман о жизни человека в сложные периоды истории XX века. Время голода, войн, напряжённого труда не лишено тем не менее обычных человеческих радостей и вдохновения творческой деятельности. Перелистывая страницы своей жизни, автор вплетает их в историю страны, анализирует, даёт неординарную оценку событиям, подводит итоги. На основе воспоминаний непосредственных участников Великой Отечественной войны освещены её переломные моменты: разгром врага под Москвой, прорыв блокады Ленинграда, бои под Ржевом, тяжёлые сражения под Харьковом. Книга будет интересна как молодым читателям, так и людям старшего поколения.

Отчий дом

Дом, в котором многие годы проживали родители Иосифа, где прошло детство его и братьев, был деревянный, двухэтажный, старой постройки. Располагался он в самом центре города. Обычный для того времени дом в городе Уфе. Но каждый раз, когда Иосиф оказывался в городе после того, как он уехал на учёбу в Москву, его как магнитом тянуло побывать около этого дома: лишь бы просто на него взглянуть.

Посещая место, где стоял дом его детства, Иосиф подходил к дереву, растущему рядом с домом, в котором жили родители и он с братьями. Он, нежно поглаживая ствол, вспоминал, как много с этим деревом было связано.

Появление и жизнь этого дерева — отдельная семейная история. Как-то в один из приездов на летние каникулы к родителям Иосиф случайно увидел едва заметные, пробивающиеся из земли зелёные ростки. Через несколько лет ростки превратились в дерево, растущее в полутора метрах от дома. Когда Иосиф о своей находке рассказал родителям, они с тех пор по мере превращения ростков в настоящее дерево всё происходящее с ним стали отождествлять с тем, что случалось в жизни Иосифа. Со временем это превратилось в навязчивую идею: если с деревом что-то было неладное, сразу возникала у родителей тревога — не произошло ли что-нибудь у Иосифа. Однажды опасения подтвердились. От переутомления, постоянного недоедания серьёзно заболел Иосиф, врачи поставили диагноз — истощение нервной системы. Даже обсуждался вопрос о временном прекращении учёбы в институте. Одновременно заболело дерево из-за каких-то напавших на него гусениц; сворачиваясь, отпадала листва, дерево начало чахнуть. Постепенно, к очередным каникулам восстановилось здоровье Иосифа — и к этому времени, на следующий год весной, дерево стремительно расцвело. Особенно бурного расцвета дерево достигло в год, когда Иосиф окончил институт, и это окончательно убедило родителей, что дерево живёт жизнью их младшего сына. Постепенно в это уверовали братья, все близкие родственники и сам Иосиф. За деревом заботливо ухаживали, тщательно за ним наблюдая, оценивали, как обстоят дела у Иосифа. После сноса дома дерево продолжало ещё несколько лет оставаться на своём месте, и Иосифу казалось, что это не случайно и как-то связано с историей его удивительного появления напротив окна бывшей детской комнаты, где проходило детство Иосифа и его братьев.

Когда дом был снесён, не было случая, чтобы он упустил малейшую возможность посетить место, небольшой участок земли, на котором этот дом стоял. Впоследствии, оказавшись в Грозном и став свидетелем, как чеченцы и ингуши в своей республике после её восстановления стремятся во что бы то ни стало вернуться именно на тот клочок земли, где жили до выселения, — Иосиф, благожелательно относясь к этому, понимал истоки этих чувств. Тем более что зачастую это была та земля, на которой обитало несколько поколений их предков; ничто другое не было её дороже.

Возвращаясь к месту, где прошло его детство, — Иосиф неизменно вспоминал всех бывших соседей. В доме проживало пять семей разных национальностей — русские, татары, евреи, но никогда на национальной почве не возникало никаких недоразумений. Жизнь протекала бесконфликтно, можно сказать — в соседской дружбе и взаимопонимании. Лишь иногда дядя Павел, сосед со второго этажа, выпив лишнее, нарушал спокойствие, в основном вымещая плохое настроение на членах своей семьи, а прежде всего — на жене. В трезвом состоянии он был душевным человеком; работая конюхом, был готов откликнуться на любые просьбы и нужды своих соседей. Не становились причиной каких-либо трений в отношениях общие для всех жильцов дворовые постройки, сараи, где каждый имел выделенную часть для складирования дров и хранения некоторых продуктов, заготовленных на зиму.

Возвращаясь в этот дом во время приезда на побывку к родителям после того, как навсегда уехал из города, сначала на учёбу, а потом на работу в другие города, Иосиф всегда испытывал радость и тепло от того, что вновь очутился в родительском доме, что естественно. Но также его одолевали трепетные эмоции от появления там, где прошло детство и многое в жизни, с этим связанное. Приезжая в город, когда уже умерла мама, а папа и брат жили далеко от этого места, Иосиф находил время, чтобы оказаться здесь и ощутить возвращение в своё детство. Даже тогда, когда дом и многое вокруг него было снесено, по-прежнему оставалось на своём месте одноэтажное, более чем скромное по нынешним временам здание, которое было расположено буквально в пятидесяти шагах от дома. В этом здании, как и более полувека назад, продолжали функционировать в отдельных помещениях русский драматический театр имени Н.В. Гоголя и республиканская филармония, как бы олицетворяя незыблемость и вечность культуры и её роль в жизни человеческого общества.

С театром и филармонией у Иосифа было связано много детских и юношеских воспоминаний, потому что он почти никогда не пропускал премьерных спектаклей в театре и концертов в филармонии. Эти посещения нередко были совместно с друзьями, соседями по дому. Наиболее часто компанию ему составляла девочка Мира, хотя и была младше его на три года. Она с родителями и братом появилась в их доме, когда сосед со второго этажа, работавший в милиции, переехал в новый дом, где получил благоустроенную квартиру. В достоверность событий, которые впоследствии произошли в семье Миры, трудно было поверить, но судьбе было угодно, чтобы они на самом деле случились.

Дом, где прошло детство Иосифа, был деревянный, двухэтажный, старой постройки

Брат Миры, его все звали Солей, был ровесником Яши, они быстро подружились и часто вместе проводили время. Мира с самого начала тяготела к Иосифу. Вскоре у них тоже установились дружеские отношения, и все, особенно её отец, считали, что их дружба будет иметь серьёзное продолжение. Хотя сами дети об этом даже не задумывались. Прошло около двух лет — и случилась беда: у Миры возникло серьёзное заболевание — с правой стороны спины начал ускоренно расти горб. Врачи, к которым обращались родители Миры, лишь разводили руками, не понимая причины, почему это происходит, не решались делать операцию по удалению горба, опасаясь, что могут только навредить неокрепшему организму, а горб всё равно появится вновь. С каждым годом болезнь прогрессировала, родители в отчаянии не знали, что предпринять. В это время семья Миры переехала на другую квартиру, и встречи детей становились более редкими. Спустя некоторое время началась война, старшие ребята были призваны в армию, через два года уехал на учёбу в Москву Иосиф. Все контакты оборвались, но Иосиф при каждом удобном случае старался выяснить, как обстоят дела у Миры. Прошло достаточно много времени, и от своих родителей он узнал, что отец Миры добился приёма у знаменитого академика Бурденко, который, осмотрев Миру, сказал:

— Кто же захотел повредить такую красивую девушку, мы этого не позволим. Будем делать операцию.

— Это не опасно? — осмелился спросить её отец.

— Опасно — если ничего не предпринимать и оставить вашу дочь наедине с этим злом.

Операция прошла успешно, вскоре всё зажило, рецидив — по словам Бурденко и его помощников — они исключали. Когда перед выпиской из госпиталя академик осматривал Миру, он её спросил:

— Кем ты хочешь быть, когда станешь взрослой?

— Как вы — хирургом, — не задумываясь, ответила Мира.

— Молодец, правильно думаешь. Закончишь школу, приезжай. Будут сложности, позвони, — поддержал её академик.

Так всё и произошло. Слово своё Бурденко сдержал, помог Мире поступить в Первый московский медицинский институт. В это трудно было поверить, имея в виду, что конкурс в этом институте был огромный. Оказавшись в Москве, Мира разыскала Иосифа, и они встретились на квартире, где её отец снял ей комнату, так как институт не мог предоставить общежитие. Встреча их была очень теплой и доброй, они с удовольствием рассказывали каждый о себе, о многом, что произошло за долгие годы их разлуки. С горечью Мира рассказала Иосифу, что брат на войне пропал без вести; хотя война уже закончилась, мама, папа и она надеются на его возращение. Многое изменилось за эти годы, и даже прежние дружеские отношения стали забываться. Они расстались, договорившись, что по возможности будут встречаться, но после этого им удалось встретиться всего лишь один раз. Иосиф женился, окончил институт и поехал в Смоленск к месту работы, куда получил назначение. Многие годы он ничего не слышал о Мире, и вдруг до него дошла весть, что она погибла, утонув при купании в Енисее. Он, искренне переживая, сочувствовал родителям Миры, которые уже много лет после войны и сына не дождались, и так трагически потеряли дочь. Но громом среди ясного дня стало для Иосифа известие, что отец Миры считает его в какой-то мере виновным в её смерти. Родители Иосифа не хотели его огорчать и, когда им об этом стало известно, старались, чтобы он об этом не узнал. Но, приехав в очередной раз домой, он случайно встретил отца Миры, и тот сделал вид, что не заметил Иосифа, хотя они столкнулись лицом к лицу. Он поделился своим удивлением от такой встречи со своим папой — и тот ему сказал:

— Отец Миры считал решённым вопрос, что вы с нею поженитесь, и сейчас уверен, что если бы это произошло — всё было бы по-другому, она не поехала бы в Сибирь и осталась жива. То, что вы не сошлись… он считает… произошло по твоей вине.

Такое Иосифу не могло присниться в самом дурном сне. Узнал Иосиф и о том, что мучительные переживания родных и близких Миры за случившуюся с нею трагедию отягощались различными слухами и домыслами. Для стоустой молвы не были помехами ни достаточно много времени, прошедшего после случившегося, ни огромное расстояние от Уфы до того городка в Сибири на берегу Енисея, где это несчастье произошло. Усиленно муссировались слухи, что Мира покончила жизнь самоубийством. Зная её взгляды на жизнь, Иосиф эту версию безоговорочно отвергал. Он помнил, что при их первой встрече в Москве она, объясняя своё стремление стать врачом, говорила:

— Людям становится очень тяжело жить, когда они заболевают, и только врач может помочь, чтобы от этого состояния избавиться. Ведь некоторым жизнь не мила, а что может быть дороже жизни — сохранять её, разве может быть что-нибудь более важно. Когда удаётся помочь больному, ничто не может сравниться с благодарностью, которую он испытывает к врачу.

Расставаясь, она вдруг спросила:

— А ты не собираешься переходить в медицинский, ведь ты об этом мечтал?

— Но я же на третьем курсе, как всё бросать, — ответил Иосиф.

— Ради того, чтобы помогать людям быть здоровыми, можно пойти на это, — заключила Мира.

Иосиф не сомневался, что жизнелюбие Миры, её желание, чтобы жизнь у всех была счастливой, не оставляли места для того, чтобы мысль о самоубийстве пришла ей в голову. Появились слухи о неудачной любви Миры и о том, что она забеременела. Когда об этом стало известно её лучшей подруге, врачу гинекологу, с которой они были очень дружны, та категорически заявила:

— Всё это глупые домыслы. Во-первых, я бы об этом сразу узнала, у нас не было секретов друг от друга. Но главное — она очень серьёзно относилась к отношениям с мужчинами. За нею долго ухаживал очень влиятельный человек в городе, и как-то она мне сказала: «Неужели он не понимает, что без любви близкие отношения невозможны. Я обязательно сберегу себя для того, кого по-настоящему полюблю».

Оставалось искренне сожалеть, что Мире не удалось оказаться свидетелем необычайных событий, связанных с её братом. После войны прошло более десяти лет, и в очередной приезд в родной город Иосиф от своего брата Якова узнал, что брат Миры вернулся. Случилось чудо, но где был все эти годы Соля, что он делал, почему ничего не давал о себе знать — он сам и его родители держали в тайне. Ходили разговоры, что после плена, куда Соля попал в самом начале войны, вернувшись после её окончания на Родину, он, как это происходило со многими пленными, оказался в местах не столь отдалённых и вкусил все прелести «благодарности» власти за свой ратный труд. Тем не менее факт был налицо — человек, которого все считали погибшим и уже успели с этим свыкнуться, воскрес. Радость родителей была огромная, но она не могла притушить боль от потери любимой дочери. Через некоторое время они, ещё совсем не старые, оказались не в силах побороть свои переживания, один за другим ушли из жизни.

Так завершилась эта невыдуманная трагическая история. Невольно оказавшись её виртуальным участником, Иосиф искренне переживал по поводу безвременной смерти Миры и за то, что ей не довелось порадоваться возвращению из небытия горячо любимого брата. Она заслужила такой подарок судьбы, но, к несчастью, этого не случилось. В то же время, сохраняя самые добрые о ней воспоминания, Иосиф никак не мог принять ту обиду её родителей, которую они заимели на него из-за нелепой смерти, оборвавшей жизнь замечательного красивого человека, каким была Мира. Тем более что у Иосифа были более продолжительные добрые дружеские отношения с другой девушкой, тоже проживавшей в доме, где он жил. Звали её Маша. Она была очень красивой, многие сверстники и даже ребята старших возрастов безуспешно добивались её внимания. Маша была не просто красивой, она была настолько выразительной, что пройти мимо неё и не заметить было невозможно. У неё были чёрные, как смоль, волосы и длинная толстая коса, за что её прозвали Цыганкой. Это прозвище сохранилось за ней на всю жизнь. Маша была очень умной девушкой, сосредоточенной на получении знаний, все годы учебы в школе была отличницей, а потом успешно окончила институт. С Иосифом они были не разлей вода и буквально с детских лет до окончания школы всегда вместе. Вместе играли, вместе всюду ходили, вместе учились, закончив одну школу. Все считали, что вместе они будут, когда станут взрослыми и начнут самостоятельную жизнь. Но судьба распорядилась по-своему — каждый нашёл свою любовь, своего спутника жизни и никогда об этом не сожалел. Тем не менее их добрые отношения сохранялись все годы и во взрослой жизни. К сожалению, судьба тоже неласково обошлась с Машей: когда она ещё училась в школе, трагически погиб отец, а во взрослой жизни совсем молодым, в расцвете сил умер единственный сын; сама она тоже рано ушла из жизни. Вспоминая обиду родителей Миры, Иосиф подумал, что кто-то тоже мог решить, что если бы они с Машей поженились — у неё всё сложилось бы иначе. Хорошо, что такая несуразная мысль никому не пришла в голову. Сам Иосиф чувствовал некоторую вину перед Машей за невыполнение обещания встретиться, хотя произошло это по независящим от него причинам. В один из приездов в Уфу брат Яша сказал ему:

— Недавно разговаривал с Машей, она интересовалась, как у тебя дела. Спросила — не собираешься ли приехать. Я сказал, что днями жду тебя в гости. Она очень просила позвонить.

— Ну давай позвоним.

Яша набрал номер телефона, ответила Маша, поздоровавшись, он сказал ей, что приехал Иосиф, и передал ему трубку. Состоялся взаимно приятный разговор; после длительного перерыва были рады возможности пообщаться с Машей, её мужем Гришей и договорились, что Иосиф обязательно приедет к ним в гости. Но Иосиф простыл и выполнить своего обещания не смог, о чём очень сожалел. Сейчас, с горечью вспоминая о несостоявшейся встрече, продолжая корить себя за это, мыслями вернулся к тому дню, когда они виделись с Машей последний раз. Это было на похоронах папы. Хотя с тех пор минуло много лет, он хорошо помнил, как всё тогда было. Стоял промозглый, холодный октябрьский день. Иосиф будто замер у могилы мамы, рядом с которой хоронили папу, с глубокой скорбью смотрел, как засыпали землёй опущенный в свежевырытую могилу гроб с его телом. Несмотря на то, что рядом были братья, много родных и близких, Иосиф почувствовал себя сиротой, потерявшей последнею опору в жизни. Тем более что он испытывал своё присутствие на похоронах мамы и папы одновременно: из-за болезни, когда умерла мама, он приехать не смог, ему решили тогда об этом не сообщать. От этих чувств и холода он испытывал неодолимую внутреннею дрожь, но ничего не мог предпринять, чтобы от неё избавиться, растерянно наблюдая за происходящим. Подходили люди, высказывали сочувствие и соболезнования. Для себя Иосиф отметил, что среди присутствующих на похоронах нет Маши. Это его удивило и даже огорчило. Папа всегда относился к ней по-отечески тепло, а после трагической гибели её отца даже порою его заменял советами и поддержкой. Вдруг Иосиф почувствовал, что кто-то с осторожностью нежно его обнял и тихо произнёс:

— Я искренне тебе соболезную, я с тобой.

Он повернулся и увидел Машу.

— Прости, немного опоздала, но ты ведь знаешь мои проблемы с поездкой.

— Спасибо. О чём ты говоришь.

Он действительно знал её проблемы с поездками — в любом виде транспорта ей становилось невыносимо дурно, дальнейшая поездка не могла продолжаться без остановки и передышки в течение некоторого времени. Слова Маши, сказанные с глубоким сочувствием и теплом, вывели его из оцепенения, и он почувствовал некоторое облегчение, так необходимое ему в состоянии, в котором он находился. Он вспомнил о Маше, не противопоставляя их с Мирой. Конечно, такой девушкой, как Мира, трудно было не увлечься, но между ними с Иосифом ничего не было, кроме настоящей дружбы. Хотя однажды и могло произойти то, что наверняка изменило бы в корне всю её и его жизнь. В их вторую и последнею встречу после многолетней разлуки, которая произошла по инициативе Миры, они в какой-то момент оказались на грани интимной близости. Произошло это как-то опять по побуждению Миры, которая внезапно, крепко обняв Иосифа, прижала его к себе и начала неистово целовать. У него возникло неодолимое ответное желание, чтобы эта близость не кончалась, захотелось продлить нахлынувшее спонтанно чувство влечения к Мире. Видимо, почувствовав взаимность, она ещё ближе к нему прильнула, и, казалось, ничто уже не может её остановить в выборе именно Иосифа своим первым в жизни мужчиной. В этот момент Иосиф вдруг мягко начал освобождаться из объятий Миры.

— Ты что? Не хочешь этого? — растерянно спросила она.

Несвязно что-то объясняя ей, несмотря на её просьбу ещё остаться, Иосиф быстро распрощался и ушёл. Впоследствии он корил себя за то, что поступил как-то некрасиво, но всё-таки был убеждён, что это было бы серьёзной ошибкой. Он не допускал, что Мира об этом случае рассказала родителям, дав им повод впоследствии косвенно винить Иосифа в её смерти. Он считал её слишком цельным и светлым человеком, не способным такими своими сокровенными чувствами с кем-нибудь делиться, даже с родителями.

Возвращаясь мыслями в тот период, когда сознательная жизнь только началась и естественным образом развивалась, Иосиф отмечал, что давно прошедшее далёкое время было богато контрастными событиями. Шли годы, Иосиф взрослел. Ему, уже начавшему что-то не по-детски понимать в жизни, многое неизвестное становилось известным. Его память обогащалась воспоминаниями, рассказами, разговорами родителей, родных и знакомых. Так, из воспоминаний родителей он узнал, что, когда отмечали первый год со дня его рождения, за один рубль была накуплена большая корзина всяких яств, что хватило для угощения немалого числа гостей, приглашённых на это торжество. В это просто не верилось в наступившие новые времена, когда родители буквально надрывались, чтобы как-то прокормить детей. Однако благоденствие, о котором говорили, действительно имело место — это были последние отголоски ленинского НЭПа, которым сталинские лидеры постарались положить конец, как пережиткам буржуазной жизни. Наступил голод, плоды которого испытало на себе большинство населения страны — дети, старики, молодые мужчины и женщины. Трудно представить, но для того, чтобы приобрести буханку хлеба, люди с вечера занимали очередь и, невзирая на любую погоду, всю ночь ходили на переклички ради сохранения этой очереди. Пришлось это испытать Иосифу и его братьям. С горечью думая о тех тяжёлых днях, он вспоминал, как для того, чтобы купить лишнюю буханку хлеба, они под пальто между ног прятали уже приобретённую и, передвигаясь мелкими шажками, переходили к другому продавцу в надежде приобрести вторую буханку. Удавалось это не каждый раз: если это замечали контролёры, они выгоняли детей из магазина. Если же вторая буханка уже была куплена, её забирали, а деньги не возвращали. Это была немалая потеря в бюджете семьи, потому что родители с трудом сводили концы с концами. Денег, которые зарабатывал папа на основной работе, не хватало, и ему помогала мама, она была профессиональной белошвейкой — шила женские бюстгальтеры, работая на дому.

Думая об этом периоде своего детства, Иосиф вспоминал, как он любил сидеть рядом со швейной машиной, на которой работала мама, и наблюдать за тем, как у мамы ловко всё получается. Швейная машина была ручной, и одной рукой мама вращала колесо, приводящее машину в действие, а второй рукой сноровисто подставляла под иглу материал, из которого шила. Он мог часами сидеть и наблюдать за умелой маминой работой. Маме тоже было приятно присутствие и интерес младшего сына, он как бы вдохновлял её на работу, придавал ей убеждённость, что не зря она трудится. Иногда Иосиф просил у мамы 40–50 копеек, чтобы в магазине, который был рядом, купить несколько пирожков и во время маминого перерыва в работе вместе покушать. Но особое удовольствие он получал, когда сама мама, оторвавшись от машины, говорила:

— Сходи в магазин, купи нам немного пирожков.

Он летел, как на крыльях, выполняя это поручение, чувствуя себя соучастником маминой работы. Он вспоминал об этих пирожках спустя почти десять лет, уже будучи студентом, когда к концу войны начали в Москве появляться коммерческие рестораны и рядом с ними в будочках можно было купить горячие вкусные пирожки. Стоили они 20 рублей штука, для студенческой, даже повышенной стипендии 450 рублей в месяц это было очень накладно. Тем не менее иногда студенты себе это позволяли, не ленясь ехать куда-нибудь в центр города, чтобы полакомиться одним пирожком. В ассоциации с этим на память приходили нелёгкие времена девяностых, когда вроде и была материальная возможность, но чтобы там же, в центре, попасть в ресторан — можно было простоять в очереди несколько часов и уйти ни с чем.

Иосиф сам не мог себе объяснить, почему именно детские воспоминания привели его к этим размышлениям, но старался убедить себя в том, что «жизнь прожить — не поле перейти» и человек должен себя к этому приспосабливать. Того, что, выбиваясь из сил, делала мама, всё равно было недостаточно, чтобы прокормить семью. Поэтому папа занимался ещё пошивом зимних мужских шапок, выполняя заказы частника, который этими шапками торговал. Этот вид деятельности требовал оформления патента, без которого считался незаконным. Оформлять патент было убыточно, учитывая, что заказы на пошив шапок поступали от случая к случаю, поэтому отцу приходилось делать это тайно, в основном в ночное время. Однажды с обыском в дом нагрянули фининспекторы. В то время фининспектор, обладая большими правами по пресечению и наказанию за незаконную трудовую деятельность, считался страшной угрозой. К счастью, ничего им обнаружить не удалось, всё закончилось благополучно. Иосифу тогда было семь лет, он только пошёл в школу, и ему было непонятно и страшно от того, что какие-то чужие люди всё переворачивают вверх дном, а папа и мама не запрещают им это делать. Пошив шапок подрывал здоровье отца, особенно мех, являясь сильным аллергеном для астмы, часто вызывал тяжёлые приступы. Мама тоже много болела из-за напряжённой работы, частого недосыпания, лишаясь сна во время папиных приступов астмы. Но она стоически всё переносила, стараясь преодолеть порою непосильные трудности и помочь в этом своим родным и близким.

Все эти невзгоды были в жизни прошлых поколений. Кое-что выпало на долю следующего поколения, к которому принадлежал Иосиф. Ему немало, хотя и гораздо меньше, чем родителям, пришлось самому испытать, прочувствовав, как на своём жизненном пути человек порою не адекватно реагирует на то, с чем сталкивается и что имеет. Наверно, предыдущее поколение это лучше понимало, чем последующие, участь которых, несмотря ни на что, складывалась гораздо предпочтительнее. Слава богу, что наступили лучшие времена и последующим поколениям не нужно было испытывать всех тех лишений, с которыми сталкивались их предки. Но не всегда они правильно это оценивают и довольны тем, что имеют. Желание лучшего естественно, но ненасытное к этому стремление трудно объяснимо. Невольно согласишься с Эрнестом Хемингуэем, который кратко и ёмко выразился по этому поводу:

— Дайте человеку необходимое — и он захочет удобств. Обеспечьте его удобствами — он будет стремиться к роскоши. Осыпьте его роскошью — он начнёт вздыхать по изысканному. Позвольте ему получать изысканное — он возжаждет безумств. Одарите его всем, что он пожелает, — он будет жаловаться, что его обманули и что он получил не то, что хотел.

Часто Иосифу приходилось слышать, как, сталкиваясь с чем-то очень неприятным, мама произносила:

— Да. Жизнь прожить — не поле перейти.

Ему, в его детские годы не совсем было понятно, почему прожить, почему перейти, что общего между жизнью и полем. Давно хотел спросить маму, что всё это значит. И вот однажды, услышав, как мама этими словами успокаивала чем-то очень расстроенную пришедшую к ней за утешением свою младшую сестру, после её ухода спросил:

— Мама, а почему легче перейти поле, чем прожить жизнь?

— Сынок, когда вырастешь, ты поймёшь, что перейти большое поле — очень нелегко, даже если оно ровное, без канав и ухабов. А на жизненном пути на каждом шагу то ухабы, то канавы и рытвины в виде всяких бед и неурядиц. Переходя поле, если даже попадаются на пути ухабы и канавы, их можно обойти, в жизни от них никуда не денешься. Вот почему жизнь прожить гораздо труднее, чем поле перейти.

Понял Иосиф, какая нелёгкая жизнь выпала на долю его любимой мамы и сколько усилий она вместе с папой прилагает, чтобы воспитать и прокормить в трудное время своих детей. Так продолжалось многие годы, что-либо изменить не было никакой возможности. Лишь несколькими годами позже, ко второй половине тридцатых годов появился какой-то просвет, улучшилось снабжение, в магазинах появились продукты, даже появился лозунг: «Жить стало лучше, жить стало веселее». Длилось это недолго, наступили 1937–38 годы — годы массовых репрессий — и вновь каждый день проходил в бесконечном напряжении.

Запомнился этот период и Иосифу, хотя он был ещё учеником 5 класса. В школе с первого класса он учился вместе с дочкой первого секретаря обкома и сыном наркома внутренних дел республики. До наступления 1937 года они, хотя и как-то выделялись из-за высокого положения своих отцов, вместе со всеми учениками сидели на уроках, играли на переменах, шумели и оставались детьми. Когда же наступил 37-й почувствовалось, что они чем-то больше других не по-детски озабочены и находятся в состоянии тревожного ожидания. Иосиф дружил с сыном наркома, и однажды, когда они шли из школы домой, их дворы были расположены один напротив другого, его друг с грустью, почему-то полушёпотом ему сказал:

— Скоро мы, наверно, отсюда переедем.

— Почему? — удивившись, спросил Иосиф.

— Папа сказал, что он, наверно, перейдёт на другую работу.

Через несколько дней папа друга был арестован, и вскоре они с мамой куда-то уехали. Прошло немного времени, как вдруг перестала появляться в школе дочка первого секретаря: его освободили от должности. О судьбе детей высокопоставленных родителей ничего не было известно, да и никто особенно этим не интересовался, тогда это было не принято и не безопасно. Так, наступившие тревожные времена познал и испытал на себе Иосиф, будучи ещё совсем ребёнком. Затем последовали войны: в 1938–39 годах война с финнами, вслед за нею Великая Отечественная война 1941–45 годов. В стране не было ни одного человека, который оказался бы в стороне от этого лихолетья; хотя финская и ВОВ несравнимы по своим масштабам и последствиям, не было ни одной семьи, которой в той или иной мере они не коснулись.

С первых дней войны два брата Иосифа были призваны в армию и вскоре оказались в самых горячих точках. Для самого Иосифа, ещё совсем мальчишки, оказавшегося в промежутке между двух войн, 1940 год сыграл важную роль в жизни, о чём потом он часто вспоминал. Оставшись один с родителями, стараясь осознать происходящее, Иосиф нередко задумывался о семье, в которой волею судьбы оказался. Семья была сравнительно небольшая — если учесть, что в семье, где воспитывалась мама было пятеро детей, а папа — двенадцать. Тем не менее он воспитывался в семье, как говорят, расширенного воспроизводства — так считается, когда численность поколения детей, вступающих в жизнь, больше численности родителей. В его представлении родители и два брата были людьми необыкновенными, самыми лучшими на свете. Повзрослев, он убедился, что о его ближайших родных так же, как и он, думает большинство их знакомых. Во всяком случае ему доставляло огромное удовлетворение осознавать то хорошее, что отличает его родителей, братьев от многих других, кого он знал.

Время от времени, перебирая всё это в своей памяти, Иосиф испытывал трудно передаваемое чувство гордости. Он беззаветно любил своих родителей, своих братьев, но, взрослея, старался основательнее понять, какие они люди, какой он сам. Свою маму он считал красавицей и так думал не только он, об этом ему доводилось слышать от других и даже не знакомых ему людей. Но это было не единственное её великолепное качество. Она обладала особым чувством заботы о детях, муже, с добром и теплотой относилась к людям вообще. Если кто-то в разговоре отмечал какие-нибудь недостатки у знакомых, она старалась всегда найти что-то в оправдание человека, о котором шла речь. Многие родственники, друзья и просто знакомые, которые знали эту черту характера мамы Иосифа, если у них возникали какие-нибудь неприятности, делились этим с нею, надеясь услышать слова утешения. Сама же, даже серьёзно заболев, она старалась избегать разговоров об этом, чтобы никого не огорчать. К своему папе Иосиф, как и его братья, относился с необычайным почитанием. Он, в отличие от мамы, не излучал особой нежности, был предельно сдержанным. Папа не отличался красотой в принятом понимании этого слова, его отличала мужская красота — он был высок, широкоплеч, был мужественным человеком. Эти качества высоко ценили все близкие ему люди и вызывали невольное уважение недоброжелателей. Детская память сохранила немало случаев достойных поступков отца, а один запомнился особо.

В те годы многие не могли даже мечтать иметь возможность купаться в домашних условиях. Поэтому общественные бани были единственной возможностью соблюдения гигиены. Раз в неделю отец с тремя сыновьями регулярно, в один и тот же день недели посещали баню, которая находилась от них достаточно далеко в не совсем благополучной в смысле безопасности части города. Однажды они шли по привычному маршруту, отец впереди, три брата на несколько шагов вслед. Уже вечерело, неожиданно из одного частного двора выбежали три здоровых парня, схватили старшего брата и потащили во двор. Трудно предсказать, чем это могло закончиться. Младшие братья от неожиданности и охватившего их страха не успели даже промолвить слова, но отец, каким-то неведомым чувством почуяв беду, резко повернулся и кинулся спасать сына. Он настиг тащивших сопротивляющегося брата здоровых парней, и те, увидев грозный вид отца, оставив брата, врассыпную бросились бежать, хотя сила была на их стороне. На всю свою жизнь Иосиф запомнил этот эпизод из своего детства, о котором, подчеркивая мужество своего отца, с огромным почитанием рассказывал даже уже во взрослом возрасте.

Во многом заслугой отца было то, что дети никогда не слышали их с мамой ссор, хотя они имели место, как это бывает даже в самых благополучных семьях. Любовь и забота мамы его согревала, и он по-мужски платил ей взаимностью. Папа был человеком с высоким сознанием ответственности за всё, чем занимался. Семья была для него приоритетом, и за её благополучие он считал своей обязанностью отвечать в полной мере. Детям он старался привить лучшие качества и прилагал все усилия, чтобы добиваться этого не словами, не нравоучениями, а своим личным примером. В этом ему под стать была и мама.