Наш корякский Рембрандт. Мои встречи с человеком и художником Кириллом Васильевичем Килпалиным и мои мимолетние беседы с ним. Эссе о Человеке и его Времени, о себе и нашем с ним Пространстве

Александр Северодонецкий, 2023

Автором описаны встречи с Килпалиным Кириллом Васильевичем.Автор говорит о Времени, об их месте, начиная с Тополевки, где прошел расцвет творчества, где он творил, и где он страдал от его непризнания.Этих встреч было много, автор делится впечатлениями от оказания ему врачебной помощи при ранении медведицей и он говорит о последовавшем небывалом взлете творчества, когда тот теряет правый глаз – инструмент художника и для него Пространство, и его Мир становится плоским, теряет объемность. Он так страдал от безденежья, от мизерной оплаты его труда и он грозился культработникам, что он закопает на Тополевке все свои картины. В конце автор спрашивает: был ли клад Килпалина К.В. и где он сегодня? В платине ли Левтырынываяма где добыто более 43 тонн платины с 1991 года или в горе Аметистового месторождения где запасено 200 тонн золота и серебра, или его особый клад в самих особенных людях Хаилино?

Глава 11.

О детстве его, о постоянных соблазнах в жизни его, позволивших всё же возникнуть здесь на Камчатке такому уникальному таланту его.

Из Библии

(Книги священного писания. Ветхого и нового завета):

О детстве, о постоянных соблазнах жизни,

и о предначертанном ему Великом Господом Богом, его Величественном Боге, и о его судьбе, и о вечности.

« 7 — Человек несмышленый не знает, и невежда не разумеет того.

8 — Тогда как нечестивые возникают, как трава,

и делающие беззаконие цветут, чтобы исчезнуть на веки,

9 — Ты, Господи, высок во веки!»

Псалом 91 [7]Ис26,10 [8] Пс. 36,2; 128 [9] Иов. 36,26. Пс. 101, 28.

Но его талант, его вся жизнь в Хаилине и на своей Тополевке опровергла саму эту такую ведь простую теорию вероятности, что энергия равна в числителе масса в квадрате деленная на какой-то знаменатель как настоящую науку, так как мы с ним не один раз виделись и общались, и он ведь был, и он по настоящему ведь существовал, он как и мы еще как страдал и он упорно и настойчиво писал и он неустанно рисовал, он рисовал и он писал, и, конечно же невероятно он всегда при жизни страдал, так как был он и гордый, и одновременно он такой был ранимый, как и все северные народы, сильно он страдал от непонимания своих же односельчан, искренне страдал он от долгого непризнания его уникального художественного таланта, откровенно страдал он от отсутствия необходимой и постоянной поддержки, по-человечески он страдал, как и все мы тогда и сейчас тоже ведь страдаем!

Его же энергия творчества, его же энергия его роящейся в его голове мысли не поддавалась описанию никакими энергетическими формулами сегодняшней теоретической, да и всей прикладной физики, никакими законами и даже всеми современными нашими физиологии и нейрофизиологии.

Так как нам ведь непостижимо, из дня сегодняшнего, как в таких скудных, как в таких спартанских условиях, не будучи обеспеченным для жизни самими простыми вещами, человек и одновременно в душе то своей художник неустанно и каждодневно творил, человек и одновременно художник собирал и писал свои уникальные сказки, человек и одновременно художник так ярко и образно выражал интересы своего нымыланского многочисленного племени, своего корякского и алюторского рода.

И сегодня, я убежден и уверен я не одно поколение, если мы будем бережно хранить его наследие, будут радовать его так выстраданные работы, его вымоленные, на далекой Тополевке, им картины, его им же написанные и придуманные им сказки, его воспоминания о былом и даже о настоящем.

А еще, его тогдашнее из 1930 года громкое и только его уникальное уведомление нас долго затем как эхо от стоящих далеко скал катилось по раскатистой и коричневой, заснеженной и первородной его тундре:

— «У!» «И-а!» «И-у!».

— «У!» «И-а!» «И-у!».

— А еще ведь как кричат новорожденные?

— Как же кричат новорожденные в тундре, кожи которых не касалась ни рука акушерки, ни рука врача акушер-гинеколога? Как же кричат новорожденные, которому суждено было стать сыном своего древнего корякского народа? Новорожденные, слегка морщинистую попу которых, как у Рембрандта «Старуха», аккуратно всегда после их родов здесь по традиции растирают белоснежным снегом, чтобы он быстрее вдохнул этот, дающий жизнь обжигающий первым морозом чистый воздух. Как же кричит новорожденный, которого затем завернут в теплую, также дающую жизнь корякскому народу шкуру оленя и который затем, встав на свои пусть еще и довольно тоненькие ножки, пойдет по коричневой тундре и протопчет свою широкую тропу жизни, и не только от Хаилино до самой ведь по-настоящему никому и неизвестной Тополевки, а побывает много раз и в Ульяновске, и во Владивостоке, и в Москве, и в Калуге, и в Петропавловске-Камчатском, и в Палане, и в Тиличиках, и снова в родном Ветвей и затем еще много где…

И эта его слегка морщинистая округлая попа, после белоснежного октябрьского Камчатского снега, на наших глазах превращается в ту удивительную краснощекую «Данаю» того же Рембрандта…, который в нашем сознании сам удивляется как такое преображение может здесь и сейчас же произойти.

— А сегодня это Аня, дочь его родная, его кровиночка, им выстраданная, им деланная, им сотворенная.

— А Дарья?

— Дарья Ивановна, его жена ведь так ему тогда помогала, Дарья Ивановна ведь так оберегала их очаг. И глядя на Аню, рожденную 29 августа 1978 года, фотографируя её сегодня, я вижу его, завороженный радостный и одновременно пронзительно-вопросительный взгляд: как же она теперь пройдет по своему времени?

— Удастся ли ей продолжить его трудное дело и сможет ли она, как и мать его родить, родить тот корякский неповторимый бриллиант, который вырастет в настоящего творца и в настоящего художника?

— Мог ли он знать тогда на это ответ? — вновь спрашиваю я.

— Конечно нет! — уверен в этом я.

— Не знаем ответа и мы его сегодня, так как внуку еще только 14 лет и ему еще расти и расти. Как его ученику Этьенна Павлу Николаевичу, и тому же его племяннику Киму…..

Им всем нужно и много еще страдать, и нужно долго карабкаться на свою вершину, на свой никем еще нехоженый Камчатский высоченный и такой неприступный вулкан. И с высоты которого, стоя на самом краю его огненного жерла можно только и увидеть берега как восточного, так и западного побережья Камчатского полуострова, далекие от Хаилино берега штормового Охотского и ледяного Берингова морей, а также самим увидеть первым на этой земле восход из их морской холодной пучины Солнца и возрадоваться за его такие желтые, дающие тепло и жизнь лучи, пробивающиеся из-за свинцовых низко летящих, как всегда на Камчатке облаков и затем стоя у этого полыхающего земным жаром жерла, можно только тогда познать как свою нелегкую жизнь, так и жизнь окружающих тебя, одновременно радуясь и восхищаясь, что благодаря Господу Богу Я ведь живу, Я ощущаю, Я люблю и Я могу еще любить, Я творю, и Я созидаю!…

— И как мы с вами сегодня это делаем вовсе не задумываясь о философии нашей здешней камчатской жизни, садясь в комфортабельное кресло реактивного самолета и внимательно, всматриваясь с заоблачной одиннадцати километровой высоты на такую далекую землю, на её Елизовские громадные вулканы, обрамляющие эту твою взлетную полосу, и с неимоверной скоростью лайнера, меняющего свои пейзажи и ландшафты только осматривая удаляющиеся от тебя камчатский пейзажи и все бескрайние здешние просторы.

— Да, где ведь Кирилл Васильевич только не был за свою 61 летнюю жизнь? Жизнь, которая некоторым кажется короткой, ведь тот же, автор Гимна России Михалков и танцор Исинбаев и за 90 лет прожили, а кому-то, ведь его 60-летняя жизнь теперь кажется длинной, так как его родные и 40 лет не прожили, это ведь его жизнь, которая одновременно и длинная, и вместе с тем такая же короткая. Она длинная потому, что именно им так много сделано, а одновременно и короткая она у него — потому, что многое из задуманного им же и им же не осуществлено, и дай ему Господь Бог еще хоть один год, или даже несколько лет, сколькими бы своими желто-золотыми, излучающими необыкновенное тепло картинами он нас с Вами порадовал бы как вдохновленный и как обрадованный этой земною жизнью художник.