Прощание

Александра Ангер (2024)

Молодой мечтатель и пожилой самоубийца случайно сталкиваются в уборной торгового центра. В сумке у одного — сигареты, которыми он готов платить за долгую, драматичную историю жизни незнакомца; в папке у второго — рассказы, полные загадочных образов, дурных предзнаменований и утраченных откровений. Эти истории способны изменить представления о мире, любви, добре и справедливости и помочь справиться с горечью утрат… Всем, кроме него. «Прощание» — неоднозначный роман, который создавался 10 лет. Книга для тех, кто пережил (или переживает) потерю близких людей. Это болезненное прикосновение к душе — но оно превращается в крепкие, поддерживающие объятия. Редакция дополнена сюжетными иллюстрациями digital-художницы Ксении Холь.

Тень

В подъезде пахло аммиаком и старыми газетами. Новый железный ящик, от которого она так и не удосужилась забрать ключ, был доверху забит квитанциями на оплату коммунальных услуг и рекламными листовками. Вытащив те из них, что уже норовили выпасть, женщина присела на корточки и закурила. На радиаторе у выхода неподвижно сидел бомж — он приходил сюда уже около месяца. Самые страшные морозы он пережил где-то в другом месте.

Сигарета потухла.

— Есть зажигалка?

Женщина перевесилась через перила, протягивая руку.

— Спички. Забирай.

Бомж положил их ей на ладонь и сел на прежнее место.

Она дошла до квартиры, сжимая в зубах потухшую сигарету, отперла дверь и вошла, подождав немного чёрную тень, медленно плетущуюся следом.

Май, сырой и душный, ввалился в кишащую шорохами прихожую и скользнул дальше. Он пошевелил штрафные талоны на столе, обогнул заваленный одеждой стул и опустился у стопки старых газет на ковёр. Серая и встревоженная, хозяйка дома смотрела в окно, не отличая земли от неба, не видя машин, не слыша вой клокастой собачей стаи. Вглядывалась в свои зрачки, очертания которых проступали в мутной застывшей жиже стекла, и ощущала языком шероховатость изгрызенной верхней губы. Из уголка её рта свесился забытый измятый окурок.

Тень не спешила. Мелькнула у лица, чуть коснулась век, отпрянула, покружилась. Встала за плечом, повернулась в профиль, сузилась до дымки, поднялась к потолку… И вдруг стала всем.

Женщина так и не научилась предугадывать, когда и как это произойдёт, но уже не пугалась.

Она обвела взглядом комнату, покрытую едва заметной дрожащей плёнкой, провела пальцами по лицу, наконец вынула сигаретный бычок и подкурила снова.

«Эта квартира похожа на забитую доверху пустоту». Её передёрнуло.

Тень сгущалась то там, то здесь. Копировала формы, лилась по столу, укрывала, обволакивала. Солнце провалилось за горизонт, отдав ей и женщину, и её дом, и все предметы в нём, один за одним.

Краски чернели и умирали, корёжась, как пластик в огне. С сигареты опадал пепел, оставляя седые дорожки на обтянувшей острые колени траурной юбке. Темнота шевелилась. У дверного проёма показался силуэт собаки. Он скользнул вдоль стены, покрутился волчком, помотал головой, тряхнув ушами, чуть присел, прогнулся, прыгнул и скрылся в грязно-жёлтом свете уличного фонаря. Женщина поморщилась, приоткрыла рот, запрокинула голову. Из угла выкатился резиновый мяч, и она тихо завыла.

Сцена очистилась: стена была серой, статичной. Ничто не дышало, не трепыхалось и не дрожало. Хозяйка знала, что за её спиной сливаются, закручиваясь в спирали, новые судьбы, десятки историй на выбор, десятки нитей, которые Тень извлекала не то наобум, не то, напротив, с удивительно тонким расчётом, чтобы сплести очередное своё вечернее представление.

— Хороший ты психолог, дорогуша…

Язык, казалось, опух от сигарет. Слюна стала вязкой. Вместо гланд — склизкие горькие камни. Ночь только начиналась.

Тень любила интро. Любила калейдоскопы. Любила управлять временем. Выбрасывала образы и детали, как костёр выбрасывает искры, сливала их в большие фигуры, которые обтачивала и наполняла жизнью до тех пор, пока они не входили в трёхмерное пространство. Отдельным она давала голос, тот самый голос, особенностей которого не вспомнишь, пока не услышишь.

Она возвращала ушедших друзей, воскрешала мёртвых, озвучивала фразы, от которых становилось щемяще-радостно и тошно.

— Боже, ты совсем большая! Иди, иди сюда, я поправлю юбку. Вот так, прикроем немного твои колени. Они худоваты. И ты знаешь мальчиков. Они все думают об одном.

— Мам, хватит. — В голосе слышалось озорство. — Папа тоже был мальчиком.

— Особенным мальчиком, зайка. Именно поэтому его уже нет с нами.

— Ты опять плачешь? Хочешь, я никуда не пойду?

— Не говори ерунды. Иди, потанцуй хорошенько. Только ничего такого не пей, ни у кого не бери…

— Таблеток, жвачек или пастилок. Я знаю, мам. Спасибо.

В коридоре звякнули ключи. Дверь не могла открыться, но по ногам потянуло холодом. Пятки опёрлись о подоконник.

— Ушла! Люблю тебя!

«Твою мать!»

Резкий запах жжёной шерсти отрезвил её. Хозяйка квартиры стряхнула мерцающую точку с юбки, привстала, расстегнула молнию, с трудом заведя руку за спину, и вышла в кухню, подтягивая резинки чулок. Угол столешницы, обжитый журналами и кофейными кружками, вонзился в кожу чуть повыше бедра.

— Уууу! Такая дюймовочка и такая неуклюжая!

Под припыленным абажуром засветились медали. Мужчина выложил из кармана несколько конфет, почесал щёку и присел у входа, прислонившись затылком к дверному косяку.

— Иди отсюда. Я ещё не закончила. Тебе нельзя смотреть. Кыш!

Собственный голос обрушился на неё, как груда камней. Боль под грудью становилась невыносимой, отвлекая от непрекращающейся пульсации в бедре.

— Мне всё равно, как это выглядит. Я, может, уже люблю этот торт любым. Только дай попробовать крем. Немного. Не жмотись, ну. — Фигура подалась вперёд. — Меняю конфеты на крем. Всё по-честному.

Тишина прокатилась по дому страшным валом, ударила в окна, мелкими пузырьками осела на стенах. Тень выжидала. Давала подумать, отдышаться, вспомнить. Обползая чашки, уходя в сток, вытекая из телефонной трубки, она наблюдала и тактично молчала.

— Ладно, минуту. С-с-с… — Она втянула воздух, прижав язык к нижним зубам. — Будет синяк наверняка. И всё опухнет, и в эти твои любимые штаны я точно не влезу. Они обтягивают даже то, чего у меня нет.

В холодильнике включился свет. В ящике для овощей нашлась одинокая банка с консервами. Свинья с отмокшей этикетки держала в копытах большой букет полевых цветов и выглядела тошнотворно нелепо.

— Меняю ложку крема на правильный ответ. Вопрос не такой сложный, ты справишься.

Руки стали слабыми и чужими. Рот наполнился горечью. Такой же, какая преследует после случайно пережёванной апельсиновой косточки.

«Ты женишься на мне?» — вот что следует сказать теперь. Посмотреть в землистое лицо, выбрать позу смелую, почти вызывающую, и принять ответ, как ребёнок принимает волну, что в разы больше, чем он сам.

— Ты знаешь, что ты мёртв?

— Не понял. — Он говорит так же, как тогда. — При чём тут вообще это? Ты снова ищешь повод поругаться?

Как страшно. Как смешно.

— Ты. Знаешь. Что. Ты. Мёртв?

Окно не поддалось, и женщина шумно втянула густой квартирный воздух, опершись на подоконник. Следы копоти на ладонях. Ровно там, где мог быть розовый сливочный крем. Точно там. Как иронично.

Фигура качнулась и поплыла к ней, не касаясь пола, чуть позвякивая наградами, тормоша волосы, нервически ощупывая некогда рассечённый конопатый нос.

— Я знаю это, родная. Но знаешь ли ты?

Её затылок соприкоснулся с чем-то тёплым. За окном взорвалась петарда, и женщине показалось, будто искры прожгли её голову, пройдя через грязную стеклянную панель. Предметы в поле её зрения обрели настолько резкие очертания, что в глазах зарябило от обилия деталей: пылинки, след большого пальца на оконной раме, пористая дорожка воска в центре стола, совок, полный бумажных обрезков.

«Эта квартира выглядит, как притон… Бог мой…».

Она кинулась в коридор. Зубами вытянув сигарету из пачки, накинула пальто и, сбежав по подъездной лестнице, отупело уставилась на свободную решётку радиатора.

— Где?

Придерживая спиной дверь, сосед помахал ей и улыбнулся. Спустя полминуты площадка заполнилась визгом двух его обросших снегом собак.

— Вам не холодно? Вы расстроены? Пойдёмте ко мне. Скоро жена придёт, ужин будет не ахти, но будет. Есть немного выпить и…

— Где бомж? Он сидел здесь, на радиаторе. Последние недели три, четыре… Чёрт, он торчал тут каждый божий день.

— Я никого здесь не видел. Никаких бродяг. Можно спросить жену, но… — Мужчина мягко улыбнулся и осторожно поправил на ней пальто, заметив чёрную ленту чулок. — Лучше бы Вам просто согреться и поговорить немного с живыми людьми. Или помолчать: в хорошей компании это тоже бывает полезно. Оденьтесь потеплей и приходите. Я поставлю чайник.

Женщина кивнула, взялась за перила и начала своё восхождение, глядя на замёрзшие пальцы собственных ног, как на что — то чужеродное. Собачий лай остался далеко позади, когда она склонилась над межперильным рвом, осветившись случайным воспоминанием:

— Вы ещё здесь?

— Да. Лифт снова не работает, а я не очень хороший ходок.

— Курите?

— К сожалению, дорогая.

— Хорошо. — Она медленно сползла по стене, не решаясь ощупать карман. — Очень хорошо. Кажется, я потеряла спички.