Доказательство существования

Александр Павлович Зубков, 2018

Действие происходит главным образом в Москве, а также в Подмосковье, Краснодаре и Феодосии, в ХХ веке, в конце восьмидесятых. Главный герой – Сергей, и главное – защита диссертации. Действующие лица – сослуживцы Сергея; вышестоящие; руководство. Летом он едет в санаторий, один, без жены – так положено! И вот его жена, а также еще три женщины оказываются в водовороте происходящего. Эти женщины обладают скрытой болью и желают изменений. Итак – выбор сделан; путь избран, и на нем пришлось понести потери. Но другого выхода не было. Автор коллажа на обложке Зубков А.П.

21

Итак, с чего же все началось? В конце октября появились заказы «Мандат», «Пума», «Кристалл», «Багет»; Батурин как всегда тянул, мялся, не поручал ничего делать, а сам я напрашиваться не разработку не хотел. (Глупо, почему я должен распределять работу? Это дело Батурина, вышестоящего.) С другой стороны, становилось страшновато, потому что я знал, что срочный заказ обязательно обрушится на меня; времени оставалось все меньше. Я только что сделал за Валентину «Корунд» (она болела), и вот спросил у Батурина:

–Что делать в ноябре — «Мандат» или «Пуму»?

–Начинай пока «Мандат», — промямлил Батурин.

Я твердо сказал:

–Буду делать «Мандат», — говоря этим: два заказа в месяц я сопровождать не стану.

Они уехали в Харьков, были там с неделю, приехали в начале ноября; Батурин начал делать «Пуму». «Кристалл» и «Багет» — он попытался перебросить мне обе работы; одну я взял, вторую отклонил. «Пусть у тебя полежит» — так было сформулировано подсовывание ТЗ; он опять молчал о том, кто будет делать какой заказ. И я чувствовал: снова он считает, что я должен сделать все сам; он боится работать, потому, что малокомпетентен и медлителен. В отношениях была натянутость.

Отмечали его день рождения; он вызвался с чтением своих стихов. Там были якобы дружеские шаржи. Лыковой: «Я ее просто поцелую», что и исполнено.

Что касается меня, то здесь он срифмовал со стаканом; что-то там: «Мой друг Фурье! Зачем ты ищешь оригинал, когда изображение — стакан». Лыкова: «Ага, Сережа, верно подмечено». «Я и не знал своей сущности», сказал я; меня покоробил этот выпад.

Когда вышли в курилку, кто-то по какому-то поводу вернулся к этому и сказал, улыбаясь:

–В каждой шутке, как говорится, есть доля истины.

Я заметил:

–Я даже читал так: в каждой шутке есть доля смешного.

Батурин придвинулся ко мне:

–А ты что там говорил, что не понял?

–Я не понимал своей сущности, — сказал я ему четко. — А благодаря вам понял.

–Ну что возвращаться к пьяной шутке, — сказал Батурин.

–Это не я возвращаюсь.

Потом, раздумывая о «шутке», мне все больше переставало навиться это, и к Батурину я проникался неприятным чувством. Это была не шутка, а явно агрессивный выпад, рассчитанный на определенную реакцию; показательным было, что Лыкова его подхватила.

Потом приехал Александр, из Белорусского университета, три дня работал на большой машине, но программу не внедрил, уехал по семейным обстоятельствам. В пятницу с ним собирались остаться работать вечером, но поняли — бесполезно. Жена у него в роддоме. Я показал ему, что должно было получаться в разомкнутой цепи — колебания, у них получалось совсем не то, но он всячески цеплялся за свой результат.

Вошла Лыкова, за ней семенил Батурин. Лыкова крикнула с той половины:

–А вот Сергей закончит работу. Сергей, Батурин уезжает на два дня, тебе передаст свой заказ, сдашь в печать и передашь заказчику.

Строптивость овладела мной; я почувствовал бешенство. Причем, не он просит, а приказ Лыковой, в какой-то ультимативной форме, чуть ли не окрик, как будто я оловянный солдатик. Батурин на меня не смотрел, отводил глаза, я понимал — ему стыдно, он сам чувствует, что последнее время все и так висит на мне, вот Лыкова и взяла инициативу на себя, приказ и точка. Она подошла к его столу, рядом с нами. Я показал, что не хочу за него дописывать, потому что потом еще я бываю виноват: что-то не так сделал. Лыкова заставила его переделывать выводы. Я удивился:

–Последние два заказа так делали, как у него сейчас.

–Вот Лыкова считает, что надо не так, — сказал Батурин.

–В выводах не должно быть никаких ссылок на другие пункты, — сказала Лыкова.

–Но вы же пропустили два последних заказа в таком виде, — сказал я.

Она со смешком, доверительно:

–Это называется один дурак написал, а другой…

–Выводы должны быть компактными, не растекаться мыслию по древу, — возразил я. Возражал, чувствуя взвинченность, желание как-то уязвить их. Александр улыбнулся. А Лыкова конечно тоже взвилась, она не любит ни малейших возражений. Александр стал прощаться, я, пожимая руку ему, сказал:

–Ну, давай. Только функцию Бесселя все же не распечатывай.

Лыкова смеясь, улыбаясь, вдруг брякнула:

–Батурин сказал: Сережа у нас стакан.

(Это ей вспомнился Фурье в связи с Бесселем).

Александр улыбнулся, переводя взгляд с меня на Лыкову, которая сидела красная.

Я почувствовал себя оскорбленным — она это сказала присутствии постороннего человека. Я умолк.

–Зачем обижаете человека, — мягким голосом произнес Батурин, исправляя выводы, сидя спиной ко мне.

–Батурин почему-то подумал, что я обижаюсь.

Александр улыбался, глядя на нас. Потом я думал, надо было сказать: «Александр, ты конечно думаешь, о чем здесь речь. Видишь ли, я пью, пью и пью. Часто бываю на работе пьяным. Правда, странно, не один, но это не важно. Так вот, во время одной нашей пирушки Батурин остроумно срифмовал меня со стаканом».