На изломе

Александр Афанасьев, 2023

Роман "На изломе" – книга родившаяся из допущения, что 19 августа 1991 года было обычным днем, не произошло путча, и стороны подписали новый союзный договор. Но при этом – остались все горячие точки, по-прежнему плохо с экономикой, придуманные Горбачевым институты не работают, республики тянут одеяло на себя.В этих условиях – Москва обращает внимание на странную гибель украинского замминистра МВД Щекуна. Якобы его и всю семью расстреляла дочь, которую отец лишил наркотиков. На самом деле Щекун отправлял в Москву компромат, из которого следовало, что в Киеве процветает бандеровщина и готовится антисоветское восстание. Москва отправляет в Киев группу РУБОПовцев во главе с полковником Дедковым. Им быстро удается выяснить, что убийство было инсценировкой. Но и бандеровцы решают действовать – одна группа захватывает Верховный совет и всех депутатов в заложники, другая – устраивает покушение на президента Кравчука…

Киев, Украина. 02 июня 1992

года

Садились мы в Гостомеле, уже ночью.

В Киеве прошел дождь, полоса блестела мокро в свете прожекторов. На дальнем конце поля — смутно угадывались туши транспортников, а совсем невдалеке — жил своей ночной жизнью большой город. Очень большой город. Настолько большой и настолько важный, что в последние годы он конкурировал с Ленинградом за место второго города Союза. Но если что такое Ленинград знал каждый в Союзе, то, что такое Киев — не знал практически никто. А ведь есть еще и Днепропетровск, про который ходят легенды. Например, назовите три исторических времени России? Допетровское, петровское и днепропетровское²². Несмотря на ночь — город не спал, вот только и нас никто не встречал. Мы прилетели на пустой аэродром.

После матерной перебранки с выяснением, кто забыл сообщить (да хрен, как могли забыть?!) — в разведку пошел лично. Попинал пару дверей, из одной из них высунулся заспанный дедок.

— Нельзя сюда! Шо стучишь?

Я показал удостоверение.

— МВД СССР. Телефон есть?

На простых людей — корочка еще оказывала магическое воздействие — хотя тоже не на всех. Меня пропустили внутрь, тут было тепло, и где-то бормотала рация.

— А вы що, когда прилетели?

— Сейчас, дед. Телефон городской где?

— А вот тут.

— Через девятку?

— Через восьмерку. А вы как прилетели, аэропорт то не принимает. Спят все.

О как! Оказывается, нас без диспетчеров сажали. Хорошо еще, что мы это только сейчас узнаем…

— Дежурного… — резко бросил я

Несколько щелчков — и вот, искомое.

— Дежурный, полковник Елец…

— Добрый день…

Я прикрыл трубку ладонью и выразительно посмотрел на старика. Тот покинул помещение.

— Подполковник Дедков, главк МВД…

…

Закончив разговор, я вышел в небольшой коридорчик. Освещения не было, свет — проникал в него через стекло в двери. Дед, увидев меня, вскочил с места.

— Сынки, а вы с Москвы прилетели?

— С нее самой. С Москвы, дедушка.

Дед вдруг истово стал креститься, повторяя — слава Богу, слава Богу…

…

С дисциплиной у хохлов было печально — нашли для нас машины и забрали только утром. Интересно, если в штабе министерства такой бардак, то что же тогда творится в дежурных частях?

Пока ехали в Министерство, бросилась в глаза чистота улиц и еще одна вещь. В советских городах есть места, где висят такие красные флажки, не флаги — а именно флажки, кругом или в ряд или еще какой-то композицией — как бы элемент оформления. Так вот — в Киеве такие места тоже были, но вместо красных там висели желтые и синие флажки. Это настораживало.

В министерстве, на академика Богомольца — нас подняли в кабинет к зам министра. Представились, все, как положено. Снова насторожило — в таком кабинете должен был висеть портрет Горбачёва и министра внутренних дел. Но не висело, ни того, ни другого — а висела картина с изображением хлебного поля под синим небом, довольно сомнительных художественных достоинств. Похоже, тут кое-что забыли, что не мешало бы помнить…

Но особых конфликтов пока не было, нас снова спустили вниз. Приставили местного сопровождающего, который представился как полковник Беленко. Среднего роста, лет сорока, аккуратные офицерские усы. Говор — говорит на русском украинском — то есть, слова то русские, но акцент такой густой, что это воспринимается как другой язык.

— Номера в гостинице…

— Где дело по убийству Щекуна? — резко переспросил я. — У вас?

— Ник… воно у архиве у прокуратури…

Мой друг из «Витязя», предупредил меня об одной особенности: если украинец в разговоре с тобой вдруг переходит на украинский, то он, либо уже лжет, либо вот-вот солжет.

— Бобров.

— Я.

— Поезжай с товарищем полковником в прокуратуру и забери дело. Полностью. Постановление Генерального прокурора СССР у тебя, пусть отдают прямо сейчас. Серега — с ним.

— Есть.

— Дамир, на тебе командировка, размещение, все хозяйство…

— Есть.

Я заметил, как бледнеет и не находит себе место украинский полковник.

–… так воно… знову видкрыли?

— Видкрыли, видкрыли… — я набросил капюшон на голову, хотя светило солнце. — Встречаемся вечером. Дело держите при себе… почитайте заодно.

— А вы куда? — спросил Беленко.

— Погуляю…

— Может… помочь? — он снова перешел на русский.

Я обернулся.

— Это мы оказываем вам практическую помощь, полковник. Затем и приехали…

…

Если ты собираешься действовать в незнакомом городе, незнакомой стране — перед тем, как что-то предпринимать, ты должен понять, что происходит. Выйти и осмотреться. Почувствовать атмосферу. Это на самом деле помогает.

Именно поэтому, я решил посвятить, по крайней мере, три-четыре часа на то, чтобы пройтись по Киеву.

Киев… мать городов русских — это город, расположенный на одной из крупнейших европейских рек — на Днепре. Если Москва-река — это речушка, которую до того, как построили систему каналов, и подняли уровень, можно было вброд перейти, то Днепр — это громадная, могучая река, сравнимая с нашей Волгой. И значительная часть жизни в Киеве была связана именно с Днепром.

Основная жизнь столицы была сосредоточена на правом берегу, левый активно начал застраиваться только при Хрущеве, в то же время как на правом берегу были целые кварталы еще дореволюционных домов, и, кстати, неплохо сохранившихся. Что поражало в Киеве при первом взгляде на него — это обилие зелени. Киев был очень зеленым городом, и застроен он был намного свободнее, чем Москва или Санкт-Петербург, свободного места было намного больше, и почти всё оно — было занято зеленью.

Киев выглядел не просто богато — он выглядел благополучнее Москвы. Москва, нищая и отчаянная, была запружена людьми, которые приезжали на электричках в поисках товаров²³. В Москве выбрасывали немало дефицита²⁴, но его же мгновенно и разметали. На улицах было немало людей, которые почему то не на работе в рабочее время, и готовы присоединиться к любому митингу. Немало было и спекулянтов. Удивительно — но в Киеве уличной торговли было намного меньше, а в магазинах — можно было свободно купить поесть. В Москве в магазине купить поесть было проблематично, надо было или идти на рынок или знать людей. Я с незнания сунулся и вот тут меня ждал сюрприз — оказывается, продавали по талонам, а талонов²⁵ у меня не было. Продавщица — назвала меня еще и москалем — так что придется или питаться в столовой или разбираться на Богомольца, насчет талонов.

Но выйдя из магазина «Молоко»²⁶ — я был тут же остановлен каким-то смышленым пацаном лет десяти.

— Дядя, покупаешь?

В предложении начисто отсутствовало подлежащее — но я понял. Просто раньше так торговали водкой, а теперь «час волка»²⁷ — распространился и на хлеб с молоком.

— Хотелось бы.

— Пошли!

Мы отошли за угол, там ждали пацаны постарше. Увидев меня, они всполошились.

— Ты кого привел, шкет!?

Я поднял руки.

— Спокойно, я Дубровский.

Пацаны настороженно смотрели на меня, готовые в любой момент бежать.

— И пока все что мне нужно, это кефира купить. Возможно, и хлеба.

— Десятка за лист!

— Парень, а ты не обнаглел? Три рубля даю. За хлеб и за молоко

Я достал трешницу²⁸. Пацан посмотрел на меня, решил не связываться.

— Ладно, давай!

Я расстался с тремя рублями, получив взамен талоны. Это было по-божески — по московским меркам

— Пацаны, а зачем тут талоны? Вроде, все есть на прилавках.

— А это чтоб кацапы, такие, как ты, все не сожрали!

Высказав всё это, пацаны все-таки дали стрекача.

…

Украинцев я пока объел ровно на белый батон и две бутылки кефира — но еще не вечер. Положив все это в авоську, я приобрел довольно неформальный вид. И с этим, немного утолив голод, продолжил прогулку по Киеву…

Да… а неплохо тут живут, однако. По крайней мере, по продуктам уж точно.

Навстречу попался Москвич 2140. На лобовом стекле — тоже сине-желтая наклейка. И вон, на балконе. Похоже, их немало в городе.

Долго ли, коротко ли — вышел на Комсомольскую площадь. Это своеобразный центр Киева, в эту площадь — как реки в море, впадают сразу несколько рек, здесь начинается знаменитый Крещатик. Бросилось в глаза какое-то столпотворение и милицейский бобик. Я подошел посмотреть. Какие-то палатки, штук пять, около них — какие-то люди лежат на одеялах, самодельные лозунги — «Мы голодуемо!» Милиционеры ничему не препятствуют и стараются не смотреть в ту сторону — голодующие и окружающие их люди тоже не замечают милиционеров, все живут своей содержательной жизнью. Бросился в глаза еще один лозунг — «Геть КПРС!»

Ну, это мы еще по Москве проходили. Долой КПСС — как без этого.

Ничего особенного не происходило — милиционеры стояли, голодующие голодовали, оппозиционеры тусили около голодующих. Я начал подниматься вверх, по узкой Институтской улице. Бросился в глаза таксофон²⁹ на стене, питался он, как оказывается монетами, все еще монетами. Это хорошо.

Бросил несколько монет, набрал номер.

— Алло.

— Дмитрий Александрович?

— Да, кто это?

— Вам привет из Варшавы.

— Из Варшавы?

— Да, из Варшавы.

Молчание.

— Ваш дядя из Варшавы сказал, что я смогу к вам обратиться.

Снова молчание.

— Дмитрий Александрович?

— Станция метро Комсомольская. Оттуда позвоните…

Ясно. Интересно, с чего это народ тут такой… зашуганный. И одновременно — наглый. Вот правильно сказано — советской власти нет.

Я повесил трубку и пошел в метро. В Киеве, кстати, очень интересное метро — некоторые выходы станций встроены в дома, причем иногда они на разные улицы выходят. Не везде такое увидишь…

…

Станция метро «Комсомольская» — это первая станция метро, которая появилась на левом берегу Днепра. Для того, чтобы провести ее — построили огромный метромост, ставший символом Киева. На пути на левый берег — мост опирался на остров и там тоже была остановка — Гидропарк. Народа там выходило немало…

«Комсомольская» — станция крупная, это настоящая транспортная развязка. Здесь и метро, и трамвай и автобусы. Бросилось в глаза, что вместо привычных по Москве «Икарусов» в центре и Лиазов-скотовозов на окраинах — тут немало ЛАЗов. Видимо, поддерживают местных, ЛАЗ — это на Западной Украине, насколько я знаю. Звонил я долго, никто не ответил.

Только тут до меня дошел смысл трюка — кто-то уже следит за мной. Как раз потому, что я подошел к телефону и звонил.

Появилась такая здоровая спортивная злость. Ладно…

Сбежал вниз. Тут построена очень хитрая, транспортно-пешеходная развязка, хвост можно здорово помотать. И хотя этот город для меня чужой, я мало что знаю про него — мне ведь не срываться с хвоста надо, а выявить его. Это проще.

Но все получилось намного проще, чем я предполагал.

— Закурить есть?

О, господи… что бы шпана без этого вопроса делала.

— А кто спрашивает? — с наездом ответил я. Моментально просчитал — прикид братковский, морда лица незнакомая, вот и пристали. Вон — рынок, а это — шпана, его держащая. Вляпался.

— Ва… москалик…

…

— Далеко забрался.

— Тебя не спросил.

— Хамит… — констатировал долговязый, а в следующую секунду удивленно хрюкнул, падая на колени.

— Ах ты, с…

Удар пришелся в пустоту — я проскочил в пробитый проход, бросился бежать по ступенькам. Один из бандитов, самый лихой — перескочил через пролет, но ударить меня не успел. Я толкнул его, и он не удержался, закувыркался, ударившись головой о ступени.

Со спины заорали.

Я перебежал дорогу прямо перед трамваем. Ломанулся на проезжую часть.

— Стой, с…а!

Я увернулся от машины, оглянулся — за мной бежал только один. Остальные — бежали к машине.

Так, значит…

Я немного сбавил темп — а потом развернулся на сто восемьдесят и ринулся навстречу бандиту. Тот перестроиться и встретить меня не успел — я ударил с проносом, не может быть, чтобы пару ребер не сломал, может, и легкое проткнуто. Еще один клиент «Скорой»…

Почему я так жестко? А я их ненавижу. Мразь бандитская, лимита, чушки — почувствовали слабость, и вылезли из своих подвалов. Работать не хотят — а вот жить хотят красиво и за чужой счет. В армию тоже не идут. Так что — на инвалидность их самое то. Их ломать надо, пока они по-настоящему не обнаглели.

Побежал дальше. За мной никто уже не гнался, я побежал в жилые кварталы.

…

Больше там оставаться было нельзя, контакт был сорван, и меня теперь могли искать по всему левому берегу. Я вывернул куртку — она у меня была двухсторонняя, с другой стороны черная болонь. Уходил неожиданно — сел на речной трамвайчик, потом — пересел на другой. Так и ушел.

Самое удивительное, что хлеб и кефир остались при мне. С ними я и притопал под вечер в гостиницу МВД, внеся разнообразие в скромное меню тамошней столовки. Это раньше, говорят, балык не балык — а теперь и кефир за роскошь считается. Дожились.

Все всё сделали, один я обломался. Бобров с Серегой забрали дело, Дамир — самый хозяйственный из нас — отметил командировочные, заселился, забил номера, и даже ужин организовал. Дело было при нас, но обсуждать его в помещении — дураков нема. Не знаю, как у киевских коллег с аппаратурой — а у нас в Москве все прослушивается. Поэтому — вышли на свежий воздух, покурить типа.

— Дело — п…ц, — сказал Бобров, самый опытный и много повидавший опер. — Представляешь, огнестрел, — а они даже баллистику³⁰ не назначают.

— Ну, если сверху поступила команда дело закрыть, — примирительно сказал я — зачем ж… рвать? Закрыли да в архив сдали, все дела. Упрощенчество, опять же.

— Это не упрощенчество. Это лодырство, хрен знает какое…

— Посвети…

Я пролистывал дело. Папка была тощей — постановление о возбуждении, протокол осмотра, фототаблица³¹. Поработали, конечно, ахово — ни одной экспертизы в деле, кроме судебно-психиатрической. Ни одного протокола допроса. Сразу идет обвинительное заключение, дальше уже результаты судебно-психиатрической. Шизофрения, подозрение на белую горячку. Чего и следовало ожидать.

Стоп.

— А что, наркоманы тоже белой горячкой страдают? — недоуменно спросил я. — Короче, кому-то из нас дело надо постоянно носить с собой. Оно вон, какое тощее — не отяготит. Все. На боковую.

Номер в милицейской гостинице был убогим — но нам ничего не надо было кроме кровати. Я уже начал раздеваться…

Бах!

Глухой хлопок за окном, стекло вдребезги, противный звон и свист. Я успел оказаться на полу раньше, чем сообразил, что к чему. В Кандагаре, который под постоянными ракетными обстрелами душманов — сначала падаешь, потом соображаешь.

Гладкое? Обрез.

Опрокинул стул, выдернул из кобуры пистолет. За спиной хлопнула дверь, я провернулся на полу, прицелился.

— Э, э, э… — это был Бобров — это я. Живой?

— На пол! Ложись!

…

Обстрел гостиницы МВД — происшествие чрезвычайное, к месту происшествия прибыла группа из министерства, из ГУВД Киева люди были. Отчаянно хотелось спать и не было кофе — но я держался… не первый раз. Подъезжали Волги…

Стреляли с улицы, один раз. Стреляную гильзу не нашли — значит, переломка не полуавтомат³². Скорее всего, обрез, его можно под одеждой спрятать. Дожидаться проблем стрелок не стал и быстро убежал — машину я не слышал, мотоцикл — тоже. Вряд ли хотел убить — просто пугал. Но что характерно — он знал, в каком номере буду именно я.

Видать, кому-то очень не понравилось то, как борзо мы взяли темп.

Приехал и Беленко, вместе со всеми походил, посмотрел. Потом — подошел ко мне.

— Лихо начинаете.

— Что именно?

— В окно выстрелили. На левом берегу — драка была, хлопец при смерти.

Я насторожился.

— Не понял.

— Родственник из Варшавы.

Я посмотрел Беленко в глаза — а он в мои. Из-за темноты — глаза были непроницаемо черными, как у вампира.

— Он вас ждет. Волга, номер семьдесят — ноль три. На той стороне улицы. Справа, во двор.

Я кивнул. Когда Беленко отошел, поймал глазами взгляд Сереги, сделал знак, понятный афганцам. Он означал — прикрывай.

…

Киевские дворы…

Каждый город — знаменит чем-то своим. Москва — это Кремль и переулки, не улицы, а переулки. Ленинград — это, конечно, старый центр и Нева. Киев — это дворы.

Черные, один не похож на другой, неправильной формы, с киевскими котами, часто ниже на этаж, а то и на два, чем улица — Киев очень холмистый город. Весь центр Киева имеет либо старую, либо сталинскую застройку — и потому дворы тут очень своеобразные. В один из них я и шагнул — перед этим сняв с предохранителя Стечкин, и дослав патрон в патронник.

Волгу я заметил не сразу — она стояла так, что мусорные баки ее прикрывали. Я пошел к ней — но обогнул баки со стороны газона, а не по асфальту. Если в меня будут стрелять — я это дело им затрудню а если за баками кто-то прячется…

Но за баками никто не прятался, и выстрел тоже не прогремел. Волга стояла в темноте, черная, неподвижная, со спецантенной радиотелефона сзади. Я подошел, постучал в стекло. Щелкнул внутренний замок…

Внутри было тепло. Накурено.

— Добрый день, — сказал я

— Вы от кого?

— От генерала Герасимова. Может, зажжем свет? Прогуляемся?

— Не надо света. И гулять не надо. Так поговорим.

Человек, который меня вызвал — сидел сзади, а я — спереди, справа. За водительским местом — никого не было.

— Хорошо. Прошу прощения за «Комсомольскую», там были… непредвиденные обстоятельства…

— Это вы так считаете?

Голос был явно командным. Лет пятьдесят, звание не ниже полковника. Судя по антенне радиотелефона — генерал.

— Тогда мне придется предположить, что шпану подослали Вы. Чтобы меня проверить.

— Возможно. Киев, город маленький.

— Алексей Алексеевич сказал обратиться к вам. Мы расследуем убийство заместителя министра Щекуна.

— Дошло, наконец.

— Простите?

— Дошло, говорю. Да только поздно.

— Не понял.

— Что вы не поняли? Здесь уже другая страна, не СССР. Идет ползучий государственный переворот, наши коммунисты оказались намного умнее, чем ваши олухи из ГКЧП с танками. Если не можешь остановить движение — его надо возглавить. Они стакнулись с РУХом³³ и теперь ведут Украину к полному отделению от Союза. Это всего лишь вопрос времени, все уже решено.

Я не поверил.

— То есть… как к отделению от Союза?

— А вот так. Хватит глупые вопросы задавать. Вы что думаете, здесь Россия? Ошибаетесь. Бандеровцы еще в пятидесятые годы приняли решение свернуть вооруженную боротьбу и сделать ставку на проникновение в органы власти. Львов уже полностью в их руках, там над горисполколмом сорвали красный флаг еще в девяностом, повесили жовто-блакытный. Сейчас они ведут работу в Киеве. Работают с офицерским составом КГБ, МВД, армии. Потихоньку отзывают своих с территории Союза. Председатель местного КГБ — полностью их человек, стойкие националистические убеждения. Командующий КОВО — скорее всего, тоже. Организована Национальная гвардия — фактически это отряды боевиков Верховного совета, там и националисты, и афганцы, кого только нет, и снабжаются они получше, чем милиция. Своя рука владыка, как говорится…

— Заместитель министра Щекун — тоже их человек?

— Нет, как раз нет. Он послал в Москву информацию о связях коммунистической партии Украины с националистическим подпольем и мафиозными структурами. Все то, что никогда не попадало в Москву через официальные сводки. Все то, что покрывалось годами. О том, что лагеря подготовки в Карпатах — действуют как минимум с восемьдесят девятого года, а после августа девяносто первого — они появились и под Киевом. О том, что в них преподают, в том числе действующие офицеры армии, МВД и КГБ. О том, что националисты развернули кампанию проникновения в молодежную среду, создают группы, занимающиеся вымогательством.

— Последнее. Я так понимаю — материал Щекуну дали блатные? Или деловые?

Смешок.

— Тебе сколько лет?

— Тридцать. С чем-то.

— Звание?

— Подполковник.

— Умный. Не по годам. Да, и деловым и братве не по душе оказалось, что нацики их поляну стали топтать, крыши ставить.

— То есть, Щекун был их человеком? — в лоб спросил я

— Кем был Щекун — это уже неважно. Важно то, что он был одним из немногих в министерстве, кто еще не лег под националистов. И вот теперь он мертв.

— Его дочь. У наркоманов что, бывает белая горячка?

Еще один смешок.

— Еще один плюс…

…

— Я одним из первых приехал на место. Ксения была невменяема, совершенно — то что-то орала, то бросалась на стены. Спиртным от нее разило наповал.

— Если наркоман выпьет много водки, что будет?

— Такое нередко происходит — наркоманы, чтобы легче переломаться, напиваются до бесчувствия, надеются обмануть ломку. Симптомы примерно те же самые.

— Что она употребляла?

— Героин.

— Вопрос, откуда она его брала, верно?

Действительно, такой вопрос возникал сразу. Рынок наркопотребления СССР был немалым — но он был специфическим. Ни героиновых, ни кокаиновых наркоманов — практически не было. На первом месте — шло потребление морфина, и морфинсодержащих препаратов — и кое-кто из врачей на этом становился очень богатым человеком. На втором месте шло потребление анаши. Анаша — это пыльца марихуаны, собирали ее весьма своеобразным образом — во время цветения раздевались догола, выскакивали на поле и бегали по нему, затем — аккуратно счищали пыльцу — получалась пыльца вместе с волосками и чешуйками кожи. Все это прессовалось и продавалось как анаша. На третьем месте была марихуана и опиаты, и то и другое — выращивалось в Южном Казахстане и Киргизии. В свое время — СССР занимал первое место в мире по культивации опиумного мака, его культивировали как раз в Киргизии и он шел на лекарства. Учета практически не было, до половины опия шло налево. Сейчас посадки сократили — и лекарств так много не надо стало, появились синтетические опиаты, и ситуация с преступностью вокруг опиума становилась совсем невеселой. Но нигде не было ни кокаина, ни героина. Кокаин — получается из листьев коки, которая растет только на американском континенте. Героин — для переработки опия в героин нужно сложное оборудование. С морфином все гораздо проще, его в аптеках, у врачей достают.

Впервые с героином я столкнулся в Кандагаре — его вырабатывали душманы и направляли в Европу, чтобы покрыть расходы на войну. Сами афганцы героин никогда не употребляли — у них прямо у дома росла отличнейшая конопля, лучшая в мире — набирай, суши и кури. Афганцы так же варили напиток из козьего молока с коноплей. Ходили слухи, что героин отправляют и в Союз в запаянных цинковых гробах — но никто никого за руку не поймал. А чтобы героин был здесь, в Киеве…

…

— Вы поставщика установили?

— Нет. Но наводку могу дать.

…

— Василий Шуляк, учится на юридическом. Четвертый курс. Снабжает всю Могилянку.

— Почему не берете?

— Его отец — руководитель секретариата Кравчука.

Ясно. Как становится ясно и то, зачем нас сюда дернули. Местные правоохранители — они здесь живут, у них дети ходят здесь в школу, они здесь получают квартиры, машины и все жизненные блага. И для того, чтобы на вконец охреневшее местное начальство все-таки была управа — и существуют союзные органы власти. И союзные правоохранительные органы — Генеральная прокуратура СССР, МВД СССР, КГБ СССР.

Только иногда — не срабатывает и это. Видимым симптомом тяжелой болезни всей системы — стало дело Гдляна — Иванова. Когда в деле появился сто тридцатитысячный обвиняемый, следователи поняли, что дальше — вся страна. Начавшееся в восемьдесят втором году с одного честного кладовщика в Подмосковье, который отказался подписывать фиктивный приемный акт на среднеазиатский хлопок, которого на самом деле не было — это дело привело к обвинению руководства целой республики, а нити коррупции — уходили далеко наверх, в московские высокие кабинеты. Это дело, начавшись как уголовное — стало политическим, потому что стало понятно — вся республика живет по каким-то другим, не имеющим ничего общего ни с социализмом, ни с Уголовным кодексом законам. А теперь — меня бросили сюда, пытаясь, видимо, инициировать второе дело Гдляна — Иванова — только по обвинению Украины. Вот только я не хочу иметь с этим ничего общего — даже если в конце светит значок народного депутата³⁴.

— Ясно. Ксению Щекун вообще пытались допросить хоть как-то? В деле нет ни одного протокола допроса.

Вообще то это п…ц. Ну, хорошо, не допросили Щекун. Но как можно было не допросить водителя Щекуна? Коллег по работе его и работе матери? Возможно, Щекуны что-то рассказывали о проблемах с дочерью. Сокурсников Ксении? Возможно, у нее был жених. Вообще ничего не сделали, если бы простому районному прокурору принесли так оформленное дело об убийстве — он бы руки оторвал. А тут — ничего.

— А зачем? Отправили в психушку, оформили экспертизу, признали невменяемой.

— Как, по-вашему, она на самом деле невменяемая?

Мой контрагент по «слепым» переговорам — ничего не ответил

— Где она сейчас?

— В Днепропетровске.

Днепропетровская психушка — была известна на весь Советский Союз.

— Где похоронили Щекуна?

— В урне. Его кремировали.

Еще один звоночек — хотя их до черта уже. Теперь — эксгумацию не проведешь, повторные экспертизы не назначишь.

— А его жену? Как ее звали?

— Марину? Тоже кремировали.

— На основании чего?

— Приказ министра.

— Где пистолет, из которого совершено убийство? Вы сможете его достать?

— Попробую. Он должен быть еще в оружейке министерства. Но это займет время… я не могу светиться.

— Я сам попробую. Кто возил Щекуна?

— Фамилия Заяц. Он до сих пор работает.

— Он с кем-то был близок по работе? Друзья?

— Нет. Очень одинокий человек.

Возможно, так он и упустил дочь.

— У него были личные агенты?

— Да. Теперь это мои агенты.

Дальше спрашивать было бесполезно — ни один опер ничего не расскажет про своих агентов. Все под Богом ходим.

— Насколько можно доверять Беленко?

— То, что он не националист — точно. Но человек мутный. Я держу его только страхом — он немало чего из министерства на дачу утащил.

Ясно…

— Есть еще что-то?

— Да, вот…

Мне в руку попал пакетик. Там было что-то маленькое, твердое.

— Оттуда?

— Да, там подобрал. Надеюсь, пригодится. Здесь — экспертизу делать нельзя.

— Понимаю. Как я могу вас найти?

— Никак. По телефону тоже больше не звоните. Все прослушивается.

— Может, потребоваться помощь.

— Я сам вас найду. Впрочем… здесь в столовой гостиницы. Если я нужен — устройте скандал по поводу мяса.

— Тут его нет.

— Тогда по поводу его отсутствия…

Я кивнул. Говорить было больше нечего, я вышел из машины, аккуратно прикрыл дверь. Пошел в темноту.

Серега был на месте, он на ком-то стоял.

— Оставь его, это водитель.

— Шеф…

Я посмотрел — обрез. Понюхал — недавно стреляли. Получается, этот теневик — приказал своему водителю стрелять по моим окнам, поднял на ноги весь Киев — только ради того, чтобы выманить меня на улицу.

— Все равно, оставь. Это водитель.

— Какой водитель?

— Неважно. Пошли спать…

…

Примерно в это же самое время — под Киевом и в самом Киеве происходили другие, «дуже интересные вещи»…

Сам Киев — это город, стоящий на большой реке, а река — в городской черте и чуть выше — имеет несколько русел, и есть острова. Самый известный из них — Гидропарк, там даже остановка метро есть — но есть и другие острова, в том числе и такие, до которых можно добраться только на лодке. На них отдыхают, купаются… но некоторые из них стоят заброшенные, поросшие кустарником и деревьями. Находясь на острове, можно не привлекать внимания неделями — и в то же время находиться чуть ли не в центре Киева.

Длинная, синяя гусеница — выскочила из тоннеля, загромыхала по переброшенному через Днепр громадному мосту с линией метро. Сам Днепр — батюшка Днепр, ось, вокруг которой здесь вращалось все — величаво катил на юг свои воды.

Было уже темно, поток людей, едущих с правого берега на левый, застраиваемый спальными районами — схлынул, и вагоны шли заполненными едва ли на треть. Среди людей, которые в нем ехали — ничем не выделялся неприметный человек в шляпе и пальто — если он и выделялся, то лишь своей старомодностью — так давно никто не ходил, и не носил шляп. Но этот человек — носил и не потому, что ему было удобно в шляпе. Просто он происходил из Львова, а там многие носят…

— Станция Гидропорт, следующая…

Говорили по-русски.

Он ненавидел русский язык. И русских. Ненавидел не конкретно за что-то, а просто потому, что они — есть. Потому что ненавидели и отец, и дед, и прадед…

Прадед был известным во Львове зубным техником, имел немалое богатство — от него кстати, осталось некоторое количество золота, до которого не добрались чекисты. Деда — сослали в Сибирь после оккупации. За что? А ни за что — просто так… За то что был грамотным, имел в собственности большой дом и землю… этого было достаточно. Парадоксально — но ссылка в Сибирь помогла деду уцелеть, иначе его, скорее всего, отправили бы в концентрационный лагерь нацисты, как еврейскую помесь.

Из Сибири — дед вернулся с русской женой, и маленьким ребенком — его отцом — но не перестал ненавидеть. Он жил тихо, устроился работать истопником — но всегда по субботам, когда они собирались за столом — дед рассказывал одну и ту же историю, чего их семью лишили русские. Почему то именно русские — даже подразумевая «коммунисты» — дед говорил «русские».

Отец получил высшее образование в Львовском политехе, потом преподавал. И тоже — сохранил ненависть к русским и передал ее своим детям — несмотря на то, что вступил в КПСС как только для этого представилась возможность. Своего же сына — он готовил к власти, специально готовил — и ему это удалось.

Возможно, лучше, чем даже он предполагал

Отец всегда говорил — их можно победить только изнутри. Не обращай внимания на всю эту шушеру, певцов, музыкантов, журналистов, диссидентов. Надо вступать в партию, надо идти во власть. Отец — уже понимал систему до последнего винтика, и потому своего сына провел через нее виртуозно: год рабочего стажа, потом партком на предприятии, потом горком партии, потом — снова на руководящую должность в одном из городских предприятий, потом…

Отец и дед говорили: страна оккупирована врагом. Каждый, кто говорит по-русски — пособник этого врага. Украинец, который говорит по-русски — не является украинцем. Киев — город, которому только предстоит стать столицей Украины, а пока столица — в экзиле³⁵, и столица эта — Львов. Он, как львовянин — должен сделать все для того, чтобы сделать и Киев, и другие города Украины — по-настоящему украинскими.

Он и делал. Что мог. Но в отличие от национал-романтиков он понимал, что предстоит тяжелая война на два фронта — с Центром и с собственными национал-предателями.

Нужный человек — ждал его в темноте, у самой лестницы, которая вела с метроплатформы в парк. На нем была кепка — знак того, что его никто не контролирует. Это был их общий сигнал опознания — непокрытая голова означала провал.

— Слава Украине.

— Героям слава!

Человек в пальто и шляпе достал из своего дипломата довольно толстый конверт — судя по очертаниям, там были деньги.

— В Киев прибыла группа из центрального аппарата МВД. Их старшего надо убрать.

— Как?

— Вглухую, но осторожно. Сделаешь под бандитов… у тебя же полно стремящихся под рукой…

— Мента убрать — человек в кепке покачал головой — да за это знаешь, что сделают. За это всю братву раздраконят.

— Не раздраконят!

…

— На Богомольца он мешает не меньше, чем нам. Ничего за это не будет, я гарантирую. Исполнителей подбери… не наших, чтобы их потом убрать можно было. Понял?

— Понял.

— Вот и хорошо. То, что в конверте — тебе. За дело и вообще… от Провода.

Человек в кепке открыл конверт

— У… марки… этот хорошо.

— Да, марки³⁶. Только будь осторожен с ними, не светись.

— Не учи моченого.

Человек в кепке — глумливо откозырял и отступил в темноту. Человек в шляпе — сплюнул и какое-то время стоял… потом зашумел поезд, и он пошел обратно на платформу. Стемнело — а ночью на Гидропарке было небезопасно.

Уже на лестнице — его остановили

— Простите…

Он обернулся. Его догонял милиционер, чуть поодаль — бежал один.

— Лейтенант Смитренко, ваши документы…

Он достал красную корочку — удостоверение депутата Верховного совета Украины. Милиционер прочитал, козырнул

— Извините.

— Что произошло? — начальственным тоном спросил он

— Попытка изнасилования — сказал милиционер — девчонку в кусты затащили, хорошо, успела закричать. Ищем…

— Бардак… — сказал он таким тоном, как будто не имел никакого отношения к состоянию дел с преступностью в Киеве

— Еще раз извините…

…

Та же самая фотография, того же самого человека — сейчас лежала на столе в еще одном месте — в одном из зданий УКГБ Украины — которое квартировало в зданиях, построенных еще во времена недоброй памяти Лаврентия Павловича. Того самого, про которого Московский комсомолец рассказывал, как он школьниц насиловал — в прошлом месяце был номер.

Но сейчас было не до школьниц…

… Дедков Александр Владимирович, подполковник милиции, шестой спецотдел МУР. Специалист по борьбе с бандитизмом и организованной преступностью. За ним — взятие Козыря и его группы, разгром Кунцевской группировки и группы Вакара — там три человека получили высшую меру. Судя по данным наших друзей из Москвы — инициативен, цепок. Купить его невозможно. Служил в Афганистане, далее был прикомандирован к Оперативной группе по Нагорному Карабаху. Отозван по неоднократным настоятельным просьбам армянской стороны вследствие любви к крайним мерам и решению проблем с федаинами афганскими методами…

Принимавший доклад полковник КГБ — едва заметно поморщился: доклад был плохо структурирован, докладчик постоянно перескакивал «с пято на десято». Еще пару лет назад — такой докладчик с треском вылетел бы у него из кабинета. Но сейчас не те времена. Идет перетряска органов, профессионалы уходят, вместо них — в центральный аппарат подтягивают оперов с мест, часто ничего не умеющих, кроме как анекдотчиков и антисоветчиков профилактировать. Для того, чтобы удержаться — требуется хронический прогиб спины, верность начальству и идее Независимой Украины.

Сам полковник — Полкан, как его некоторые называли — оставался скорее по инерции, ему было надо добрать всего два года выслуги до пенсии, и сам он — именно этим оправдывал свое пребывание в стенах этого здания. Новые хозяева этого здания — Полкана недолюбливали, но терпели, потому что кто-то должен был и работу работать в условиях, когда почти каждое назначение обуславливалось личной и политической лояльностью. В этих условиях Полкан, в свое время бывший нелегалом в Англии, сумевший уйти после провала, вызванного предательством Гордиевского и направленный в киевский аппарат дорабатывать до пенсии — был почти что асом.

Что касается Независимой Украины — у Полкана были в отношении этого чувства двойственные. Он видел, как все прогнило в Союзе сверху донизу — а сравнивать было с чем. Он видел все безумие, цинизм и лицемерие новой религии, называющейся коммунизм — все ходили на партсобрания, но только выйдя — начинали тырить помаленьку. Он видел, что страна, усилиями Горбача — отправлена в пике и продолжает пикировать — жрать нечего, мыло по талонам как в войну, продукты можно купить лишь из-под полы или в кооперативных магазинах — ну или на рынках, законных или незаконных — втридорога. Он видел, что все судорожные усилия центральной власти — нацелены не на то, чтобы вывести страну из кризиса — а на то чтобы удержаться у власти любой ценой. Все что интересует Горбача — это власть.

Он понимал так же и то, что одной — Украине наверное, будет проще выбраться из той ямы с дерьмом, в которой они находились. Господи… ведь на Украине столько земли, и какой земли — палку воткни — прорастет. Есть исследование немцев, они провели обследование всех пятнадцати союзных республик и пришли к заключению, что именно Украина имеет наибольшие шансы на успех в случае если станет самостоятельным государством³⁷. Да и… крови льется много… Нагорный Карабах, Приднестровье, Таджикистан… того и гляди…

С другой стороны — Полкан отчетливо понимал, КТО ведет их к независимости. Первый секретарь ЦК КПУ, бывший секретарь ЦК по идеологии Кравчук. Бывший глава украинского госплана Фокин. Председатель УКГБ по УССР Марчук — один из скрытых, но последовательных незалежников. Полкан понимал, что в отличие от России, где обновилась вся команда — на Украине коммунисты пытаются любой ценой сохраниться во власти и перекрашиваются в незалежников. Но это же — лишает Украину всякого щанса на успех в будущем — если вести ее в будущее будут те же самые люди, что завели в яму с дерьмом.

И так, Полкан, хорошо поработавший на «холоде» оперативник — стал склоняться к радикальным националистам, которые были новыми лицами в изрядно засаленной украинской политической колоде. Черновол. Стус. Лупинос…

Со стороны украинских националистов из УНА-УНСО — так же были рады видеть в своих рядах опытного разведчика и контрразведчика. Так — Полкан, советский офицер, ради Родины рисковавший двадцатью годами в британской тюрьме — незаметно для себя самого превратился в главу службы беспеки Провода. Провод — так назывался центральный совет Украинского националистического подполья.

Полкан же — завербовал изрядно людей в самом КГБ. Благо Марчук, этот скрытый незалежник — последовательно вычищал из органов тех, кто был за Союз (стоял на позициях Богдана Хмельницкого, как говорили в Киеве) и давал ход скрытым сепаратистам. А Полкану же оставалось только парой добрых бесед поселить в неофите уверенность в том, что Украина — Украиной, но власть бывших коммунистов надо полностью сносить как в Польше, а самих коммунистов — люстрировать.

— Для чего он сюда приехал?

— Центр заново открывает дело Щекуна.

— Кто конкретно в центре?

— Генеральная прокуратура. В рамках надзора за следствием.

Полкан тут же понял ошибку — она носила процедурный характер, но от этого не легче. Пока дело было открыто — Генпрокуратура имела право только проверять его ход, но само дело — не могло покинуть Украину. Как только они закрыли дело — Генеральная прокуратура Союза получила право забрать его себе в порядке надзора. И открыть заново — если не понравится. Надо было его тянуть, а не закрывать — поспешили они.

— Уже открыли?

— Да.

Полкан потер подбородок

— Собирайте материал по Дедкову и его людям. Кабинеты, телефоны, гостиничные номера — на прослушивание.

— Уже поставили, но…

— Что — но?

— Опытные. Все разговоры только на улице. Двое из группы Дедкова — работали в Молдавии, сам Дедков — в Карабахе, знают что к чему.

Что к чему — это значит, что в национальных республиках милиция, КГБ, порой и партийные органы — работали против Центра, и его посланцам — приходилось работать как на оккупированной территории. Подментованные «Народные фронты» начинали подменять собой законную власть, и уже было непонятно, кто чей агент…

— Попробуйте их подставить. Баба… скандал… что угодно.

— Волки опытные — с сомнением сказал докладчик — не клюнут.

— Я за вас все должен делать?! — психанул Полкан — дети и внуки подполья, мать твою!

— Нет…

— Не нет — а никак нет.

— Никак нет…

— Все, делай. Дедкова — скомпрометировать любой ценой.

— Есть.

— Иди… не буди зверя.

Выйдя в коридор — докладчик оглянулся на закрывшуюся дверь, зло прошипел.

— У… отродье кацапское… чтобы х… на лбу вырос!

…

В то же самое время — человек в кепке сидел в старом, но ходком, с трехлитровым мотором «Опель-Омега». Подсветка была включена, распотрошенный конверт — валялся на соседнем сидении. Деньги, поверх — фотография.

Человек в кепке — бил кулаком по рулю и монотонно повторял:

— С..а… С..а… С..а…

Примечания

22

Политический анекдот времен Брежнева — тогда вообще был расцвет такого искусства как искусства анекдота (не знаю, есть ли такое понятие на других языках). Л.И. Брежнев — родился в соседнем Днепродзержинске, но карьеру Первого секретаря еще до войны начал в Днепропетровске. Потом, когда он был генсеком — благополучие Днепропетровска (и Киева) базировалось не столько на самом Брежневе, сколько на большом количестве украинцев в высших эшелонах власти. Происходило это потому, что РСФСР — не имела своей компартии и не имела возможности отстаивать свои интересы напрямую. Поэтому коммунистов РСФСР фактически представляли коммунисты Украины, второй по значимости делегации, немало получая взамен. Как, например, объяснить то, что в Украине было построено треть атомной энергетики Союза? Громадный каскад ГЭС? В Харькове, который даже не был столицей союзной республики — построили метро из трех веток. А ведь коммунисты Украины перед распадом выторговали еще больше — началось строительство метро в Днепропетровске, планировалось метро во Львове и в Донецке…

23

Длинное, зеленое, пахнет колбасой — что это? Электричка из Москвы.

24

Выбрасывали — то есть внезапно ставили в продажу. В позднем СССР нельзя было просто пойти и купить что-то — товар появлялся на полке, тут же выстраивалась очередь и сметали все. Причем — никто не знал, какой товар и когда появится. Отсюда же название плетеной сетчатой сумки (полиэтиленовых пакетов не было) — авоська, то есть сумка, которую берут с собой в расчете на то, что авось удастся что-то купить. Дефицит — это состояние рынка, когда чего-то не хватает. В позднем СССР дефицитом были самые простые вещи, типа носков или сигарет.

25

Талоны — еще одна примета советской торговли. Чтобы наладить хоть какое то нормальное распределение продуктов и остановить спекуляции, в СССР были введены талоны, причем не только на продукты питания, но и на промтовары. Талоны печатались на простой бумаге и заверялись печатью предприятия, которым они выданы, массовое распространение подделок останавливало только малое количество копировально-множительной техники. Талоны выкраивались из талонного листа или книжки и нанизывались на специальную подставку с гвоздиком у кассы. На Украине, чтобы москали не съели все сало, пошли еще дальше — ввели так называемую «книжку потребителя».

26

В СССР почему то универсальных продовольственных магазинов было мало, и чтобы купить хлеб — надо было идти в магазин «Хлеб», а молоко — «Молоко». Подобный бред был везде и кругом.

27

Сильным толчком к развитию торгового подполья в СССР — послужил сухой закон, моментально приведший к образованию миллиардных черных рынков водки, самогона, сахара. Выражение «час волка» пошло от того, что алкоголь разрешили продавать с 11.00. В это время на часах на кукольном театре Образцова в Москве — появлялась фигура волка.

28

В СССР была купюра три рубля, зеленого цвета.

29

Таксофон — общественный телефон, распространенный вследствие отсутствия сотовых. Питался он монетами, затем в связи с инфляцией появились таксофоны на жетонах, затем, последние версии — на специальных карточках. Потом, в связи с развитием сотовой связи, все таксофоны были демонтированы.

30

Баллистическую экспертизу.

31

Фотографии с места происшествия, наклеенные в особом порядке.

32

В СССР не производились помповые ружья, потому ГГ не упоминает их — а вот полуавтомат был. Самое интересное, что Ижмех еще в 70-е разработал Иж-21, но в серию их не пустили.

33

РУХ — легальная националистическая организация, сначала поддерживавшая перестройку, а потом взявшая курс на отделение Украины от СССР. Но несмотря на позиции в интеллигентских кругах — РУХ ни разу не сформировал правительство Украины и ни разу не был правящей партией Украины. Вначале он раскололся, а потом, после гибели его харизматичного лидера Вячеслава Черновола — сошел на нет. Черновол — участвовал в президентских выборах в 1991 году на Украине — но получил только двадцать с небольшим процентов голосов — после семидесяти у Кравчука.

34

Тельман Гдлян стал народным депутатом СССР. Дело, известное как «узбекское» развалилось вместе с развалом СССР, тех, кого успели осудить — перевели в Узбекистан для отбывания там наказания — и с триумфом освободили. Узбекское дело сыграло важнейшую роль в развале СССР, став одной из причин восстания региональных элит. Известно, что точно такое же дело готовилось и против руководства Украины.

35

В изгнании.

36

Евро тогда не было. Место Евро в обменниках занимали дойчемарки ФРГ, которые использовались для накоплений наравне с долларом.

37

Это лишь одна из многих граничащих с шизофренией историй, гулявших по Украине в 90-91 годах. Аналогичная история ходила про клад гетьмана Полуботка — будто гетьман положил золото в Банк Англии, с условием, что его можно будет выдать, только если Украина стала независимой, и сейчас процентов на него набежало столько, что на каждого жителя Украины причитается по несколько десятков тысяч долларов США. А осенью 1991 года после путча ГКЧП служился странный пожар на Чернобыльской АЭС и одновременно с этим поползли слухи будто Россия собирается нанести по Украине ядерный удар (?!!!). Вот в такой атмосфере — Украина решала вопрос о своей независимости.