Невеста Мороза

Айлин Лин (2025)

Студентка Таисия попадает в мир, где сказка о Морозко предстаёт совсем не такой, какой мы её знаем. Здесь все персонажи не те, кем кажутся: Настенька далеко не паинька, Марфа совсем не злодейка, а сам Мороз оказывается не добрым дедушкой, а суровым колдуном, хранящим опасные тайны. Став его ученицей, Тая погружается в мир полный приключений, ледяной магии и древних секретов. Чтобы вернуться домой, ей придётся не только выдержать все испытания, но и понять истинную сущность своего загадочного наставника.

Глава 6

Не встало ещё солнце, как заворочалась Марьяна, просыпаясь. За ней встала и я. Женщина открыла ставни, впуская в горницу первые робкие лучи предрассветного солнышка.

Сползла, в прямом смысле слова, с полатей и опустилась на лавку, переводя дух. Что за чары наслал на меня Стужайло? Всё тело ломило, каждый сустав ныл. Казалось, будто жизненные силы и энергия утекают из меня, словно вода сквозь решето. Несладко мне придётся, если в таком состоянии к колдунам идти. Какая из меня ученица, когда я еле могу рукой пошевелить. Чёрт лысый!

Я почувствовала, как кто-то гладит меня по руке. Марьяны в избе не было, Настя и отчим ещё спали. Обернувшись, увидела Ратко, который словно съёжился и стал меньше.

— Прости, девонька. Мало от меня прока. Да в дому хозяина я ему перечить не в силах. Как и устоять перед сильным колдовством. А это заклятие ой какое непростое, запретное.

— Запретное? Значит, по головке за это Стужайло не погладят?

— Коли прознают наши колдуны главные, так и силу у него отнять могут.

— Ратко, — улыбнулась я, — да ты кладезь полезной информации. Жаль, с собой тебя взять не могу. Выходит, надо только рассказать вашим грозным волшебникам?

— Не получится, — вздохнул домовой, — замок на устах твоих. Никому об этом ты поведать не сможешь. Да смотри, перед Стужайло не подай вида, что ты всё помнишь. Дурочку из себя строй.

— Нет таких замков, которые вскрыть нельзя, — я встала, налила в кружку немного молока, — на вот, попей. Уеду, потом угостить некому будет.

— Благодарствую, — шмыгнул Ратко носом, — доброго пути тебе, девонька.

В избу вошла Марьяна, и домовой исчез. Взяла у неё вёдра с молоком, помогла процедить. Вышла во двор, растопила печурку, поставив на огонь котёл. Спасибо нашим походам, готовить я умела в любых условиях.

Марьяна вынесла пшено для каши.

— Матушка, — позвала я её, решила проверить, правда ли никому рассказать не смогу о том, что Стужайло сделал, или Ратко всё же ошибся, — ночью ты ничего не слышала?

— Нет, Марфушенька, спокойно всё было.

Я раскрыла рот, чтобы поведать о заклятье, как мне свело челюсти, да так, что хрустнули зубы. Язык занемел, будто каменный. На минуту стало страшно.

— Доченька, да здорова ли ты? — Марьяна подошла, приложила руку ко лбу. Извечный материнский жест.

— Д-д-да, — челюсти потихоньку отпускало, — волнуюсь, каково оно на обучении будет.

Так, а не лишнего ли я ляпнула? Не спросила у Ратко, что точно должна забыть: только о ночном колдовстве или обо всём, что колдовства касается? Вот растяпа.

Матушка приуныла:

— Не бойся ничего, тяжело там, да потом волшбой овладеешь. Никто тебе не указ будет. А сгодишься в преемники, так и вовсе…

Во двор вышел отчим, и Марьяна умолкла. На Стужайло были одни штаны, он подошёл к колодцу, набрал воды и вылил её на себя, отфыркиваясь. После обернулся к нам. Я еле удержалась, чтобы не вскрикнуть. Мужчина постарел за ночь лет на десять. Волосы стали почти все седые, лицо прорезали глубокие морщины, глаза запали.

— Чего застыли? Быстрей на стол собирайте, волхвы не задержатся.

Марьяна опустила глаза и вернулась к печке. Я схватила корзинку с овощами.

Накрыв на стол, мы сели завтракать. Стужайло разрезал румяный каравай, раздал всем ложки.

В горницу вошла Настя, выходившая умыться. Какая-то странность привлекла мой взгляд, присмотрелась. Глаза! У девушки они стали карие! И черты лица неуловимо изменились. Стараясь не подать вида, трясущейся рукой зачерпнула каши, только вот кусок в горло не лез. Кое-как дождалась, когда все поели. Собрала посуду и выбежала во двор. Бросила плошки на лавку и подошла к большому корыту с водой. Вгляделась в своё отражение. Несколько минут внимательно рассматривала, а потом ударила кулаком по воде от бессильной злобы.

Моё лицо! Черты остались прежние, но странно изменились. Стали будто карикатурными, словно я видела пародию на саму себя. Глаза потеряли свой тёмно-шоколадный оттенок, стали бесцветно-серыми, почти безжизненными. Кожа подурнела и потемнела. Волосы висели скомканной паклей.

Из глаз текли злые слёзы, хотелось взять вилы и нанизать на них Стужайло, как жирного хряка на шампур. Вот тебе и попала в сказку, чем дальше, тем страшней.

Я умылась, перемыла посуду и вернулась в дом. Стужайло что-то говорил моей сестре, но, завидев меня, замолчал. А потом и вовсе увёл её во двор. Оно и к лучшему. Я еле сдерживалась, чтобы не схватиться за топор.

Марьяна подала мне широкий плат, сложила туда своё новое бельё, пару сарафанов и длинных нижних рубах, тройку больших платков. Вот и весь мой гардероб. Женщина сунула ещё краюху хлеба.

На улице стало шумно. Я выглянула в окно и заметила троих старцев, которых окружила вся деревня; они направлялись к нашему дому.

Матушка стремительно подошла ко мне, обняла что есть мочи, зашептала на ухо:

— Старайся, доченька, Марфушка, учись. Силы набирайся. А я ждать тебя буду, сколько надо ждать.

Она отступила на шаг, погладила по волосам, взяла за руку и повела во двор.

Волхвы не зашли на подворье, ждали на улице, беседуя с народом. Люди не толпились, стояли поодаль. У кого была нужда в чём, спрашивали дозволения подойти. Самих старцев точно окружал ореол невидимой, но почти физически ощущаемой мощи. Как мы чувствуем порывы сильного ветра.

Были они немолоды, но развиты физически, так что и молодому на зависть. Мощные плечи, сильные руки. Спины прямые, не как у стариков. В глазах неугасимым огнём пылала мудрость прожитых лет. На голове кожаные очелья, что не дают рассыпаться по плечам седым длинным волосам, бороды спускались почти до земли. Из одежды: длинная рубаха с вышитым узорным поясом, да штаны, на ногах лапти. В руках посохи, странные, будто сделаны из переплетения множества ветвей. На конце, удерживаемые точно ладонями мелкими веточками, сияли камни.

Стужайло, растолкав народ, подвёл Настю к волхвам, следом прошла и я. Один из них подошёл к Насте, глянул и указал себе за спину, где стояли, переминаясь с ноги на ногу, ещё трое юношей и две девушки. Хотела пройти за сестрой, но старик придержал за руку.

— Постой, девица, ты куда?

— Учиться, — растерялась я, замерев от страха. А ну как прогонит сейчас?

Волхв нахмурился, посмотрел на отчима, тот отвернулся, будто и не замечая взгляда.

— Да есть ли в тебе силы, милая? — старик, подняв мой подбородок, заглянул в глаза.

Вперёд вышла матушка, поклонившись старцам:

— Сам Велимудр смотрел её при рождении, — робко сказала она.

— Вот как? Что ж, не нам ему перечить. Иди, девонька.

Я обернулась, благодарно кивнула Марьяне и прошла следом за сестрой. Встала рядом с будущими «однокашниками». Все они были красивы, может, красота вместе с волшебством в придачу идёт? Я же рядом с ними смотрелась болотной жабой. Юноши поглядывали с любопытством, но знакомиться не спешили. К Насте же подходил то один, то другой. Предлагали попить или булочку. Сестра жеманно отмахивалась.

Надолго мы не задержались. Волхвы попрощались с деревенскими и зашагали прочь по дороге, бодрым, пружинящим шагом. Мы, как гусята за мамкой, потащились следом.

Ноги скоро устали, не привыкла босиком ходить. Другие все в лаптях, одна я босая. Выходит, отчим мне лапти и те зажал. Дорога шла через лес: зелёный, приветливый, шумный от птичьих голосов. Мне на плечо прыгнула любопытная белка, порылась лапками в волосах, понюхала ухо.

— Голодная, что ли? — улыбнулась я и отщипнула кусок от краюхи хлеба, протянула зверьку. Белка взяла угощение, устроилась на плече поудобней и принялась есть.

Один из волхвов оглянулся на меня и улыбнулся в бороду.

Время близилось к обеду, когда идущий впереди старец поднял руку:

— Пора и отдохнуть.

Мы свернули к деревьям, устроились на траве или толстых спутанных корнях. Каждый достал свою провизию. Юноши и девушки весело болтали, делясь впечатлениями, на меня никто внимания не обращал. Обидно. Я никогда не была душой компании, однако и игнорировать меня не пытались.

Волхв с пронзительно зелёными глазами, как и камень в его посохе, подошёл ко мне.

— Что же, родители тебе и лапти не справили?

— Не-а, — мотнула я головой.

— Непорядок, — вздохнул тот, — по лесу ноги все собьёшь. Худо будет.

Он присел рядышком, достал прямо из воздуха несколько берестяных полосок и тут же принялся ловко плести лапти, складывая полоски лыка в широкую косичку. Пальцы так и мелькали над обувкой. Он доплёл подошву, смерил мою ногу, развернул, принявшись за носок. Я с любопытством наблюдала за всем процессом. Впервые видела, как плетут настоящие лапти. Вот уже готова пятка, порывшись в своей суме, волхв достал тонкую бечёвку, продел её в петельку. Достал ещё несколько полосок лыка, начал делать второй.

— Принимай, кра…, к-хм, девица, — протянул он мне готовую обувь.

Я сбегала к ручью, помыла ноги, обсушила их о траву. Надела лапти, перевязав щиколотку бечёвкой. Как удобно! Мне казалось, что такая обувь должна нещадно тереть, но ни малейшего дискомфорта не почувствовала. Лёгкие, приятные. Даже ходить в них было удовольствием.

— Спасибо тебе, — поклонилась старику в пояс.

Тот молча кивнул. Двое волхвов, заметив, что всё готово, подали знак, и все поднялись. Шагать было легко, кажется, даже мелкие царапины поджили, ноги больше не саднили.

Ближе к вечеру мы уже прошли несколько деревень, где к нам добавился ещё один ученик. Волхвы были неразговорчивы. Их дело — нас к волшебникам доставить, а не лясы точить. Тем более, что, может, и не увидимся больше. Дорога также шла через лес. Вообще, казалось, что это не деревни сменяются лесом, а в чаще нашлось немного места для людских поселений. Бор встречал нас буквально за околицей.

На очередном повороте дороги волхвы остановились и сели под деревья. Мы последовали их примеру.

— Нам на ночь устраиваться? — спросил светловолосый невысокий юноша у рыженькой девушки.

— Кто ж его знает? — пожала та плечами, — молчат ведь.

— Может, костёр развести? — подошёл к старцам рослый парень с буйными смоляными кудрями.

Один покачал отрицательно головой, и наши проводники, прикрыв глаза, казалось, уснули.

Мы молча переглянулись, а потом устроились на траве, как могли, подложив свои узелки под голову.

Вот старцы, словно по чьему-то приказу, дружно поднялись и вышли на дорогу, поманив нас за собой. Мы стали у них за спиной, также ничего не понимая.

Воздух замерцал, переливаясь точно в знойный день, и перед нами вышло четверо.

Первый — высокий старец с угрюмым лицом, одетый в тяжёлую шубу. Седые длинные волосы спадали из-под меховой шапки, густая борода почти скрывала лицо. И не жарко ему?

Второй — моложавый мужчина с русой, отдающей рыжиной, кудрявой головой и такой же бородой и усами. Плечистый, статный красавец. Глаза его лучились весельем.

Третья — красивая девушка с пронзительно зелёными глазами и льняной косой, что была перекинута через плечо.

И четвёртый — высокий, худощавый мужчина с каштановыми волосами и янтарными глазами, в которых светилась вселенская скука. Одет он был в длинный чёрный плащ с глубоким капюшоном.

Волхвы поклонились до земли.

— Здравы будьте, волшебники. Привели мы учеников ваших.

Вперёд вышел старик:

— Когда-то вас выбрали нам в помощь, а может, и в преемники, ежели силу покажете небывалую. Лютом меня зовут, заведую я зимой да морозами. Рядом со мной Зарев, лето его время. Цветана весной всем заправляет, а Руен осенью. Подойдите к нам.

Мы робко приблизились к колдунам. Возле них было не по себе. Это как видеть волну, что вот-вот смоет тебя в океан. Беспричинный страх затопил душу.

— Не бойтесь, — улыбнулась Цветана, — назовите свои вторые имена.

Первым шагнул к ней черноволосый парень, волшебница взяла его за руку, успокаивая. Тот произнёс имя, которое я не расслышала.

— Зарев, — повернулась красавица, — к тебе это, — подтолкнула парня к летнему волшебнику.

Остальные осмелели и уже подходили без робости, называя имена. Настя подошла к Люту:

— Зорицей меня нарекли, — сказала она хмурому колдуну. Впервые услышала её второе имя. Дед едва глянул на девушку, кивнул в сторону Цветаны.

— Нет, — качнула головой Настя-Зорица, — к тебе меня прочили.

Изумление стёрло невозмутимость с лица колдуна:

— Не спутала чего, девица? — Он протянул руку, взяв сестру за ладонь, долго держал её, после чего удивлённо произнёс: — Верно говоришь. Странные дела. Завсегда я своих учеников среди других вижу.

— Иди смелей, — поманила меня Цветана, — как звать тебя, милая?

— Тайя, — ответила я, протянув руку.

Волшебница положила свою тёплую и нежную ладонь сверху и нахмурилась:

— Вроде и моя, а вроде и нет. И имя не то.

К ней подошёл Лют и взял мою руку:

— О чём я и толкую, впервые вижу, чтобы мы в учениках путались. Да вы сёстры? — спросил он.

— Да, — ответила Настя.

— Вот в чём дело, — удовлетворённо кивнул Лют, — забирай к себе девицу, Цветана, задержались мы уже.

Я хотела сказать, что мы не родные, но язык будто прирос к нёбу. Глаза защипало от злых слёз. Как же мне поведать о себе? Мне было всё равно, к кому попасть, лишь бы учиться, но уж если Люта называют сильнейшим из колдунов, так лучше к нему. И тут испоганил всё Стужайло. Вовек я тебе этого не забуду, батюшка.

Тем временем волшебники, взмахнув рукой, открыли заповедные тропы и велели ученикам взяться за руки. Мы ступили за Цветаной, и остальной мир померк.