История без отрицательного героя

Александр Гринь

Детективная повесть о тонкой грани между добром и злом.«Из каждого человека можно сделать подлеца так, что он и сам этого не заметит…».«В истории нет отрицательных героев, есть – только уроки истории…».

Подполковник Семёнов

К вечеру они подъезжали к посёлку. С высоты последнего пригорка Владимир заметил невдалеке несколько десятков скучившихся бараков с узенькими прорезями окон. Ощущение сказки, навеянное тайгой, не сразу отпустило его. Издалека в наступающих сумерках серые приземистые строения показались ему похожими на огромных хищных зверей, злых и униженных колючей проволокой, которая опутывала их унылую стаю со всех сторон. Но, может быть, так показалось из-за общего своего нынешнего настроения.

— Там контора…, — буркнул шофёр, неопределённо махнув рукой в сторону, и, когда Владимир спрыгнул с подножки, поспешно газанул, выплеснув на сапоги Владимиру струю грязи из разбитой колеи. Твою мать! Разозлился Владимир. Что ж так не везёт! Отряхнувшись, закинул вещмешок за плечо и побрёл по обочине по направлению к самой большой избе с красным флагом над крыльцом.

По дороге остановился и оглядел сапоги. Они выглядели так, словно он протопал двести километров по тайге, а не на машине ехал. Так к начальству идти нельзя. Пришлось вырвать пук мокрой осенней травы с обочины и тщательно вычистить сапоги от налипшей слякоти. Он прополоскал их в небольшой и холодной лужице, притаившейся в траве, потом достал тряпочку из вещмешка и насухо вытер кожаную поверхность. Ухоженные сапоги заблестели как две ёлочные игрушки. Вот теперь — хорошо.

Огромное тёмное здание местной конторы встретило его смесью запахов начинающей плесневеть древесины и дыма. В широкой комнате, уставленной шкафами и столами, чувствовалось тепло натопленной печи.

Пробравшись вдоль стены сквозь тёмные сенцы, Владимир нащупал ручку внутренней двери. Отворил и стал на пороге, разглядывая внутреннее содержание горницы с четырьмя столами, заставленной шкафам. Здесь же его встретил хмурый на вид, крепкий, хотя и пожилой мужик, обутый в валенки и в телогрейке, накинутой на плечи. Владимир, не заметив на нём воинских знаков различия, всё же сразу почувствовал начальника. Судя по описаниям, привезённым им из района, это, скорее всего, подполковник Семёнов — главный здесь по госбезопасности.

Владимир, согласно уставной церемонии, звонко представился и попросил разрешение войти.

Он не успел подробно разглядеть этого человека, заметив мельком лишь широкое скуластое лицо с тонкими губами и крупным носом, короткую военную стрижку с уверенной проседью. Ему пришлось быстро отвести взгляд, когда его заметили. Лицо Владимира и начищенные сапоги его Семёнов рассмотрел откровенно и прямо, и не торопясь также неспешно выдвинул ящик из стола. Достал небольшую папку, открыл её, пролистнул несколько документов:

— Твоё личное дело. Владимир Журавлёв, — отличник боевой и политической подготовки. Секретарь комсомольской организации. Направлен к нам по спецраспределению. Всё так?

В интонации слышался скрытый смысл, который невозможно было в уловить в точности. То ли угроза, то ли ирония, то ли похвала. Владимир подтвердил, поборов желание вытянуться ещё прямее перед человеком, в привычке у которого — умение так задавать вопросы.

Подполковник сунул папку обратно в ящик. Затем откинул телогрейку на спинку стула и, словно, потеряв интерес к Владимиру, присел к печке, чтобы заняться дровами.

Владимир осмелился скинуть вещмешок с плеча себе под ноги.

Повозившись с печкой, подполковник устроился на большом, покрытом шкурами диване, коротко приказал:

— Садись…

Владимир растерянно огляделся. Куда садиться то? Присесть можно было либо на диван, рядом с подполковником, либо на стул за большой конторский стол, стоявший посредине комнаты, либо на единственную табуретку, одиноко прислонившуюся к стене. На ней ему пришлось бы чувствовать себя весьма неловко, как перед расстрелом. Спросить что ли, куда сесть? Дурацкий будет вопрос.

— Ну.., — поторопил подполковник, угрюмо разглядывая замешательство младшего лейтенанта.

Владимир подумал, уверенно взял табуретку и перенёс её поближе к дивану, чуть сбоку. Сел. Затем попытался принять позу посвободнее, но не придумал, как это сделать на табуретке. Опустил локти на колени. Стало неудобно, словно он молиться собрался. Тогда он выпрямился и положил ладони на колени. Почувствовал, что так — лучше.

— Ну, что, лейтенант, — сказал подполковник после того, как Владимир перестал ёрзать, — поздравляю тебя с началом службы, хотя, могу догадываться, ты не в восторге от назначения.

— Военный человек должен подчиняться приказам, — осторожно ответил на это Владимир и осмелился второй раз украдкой заглянуть в лицо подполковника.

Семёнов теперь добродушно и насмешливо прищурил глаза и, как показалось, опять скользнул взглядом по вычищенным сапогам младшего лейтенанта.

— Так, но думать тоже приходится иногда, — задумчиво ответил Семёнов, — главное запомни. Зона так устроена, здесь надо всё, что возможно у людей отобрать и запретить. Вот только тогда у них мысли сразу становятся простые и правильные, где поесть и подольше поспать. Вот это самые хорошие, основные и надёжные мысли, и самые полезные для общего дела. А если будешь по-пустому с людьми церемониться — всем навредишь, а себе — больше всех.

Не то ожидал услышать удивлённый Владимир. По неписаным традициям старший по званию начальник, тем более при первом знакомстве с подчинённым, должен был бы за столом сидеть, а не на диване и говорить только лозунгами политпросвета. Например, сначала — о тяжёлых боях, которые ведёт Социалистическое Отечество, а потом от общих задач перейти к конкретным его, Владимира, служебным обязанностям. Будучи секретарём комсомольской организации в военном училище, сам Владимир именно так привык поступать в таких случаях. К чему эта странная философия? Подполковник в упор разглядывал Владимира, словно ожидая ответа.

Сказать было до неприятности нечего. Поэтому, изобразив на лице почтительное внимание, лейтенант предпочёл за благо ничего не отвечать. Рассудил, что, во-первых, молчание — то ли знак согласия, то ли несогласия, а во-вторых, — ещё одному правилу он уже научился в комсомольской организации, — сумеешь смолчать, где надо, и — сойдёшь за умного. Если, конечно, сумеешь. Хорошо и вовремя смолчать иногда премного труднее, чем подходящие слова найти. Но подполковник упрямо ждал. Может, я что-нибудь не так сейчас делаю, начал сомневаться Владимир.

В этот момент, жалобно скрипнув, отворилась потемневшая дверь, и в контору вошли три офицера, один из которых был невысокий майор средних лет. Ушанка держалась на его голове сбоку, не закрывая целиком свежую марлевую повязку на лбу. Тут вовсе сомневаться не приходилось, судя по раскосым глазам, это был начальник зоны по хозяйственной части — майор Еменгулов. Еменгулов глянул сначала на вскочившего Владимира, потом перевёл взгляд на подполковника.

— Принимай, майор, пополнение, — ответил на его вопросительный взгляд Семёнов.

Еменгулов Владимира долго не разглядывал:

— Завтра — быть здесь в пять — тридцать! Идите, устраивайтесь в казарме.

Еменгулов проследовал внутрь конторы, а Владимир козырнул и развернулся и вышел в холодеющие осенние сумерки.

Итак, знакомство с начальством состоялось. Хорошо, или плохо получилось? Одно ясно, — повезло, что сапоги почистил; Семёнову это явно понравилось. Может, оно — и ничего, окончательно решил Владимир по дороге в казарму, ободрённый этой пусть мелкой, но удачей. А где тут у них казарма? Ладно, поживём — увидим.