Судьбой начертано, жизнью испытано

Абрам Хаит, 2021

Книга «Судьбой начертано, жизнью испытано» – автобиографический роман о жизни человека в сложные периоды истории XX века. Время голода, войн, напряжённого труда не лишено тем не менее обычных человеческих радостей и вдохновения творческой деятельности. Перелистывая страницы своей жизни, автор вплетает их в историю страны, анализирует, даёт неординарную оценку событиям, подводит итоги. На основе воспоминаний непосредственных участников Великой Отечественной войны освещены её переломные моменты: разгром врага под Москвой, прорыв блокады Ленинграда, бои под Ржевом, тяжёлые сражения под Харьковом. Книга будет интересна как молодым читателям, так и людям старшего поколения.

Война

Задолго перед самой войной о ней много говорили, ждали новостей и не теряли надежду — авось она не случится. Ещё жило очень много людей, переживших Первую мировую и Гражданскую, не понаслышке знающих, сколько бед война принесёт в жизнь каждого, поэтому надеялись и пользовались любым удобным случаем, чтобы успокоить себя и других, что её не будет. Но это было хрупкое утешение, которое ничего не могло изменить, и война началась. С нею нагрянули тяжёлые, ни с чем не сравнимые годы чередующихся побед и поражений на фронте, тревог и ожиданий окончания войны и весточек с фронта от отцов, мужей и сыновей, матерей и дочерей, постоянного вздрагивания от страшных предчувствий при появлении почтальона. Впоследствии, уже повзрослев, когда в компании друзей заходил разговор о минувшей войне, Иосиф вспоминал:

— Только к вечеру того дня, когда объявили о начале войны, я начал испытывать серьёзную тревогу за то, что произошло. Сказалась трудно скрываемая озабоченность родителей тем, что в наш дом пришла беда: старшие братья должны идти на страшную войну. Запомнилось, как брат Яша, который вместе со своими одноклассниками в этот день, выехав за город, отмечал окончание школы, к вечеру вернулся домой и, услышав о войне, сказал: «Жаль, что срываются планы о дальнейшей учебе. Что делать. Продолжим после войны».

В этих его словах Иосиф остро почувствовал, что наступило время, когда твои поступки зависят не от тебя, а от навязанных обстоятельств, и серьёзно об этом задумался. Ещё более тягостные чувства начали его одолевать, когда буквально через считанные дни Яша был призван в армию, а спустя некоторое время пришёл из института старший брат Самуил и сообщил, что для продолжения учёбы их переводят в Ленинградскую военно-медицинскую академию, эвакуированную в город Куйбышев. Изменения происходили и в тылу, в том числе в Уфе, относительно далёкой от фронта. Прошло немного времени, и Иосиф, как многие другие школьники, должен был поехать в один из районов республики на лесозаготовки. Когда они приехали в лес, там их встретил мужчина, которого звали Николай Васильевич. Он должен был быть у ребят наставником. Коротко ознакомившись с каждым из направленных к нему восьми помощников, Николай Васильевич сказал:

— В нашем деле очень важно быть внимательным и ни на минуту не забывать о технике безопасности. Дерево должно падать не туда, куда захочет, а куда ему укажут. Для этого надо знать, как дерево подпилить, а потом подрубить. Затем надо его очистить от веток и подготовить к перевозке к реке, где формируются и вяжутся плоты. Вы пока на плотах работать не будете — это дело ещё более опасное и трудное. Там вмиг можно соскользнуть с дерева и попасть — не дай бог! — между двумя.

Немного подумав, разбил команду на группы по два человека; Николай Васильевич, показывая, долго объяснял, где и как надо подпиливать, а затем подрубать топором дерево, чтобы оно упало в нужном направлении и на намеченное место. Все слушали его внимательно, но не все смогли выполнить всё так, как он говорил. Это чуть не стоило Иосифу жизни, а в лучшем случае — серьёзной травмы. Прошло несколько дней, и двое ребят, с которыми рядом работал Иосиф со своим напарником, всё подпилили и подрубили наоборот — и дерево начало падать в сторону Иосифа и его товарища. Иосиф, увлечённый работой, этого не заметил, а товарищ так испугался, что сам, отскочив, не успел окликнуть Иосифа и предупредить об опасности. Только благодаря Николаю Васильевичу, не известно как успевшему подбежать и оттянуть Иосифа от места, куда падало большое толстое дерево, удалось избежать травм, а может быть — ещё более трагического исхода.

На лесозаготовках ребята проработали за несколько раз около месяца, а потом всех перебросили на сельскохозяйственные работы в другой район. Там трёх школьников, в их числе и Иосифа, определили работать трактористами. Учёба была непродолжительной, но после двух дней практических занятий рябят допустили к самостоятельной работе, которая не обошлась без происшествий. Работали в дневное и ночное время, и как-то в ночную смену Иосиф на тракторе попал в траншею, которой окопали поле, где он работал. Траншея появилась накануне, и никого о ней не предупредили. Когда Иосиф заметил её и попытался затормозить, было уже поздно; лишь крепко ухватившись за руль, он смог удержаться в тракторе. Иначе всё могло закончиться трагически. Так, вроде на мирной работе, Иосиф дважды едва не погиб. Родителям он об этом ничего не рассказывал, чтобы не расстраивать. Но спустя некоторое время мама одного из товарищей Иосифа, полагая, что мама Иосифа об этом знает, решила поделиться с ней своим возмущением по поводу безобразий с организацией детских работ. Переживаний не было конца, а когда мама рассказала об этом папе — он сделал Иосифу внушение:

— Такое нельзя скрывать. Если не принять меры, это может произойти с другими твоими товарищами… и не дай бог с более тяжёлым исходом. Ты окажешься невольным виновником этого.

О происшествии на лесозаготовках и работе на тракторе стало известно в школе, родителей заверили, что впредь такие нарушения будут исключены. Необходимые меры безопасности действительно были приняты. Мама Иосифа немного успокоилась, но каждый день, провожая его на работы, по несколько раз предупреждала о необходимости быть осторожным, она говорила:

— Твои братья на войне каждый день рискуют своей жизнью. Думай о том, чтобы они скорее вернулись живыми и здоровыми, и не забывай, что ты тоже на фронте — трудовом, но для детей очень трудном и опасном.

Иосиф всё больше убеждался, что война никого не щадит, не обходит стороной, разлучает с самыми дорогими людьми, угрожает их жизни.

Два его брата с первых дней войны оказались в самом пекле, участвуя в боевых действиях на тяжелейших участках фронта, где велись напряжённые бои с врагом, и никто не мог с уверенностью сказать — будет ли он жить завтра. Тревога родителей, их всё нарастающая обеспокоенность за судьбу, уготованную сыновьям, всё сильнее передавались Иосифу и не оставляли его в покое. С каждым днём по мере того, как становилось известно, что враг стремительно наступает, заставляя наши войска отходить вглубь территории страны, набирала силу тревога за будущее. Все были в ожидании сообщений, содержащихся в сводках Совинформбюро.

Советское Информационное Бюро было образовано при Совете Народных Комиссаров СССР в первые дни Великой Отечественной войны и сообщало о положении на фронте. Не было ни одной семьи, где бы с нетерпением не ждали этих сводок, прислушиваясь к каждому слову о происходящем на войне. Совинформбюро ассоциировалось с бесподобным голосом диктора Юрия Левитана. Ещё до того, как он начинал зачитывать сводку, по тому, с какой интонацией, каким тоном им в начале передачи произносились слова «Говорит Москва!», люди понимали — будет сообщение о чём-то хорошем или опять что-то о тяжёлом положении на фронте, отступлении наших войск и сдаче врагу городов и населённых пунктов. Единодушие народа, с трепетом ожидающего дня, когда начнётся контрнаступление советских войск, по разным каналам доходило до советских воинов, воодушевляло их на непримиримую борьбу с врагом и окончательную над ним победу. Может быть, не совсем уместное сравнение, но ведь даже игрокам на футбольном, хоккейном полях, участникам других спортивных соревнований добиваться победы помогает настрой зрителей, а здесь это было выражение настроя всего народа на победу над злейшим врагом, подкреплённое повседневным самоотверженным трудом тружеников тыла.

Так, изо дня в день продолжалось 1418 дней, пока велась ожесточённая борьба советского народа со злейшим врагом всего человечества — немецко-фашистской нечистью. Именно врага всего человечества, потому что уже к началу нападения на СССР гитлеровская Германия поработила почти все страны Европы и вынашивала планы своего мирового господства. Все с надеждой смотрели на Советский Союз, с нетерпением ожидая побед Красной армии на полях сражений. Хотя передача сводок Совинформбюро осуществлялась из студии, расположенной в Свердловске, а с 1943 года из — студии в городе Куйбышеве, начало каждой передачи сопровождалось словами «Говорит Москва!» Это объяснимо, потому что все связывали победу над врагом с решениями, принимаемыми в столице Советского Союза, городе Москве.

Как и все родители, Зина и Захар вслушивались в каждое слово, звучащее по радио, каждый день ожидая хоть какой-нибудь весточки от сыновей. Но даже короткие сообщения от них приходили редко, а однажды вообще от Самуила письма перестали поступать. Многие знакомые избегали говорить о нём с родителями, считая его погибшим, потому что прежде не было случая, чтобы от него несколько месяцев не было никаких вестей. Но родители, особенно сердце матери, чувствовали и надеялись, что он жив. И действительно — после долгого перерыва пришло письмо. Только потом, когда закончилась война, узнали, что дивизия, в которой служил Самуил, попала в окружение под Харьковом и с тяжёлыми боями с большими потерями длительное время из него выходила. Там во время одного из боев он, оказавшись под упавшим от взрыва снаряда деревом, лишь по счастливой случайности остался жив. Но это не прошло для него даром, отозвалось серьёзным заболеванием почек, и в расцвете сил он безвременно ушёл из жизни. Второй сын — Яков — воевал на Ленинградском фронте, участвовал в прорыве блокады Ленинграда, был тяжело контужен и лишь благодаря своему другу остался жив. Оба сына были на фронте до конца войны и после её окончания ещё многие годы продолжали службу в армии — старший в звании подполковника, средний в звании майора. Лишь год спустя после окончания войны все сыновья собрались вместе в родительском доме на кратковременную побывку. Никакими словами невозможно описать радость и счастье, которые за долгие годы разлуки испытала вся семья, особенно родители. За праздничным столом один из друзей, произнося тост, сказал:

— Думаю, выражу мнение всех присутствующих родственников и близких друзей ваших, поздравив вас со счастьем, пришедшим в ваш дом, прежде всего возвращением обоих сыновей живыми с этой беспощадной войны с ненавистным врагом нашим. Со всей откровенностью скажу, что Бог сохранил их вам как очень хорошим, душевным людям. Пусть всех вас всегда сопровождают добро и справедливость.

Все, кто был на торжестве, встретили эти слова с одобрением, отмечая, что произносящий тост выразил их мысли и искренние пожелания всей семье. После ухода гостей родители и сыновья до поздней ночи не могли расстаться и продолжали обмениваться воспоминаниями о всём пережитом за годы прошедшей войны. Много разговоров об этом было и все последующие дни пребывания детей в родительском доме. Особо было о чём поговорить братьям-фронтовикам. По вечерам они находили время, чтобы уединиться и предаться воспоминаниям о тяжёлых фронтовых буднях. Старший — военврач — рассказывал брату, как в сложнейших условиях военных действий приходилось оперировать и спасать раненых, стараясь как можно скорее вернуть их в строй. Якову тоже было о чём поведать, он, пройдя всю войну артиллеристом, участвовал в тяжёлых боях по защите, прорыву блокады и освобождению города Ленинграда. Каждый момент братья использовали, чтобы пообщаться, поговорить о том, что пришлось испытать на войне. Долгие, глубокие переживания, накопившиеся за это время, как бы сами по себе просились наружу, с неодолимым желанием хотели найти понимание. Кто для этого мог оказаться более подходящим собеседником, чем родной брат, тоже всё сполна испытавший на себе. Порою во время этих бесед присутствовал их младший брат Иосиф. Он буквально ловил каждое слово, произносимое своими братьями, гордился ими, прошедшими войну и непосредственно участвовавшими в разгроме ненавистного врага. Братьям было чем поделиться друг с другом, один другого понимал с полуслова.

— Ты участвовал в самых тяжёлых боях от Москвы до Ленинграда, — во время одной из бесед сказал старший, желая подчеркнуть особо трудный путь войны, выпавший на долю брата.

— Да. Так получилось. Я прошёл четыре фронта. Первый — под Москвой, потом — Волховский, Ленинградский и Прибалтийский. С октября сорок второго по январь сорок третьего года проводилась подготовка и сосредоточение всех частей. Я тогда был уже командиром взвода управления в 1096-м полку Волховского фронта. Было огромное скопление наших войск. Поэтому, когда началось наступление и мы пробили десяти-четырнадцатикилометровый коридор, Ленинградский фронт оказался внутри, а Волховский снаружи. Прорвали блокаду Ленинграда — и началась битва за снятие блокады Ленинградской области. В это время Волховский фронт был реорганизован, соединён с Ленинградским… стал называться Ленинградским фронтом. Я оказался там в 706-м артиллерийском полку, 177-й артиллерийской дивизии.

— Мне пришлось побывать тоже в непростых условиях на Харьковском направлении. Не знаю, доходили ли до вас сведения о том, что произошло на этом участке фронта… скорее всего — нет. После разгрома немцев под Москвой у кое-кого создалось впечатление, что с ними всё покончено и можно их окончательно разгромить уже на второй год войны, в 1942 году. Этому было подчинены многие указания войскам, в том числе предпринимаемое наступление большой группировки наших войск на этом участке фронта. Но получилось всё наоборот — немцы нас окружили и уничтожили много наших воинских подразделений. Мы понесли огромные потери живой силы и вооружения. Многие погибли или попали в плен. Лишь немногим удалось выбраться из окружения, и в их числе остатки дивизии, в составе которой я воевал.

— Отдельные слухи, лишь отрывочно до нас доходили, но без подробностей, о которых ты говоришь. О них мы, конечно, не имели представления, — ответил Яша.

— Было страшное побоище. Кстати, там я чудом остался жив — неподалёку разорвался снаряд… и на меня упало подорванное им дерево. Удар пришёлся по пояснице, пострадали почки.

— И что — ты ощущаешь это и сейчас, спустя столько лет? — спросил брат.

— К сожалению, да… и с каждым годом всё становится хуже. Родителям говорить об этом не надо. Помочь всё равно не смогут. А если узнают, то только добавятся им поводы для переживаний, которых за годы войны у них было более чем достаточно, — сказал Самуил.

Солдаты шли в наступление; через пятнадцать минут от начала боя белое поле стало красным от крови

— Ты прав. А ведь я тоже был заживо погребён — случилось это на линии Маннергейма. Под непрерывным обстрелом врага бомба взорвалась недалеко от наблюдательного пункта, где я находился. Меня контузило, потерял сознание. После боя мой друг капитан Ларин искал меня среди погибших, но не нашёл. Он приказал отрыть землю вблизи воронок, чтобы с почестями похоронить, а нашёл меня живым. Потом я лечился в медсанчасти и вернулся в строй.

— Надо же, насколько в похожих ситуациях мы с тобой были. Нас спасло чудо, а если серьёзно — почти уверен, мы остались живы благодаря непрерывным все годы войны молитвам наших родителей, особенно мамы. Страдания мамы — словами передать невозможно.

— Я с тобой полностью согласен. Вместе с тем не могу не сказать, что многих бед и потерь во время войны наша страна могла избежать, если бы наши союзники были, как и положено союзникам, по-настоящему честны.

— Ты имеешь в виду открытие второго фронта? Здесь не может быть двух мнений: когда уже без них, правда, со многими потерями, которых можно было избежать, мы сами расправились с основными силами врага, второй фронт они открыли. Это было сделано больше для своего престижа, нам он уже практически был не нужен, — поддержал его старший брат.

— Я никогда не забуду, когда зимой под Ленинградом солдаты шли в наступление в белых маскировочных халатах… на снегу их было незаметно, а через пятнадцать минут от начала боя белое поле стало красным от крови. Тогда от полка в две тысячи солдат остался батальон в пятьсот человек. Много погибло молодых ребят. Помню, как мы брали Любань, это было ночью. Жутко вспоминать, как весь город горел. Ужасная картина и сейчас перед моими глазами. Если бы союзники открыли второй фронт тогда, когда все с нетерпением этого ждали, — многих потерь не было бы, — сказал Яша.

— Понимаю тебя. А ты представь, что испытывал я, другие врачи, когда один за другим поступали тяжело раненые бойцы, офицеры. Каждый думал, если бы был второй фронт, всё значительно раньше закончилось и крови было бы намного меньше, — ответил Самуил.

Слушая размышления братьев о втором фронте, Иосиф вспоминал, что в тылу тоже все, даже малые дети, знали, как нашей стране, в одиночку борющейся с грозным врагом, подмявшим под себя всю Европу, нужен этот второй фронт. Но союзники с этим не торопились, не наши трудности и потери их заботили.

Это был, пожалуй, единственный такой откровенный разговор о войне, который слышал Иосиф из рассказов своих братьев. Вообще, они о том, как было на войне, о своём участии в боях, почти не говорили. Объяснить это можно было, наверное, тем, что воспоминания были тяжёлые, возвращали к неимоверным трудностям и потерям, которые выпали на их долю. Если какие-то подробности Иосифу удалось узнать о том, что пришлось пережить старшему брату, то это то, что ему стало известно из рассказов воевавших вместе с ним его друзей, с которыми встретился во время похорон брата. Подробности участия в боевых действиях другого брата, Якова, ему открыли воспоминания, с которыми брат иногда выступал перед молодёжью по просьбе различных организаций. Оба они начали войну совсем молодыми — Самуилу не исполнилось и 23 лет, а Яше 19. В эти юные годы им больше приходилось думать, как спасти жизнь других, а не свою собственную. Самуил спас жизнь многим, будучи хирургом, проводя операции в фронтовых условиях, Яков, участвуя в прорыве блокады Ленинграда. Оба после окончания войны продолжали много лет служить в армии. Самуил некоторое время служил в Австрии, потом в Одессе и Молдавии. Яков сначала служил в Германии, потом в России в Костромской области, а закончил службу на Дальнем Востоке. Беседы братьев-фронтовиков порою проходили за рюмкой водки. И как-то средний услышал, как отец сказал маме:

— Ты знаешь, Зина, смотрю я на наших детей, вернувшихся с фронта, и вижу, что они очень много пьют, неужели они там стали алкоголиками.

Когда об этом разговоре Яша рассказал брату, тот сказал:

— Надо поговорить с папой, а то даём родителям лишний повод для волнений.

— Согласен, ты, как старший и врач, постарайся всё объяснить. Ведь мы изливаем друг другу душу, а здесь рюмка водки — хороший помощник.

Однажды, оказавшись наедине с отцом, Самуил, обняв его, произнёс:

— Папа. Тебе не надо беспокоиться. Мы не алкоголики и никогда ими не станем. Просто в обстановке отчего дома мы немного расслабились. Правда, на войне сто грамм были лучшим лекарством — снимали напряжение, вдохновляли и поднимали настроение.

Отец с пониманием относился к состоянию и настроению сыновей, вернувшихся с войны. Несмотря на дефицит, он прилагал максимум усилий, чтобы желания приехавших на побывку детей можно было максимально удовлетворить. Больше всего родителей беспокоило, что посетившее их долгожданное счастье — вернувшиеся живыми сыновья с фронта, собравшиеся вместе все дети — быстро пройдёт: дети разъедутся — и родительский дом вновь опустеет. Так и случилось. Старший уехал продолжать службу в Одессу, средний получил назначение в одну из частей, дислоцирующихся под Костромой, младший на учебу в Москву. Судьба главным образом из-за войны так распорядилась, что больше никогда братья не жили в одном городе, в одной с родителями семье.

Спустя годы, вспоминая этот разговор братьев, Иосиф подумал, могли ли они тогда даже в самом кошмарном сне представить, что пройдёт лишь несколько десятилетий, для истории срок незначительный, и найдутся люди, которые будут из кожи вон лезть, чтобы исказить правду, переписать историю, стараясь принизить роль нашей страны в разгроме ненавистного врага и спасении всего человечества. Размышляя об этом по прошествии многих лет, находясь уже на заслуженном отдыхе, Иосиф вновь и вновь возвращался к мыслям о тех событиях и их последствиях. Перебирая в памяти всё, что узнал о войне из рассказов вернувшихся с неё братьев, всё, что пришлось пережить ему лично, он не мог спокойно воспринимать ложь, связанную с историей войны, с попытками исказить её и предать забвению всё то, что пришлось пережить, чем пожертвовать советскому народу, чтобы одолеть врага, представляющего смертельную угрозу народам всего мира.

Беседуя однажды в кругу ветеранов труда, многие из которых о войне знали только понаслышке, так как родились много лет спустя после её окончания, он сказал:

— К сожалению, многие люди страдают короткой памятью. Вот и становится возможным, чтобы кто-то из числа, мягко говоря, непорядочных, преследуя самые низменные интересы, навязывал свои взгляды на историю, не имеющие ничего общего с правдой. Конечно, плохо, что кое-кто, даже из числа ныне уже перешагнувших пенсионный возраст, не говоря уже о некоторой части молодёжи, верят этим бредням.

— Поэтому архиважно, чтобы свидетели событий тех лет всеми доступными им средствами вели непримиримую борьбу с попытками представить всё не так, как было на самом деле, — предложил Борис Алексеевич Иосиф продолжал:

— Герой фильма «Место встречи изменить нельзя» Жеглов коротко, но предельно ёмко определил судьбу вора: вор должен сидеть в тюрьме. Не всегда это удаётся, тем не менее вполне осуществимо. Но что делать, если в воровстве уличено государство, как его изолировать? Невозможно понять тех, кто нагло врёт на государственном уровне, пытаясь приписать себе, точнее, украсть чужие заслуги. Однако и здесь существует грань, которую категорически нельзя переступать. Все это понимают, кроме тех, кто считает, что им всё позволено. В этом отношении такая страна, как США, не имеет себе равных. Определённые силы этой страны неоднократно делают попытки убедить всех в своей выдающейся роли в разгроме врага во Второй мировой войне, хотя лучше бы постарались как-то оправдать очевидный факт, почему на ней обогатились. Не этим озабочены. Решились переступить грань недозволенного — выпустили юбилейную монету, посвящённую 75-летию окончания войны, на которой разместили флаги стран-победительниц: США, Англия, Франция, а СССР нет. Разве это не стремление украсть победу у страны, внёсшей в это решающий вклад? Очевидное воровство — в тюрьму не посадишь, но тех, кто за этим стоит, изолировать можно презрением. Весь мир знает правду, никто не сможет отрицать, что главным на церемонии подписания акта о капитуляции Германии был маршал Советского Союза Г.К. Жуков; он её принял от представителей поверженной фашистской Германии. Представители других государств на этой церемонии, официально установившей поражение ненавистного врага, всего лишь присутствовали.

— Точно так же, как и участвовали в войне: СССР воевал и нёс огромные потери; США — присутствовали, выжидая подходящего для себя момента, прежде чем принять непосредственное участие в боях, — отметил Борис Алексеевич.

— Можно что угодно пытаться доказать, но неопровержимо одно: июнь 1941 года и июнь 1944 год — это далеко не одно и тоже. Даты говорят сами за себя: первая — нападение Германии на СССР, вторая — открытие Второго фронта союзниками. Не заметить три года подлого выжидания невозможно, — продолжал Иосиф.

— Но почему-то это не понимают те, кому адресованы неопровержимые факты, — возразил один из бывших коллег по работе, тоже ныне пенсионер.

— С этим не поспоришь. Многие склонны с большим доверием относиться к той информации, которая исходит не из официальных источников. Мне кажется, что это следствие укоренившегося предвзятого мнения, что власти и тем, чьи суждения с нею совпадают, нельзя доверять. Такое отношение чревато. На этом фоне можно вбить в голову непосвящённым в действительную суть событий любые небылицы, чем ловко пользуются желающие всё представить в нужном для себя свете. А это значит, что нельзя молчать и выслушивать всякий бред, от них исходящий, надо активно этому противодействовать, — завершил Иосиф разговор, не оставивший никого из ветеранов равнодушным.

Кто, кто, а ветераны хорошо знают, как всё было не с чужих слов, и втолковать им всякую чушь о войне — пустая затея.