Один в поле воин

Алекс Орлов, 2021

«Марк Головин – студент навигаторской школы. Жизнь его нелегка – тяжелая учеба, нехватка денег и отсутствие развлечений. Занимаясь подработкой, Головин случайно потревожил чужие важные секреты и вынужден бежать, спасаясь от преследователей, чтобы вновь оказаться втянутым в войны мафиозных кланов. И снова бегство, одиночество в космосе, битва с пришельцами и удачная эвакуация на трофейном корабле. На новом месте жизнь стала налаживаться и он, как будто счастлив, но преследователи о нем уже знают – по отслеженной транзакции с платежного чипа.»

2

Через десять минут все манипуляции были закончены, и Головин передал хакеру сорок чаков. На выходе ещё десять пришлось отдать в качестве аванса за работу проводнику.

Тот сунул деньги в карман и зашагал к выходу, подсвечивая себе фонарём и вовсе не заботясь о том, видно ли Головину, куда идти, ведь под ногами валялся всякий мусор: от обрывков оболочек усиленных кабелей до больших кусков грубой штукатурки.

Головину пришлось прибавить ходу, чтобы не отставать.

Перед тем как выйти на желоб, пришлось посидеть ещё минут пятнадцать, ожидая, когда снаружи прекратится гул нескончаемых потоков автоматических мулов.

При этом проводник совсем не смотрел на часы, а только пялился куда-то в тёмный потолок и продолжал с остервенением жевать свою дрянь с какими-то особыми наполнителями, в этом Головин уже не сомневался.

— Внимание, готовность номер один. Здесь перерыв короткий — всего семь секунд. Поэтому шуруй за мной нога в ногу? Понимэ?

— Чего? — переспросил Головин.

— Того. Стартуем!

С этими словами проводник почти что вышиб узкую дверь, и Головин поспешил следом, ободрав ухо о шершавый край.

— Бегом! — добавил проводник, и Головин помчался что было сил, уже чувствуя, как дрожит под ногами бетонное покрытие от тяжёлой поступи очередного потока грузовых ботов.

Успели вовремя. А сзади завертелись вихри от выхлопных труб парогенераторов.

Головин перевёл дух. Он мог бегать и быстрее, и дольше, но здесь дыхание сбивал страх.

— Ну что, ты в порядке? — спросил проводник, оборачиваясь.

— Да, обошлось, — кивнул Головин.

— Давай скорым шагом, а то у меня сегодня ещё один маршрут остался. Нужно ковать бабло, пока есть такая возможность. Согласен, кадет?

Головин не ответил. Ему хотелось поскорее уже расстаться с этим человеком, отдав ему причитающиеся деньги.

Потянулись длинные грязные заборы, из-за которых виднелись бетонные корпуса давно заброшенных заводов. Пока что эти руины никто не трогал — на землю не было охотников, поскольку ходили слухи о проблемах с экологией в этой бывшей промышленной зоне. И Головин этим слухам верил, поскольку дистрофичные и небольшие корявые деревца, росшие вдоль извивающейся тропинки, говорили о том, что слухи эти имели под собой основу.

Проводник довёл Головина до самого хайтауна и, остановившись на углу, сказал:

— Давай остаток.

Головин передал десять чаков, и проводник растворился в тени высотного здания.

По улице пронеслась машина полиции, и Головин с запозданием прижался к стене. Засняли или нет? Доказывай потом, что вышел погулять.

Дисциплина в экономической зоне «Каса» была строгой, и в вечернее время следовало выходить лишь в том случае, если имеется чёткий план. Например — сходить на видеопанораму или посетить слэш-бар, чтобы накачаться водородным зельем выше бровей.

Иногда полиция могла остановить жителя зоны и поинтересоваться, куда он идёт и с какой целью. А потом проверить его показания, сравнив с записями многочисленных видеочипов, расставленных по всему городу.

Разумеется, за безобидный обман никто по суду не преследовал, однако все обманы заносились в учётную карточку жителя зоны «Каса», и после того, как набиралось определённое количество штрафных очков, человека из зоны просто выбрасывали. И всё. Никаких истязаний. Иди куда хочешь, садись на любой транспорт из транзитной зоны порта, живи на какие хочешь шиши. С работой за пределами зоны было трудно.

Головин поднялся на крыльцо хайтауна, коснулся ладонью идентификационной панели, и система, секунду подумав, откатила дверь в сторону, давая возможность пройти в тесный холл с выкрашенными синей краской стенами.

Пройдя к лифтам, Головин стал ждать, стараясь не дышать носом.

Он не переносил запах дезинфектора, которым удалялись следы лептонных загрязнений.

До того как попасть в зону «Каса», он о таких загрязнениях и не слыхивал, а тут пожалуйте — проблема, с которой борются.

Он поначалу считал это развлечениями местной зажравшейся публики, о лептонном загрязнении говорили очень часто, как о погоде. А потом однажды, придя после занятий в свою жилую ячейку, с удивлением обнаружил заметные изменения.

Стол другого цвета, не там полочка для плейсбуков, напольное покрытие в другой рисунок. Решив, что перепутал комнату, он вышел, вернулся к лифту и, повторив привычный путь, на этот раз оказался именно в том жилище, к которому привык, то есть дома. А когда поделился этим странным случаем с приятелем, с которым они делили жилой блок, тот объяснил, что это и есть эффект накопления лептонного загрязнения, когда идёшь да вдруг и попадаешь в какую-то параллельную реальность. Вроде ты и дома, и в то же время всё вокруг другое.

— Это как сны про детство, — пояснил Фредди, — у тебя бывают сны про детство?

Головин уже не помнил, что ответил тогда на странный вопрос.

— Привет, Марк, — послышалось рядом.

— Привет, Рекс. Откуда такой измученный?

— С фабрики. Сегодня была смена Симмонса, загонял нас, сволочь.

Головин понятливо кивнул. Одно время он тоже подрабатывал на этой фабрике, склеивая пластиковые формы для строительного наполнителя. Автоматизации никакой, только ручной труд.

Позже от подработок пришлось отказаться, ведь после изнуряющих смен приходилось отсыпаться по двое суток, а потом ещё догоняться всякими микстурами, поскольку мысли после дыхания гиперрастворителем, используемым на фабрике, постоянно путались.

А в обстановке этого самого лептонного загрязнения реальность совсем исчезала. Одним словом, больший эффект давала простая экономия средств.

Что-то Головин получал в качестве стипендии от землячества, какие-то деньги присылали родители.

Он перестал покупать палеогалеты и гранулы для еды быстрого приготовления, перейдя на спец-бады, пищевую целлюлозу и бинарные витамины с ферментами.

Из дорогого была только вода, так как всё, что он теперь потреблял, требовало ответственной ферментации, которая происходила в пищеварительной системе лишь при наличии чистой воды.

Лифт пришлось ждать минуты две, пока не прибыла узкая кабинка без внутренней отделки. Вечерами лифтовая система работала в режиме экономии, и из четырёх кабинок ездила всего одна.

— Через два дня у меня пересдача, а я как под балдой, — пожаловался ещё один знакомый — Фристон, живший на два этажа выше.

Он стоял у стенки кабины, прикрыв глаза.

— Что пересдаёшь?

— Четвёртую систему и её четверичные знаки, — едва слышно пролепетал Фристон, и из-за шума скоростного лифта Головин, скорее, понял, чем услышал сказанное.

— Я сдал со второго раза.

— Без химии?

— Почти. Первая часть с таблицами нормально зашла, а вот эти…

— Либестрации?

— Ага, они самые. Путаная тема. Пришлось закинуться на тридцать чаков.

— Говорят, эта химия приводит ко всяким там рассогласованиям…

Кабина качнулась и встала, индикатор показывал тридцать восьмой этаж.

Створки открылись, и Головин шагнул в лифтовой холл.

— На самом деле, всё в порядке, — сказал он, но Фристон его фразу не услышал, лязг расшатанных створок заглушил слова Головина.

Он, конечно, бодрился и врал. Ему уже не раз приходилось прибегать к чудо-таблеткам, позволяющим запоминать большое количество информации. Практически до запятой. А хитрые самообучающиеся экзаменационные терминалы быстро понимали, что слушают не знания, а химию, и резали кадетам баллы.

Приходилось применять компиляторы, которые искажали учебный материал так, чтобы он звучал «не по-книжному». Какое-то время экзаменационные терминалы на это велись, кадеты получали высокие баллы, но затем мудрый сервер замечал систему и снова усложнял правила игры.

Кадеты снова бежали к хакерам — своим или дорогим — сторонним, те опять писали новые программы прикрытия «химических знаний». И так всё по кругу.

Вот только с каждым кругом Головин чувствовал на себе последствия действий препаратов — мнительность, депрессивные провалы, ночные кошмары и даже вкусовые галлюцинации. Когда он принимал безвкусные таблетки пищевой целлюлозы, то иногда начинал чувствовать вкус синтетик-персика или синтетик-барбариса.

Когда-то в детстве у него была такая игрушка с волновым имитатором. Нужно было почувствовать вкус и сказать, к какой голографической культуре он относился.

«Это как сны из детства», — вспомнил он слова Фредди.