Зоя

Александра Пугачевская

Зоя – обыкновенная московская пионерка. Она страдает от травли одноклассников, не любит носить школьную форму и мечтает о красивых джинсах. Вдруг Зоя попадает в Париж, где обнаруживает себя на месте французской девочки. Зоя только начинает вживаться в новые реалии, как её переносит обратно в Москву! Чем было путешествие в Париж – сном или реальностью? Зое удается разгадать произошедшее, а заодно научиться путешествовать во времени и пространстве и управлять своими магическими способностями.

Запуск

— Ну ты дебил!

— Ты кого дебилом назвал, урод?

— Тебя!

— Меня? Да ты вошь, я тебя сейчас раздавлю.

Зоя открыла глаза. Голова её была вся в снегу.

— Ты Зою убил, дебил!

— Сам ты дебил. Скажешь кому — убью.

— Что скажу? Что ты убил Зою? Конечно, скажу. А ты думал?

Зоя поняла, что слышит перепалку Власова с Куликовым. На неё они не обращали внимания.

— Я тебя не боюсь, понял?

Это был Куликов. Его голос звучал звонко и как-то странно, с надрывом, будто он вот-вот заплачет. Куликов был гораздо меньше Власова, и Зоя оценила его храбрость.

— Не боишься? А зря, гнида ты паршивая. Ты себя вообще видел?

Голос Власова звучал уже не так уверенно, как раньше.

— Да я тебя раздавлю, никто и не вспомнит.

— А вот попробуй. Посмотрим, что ты собой представляешь. Только девчонок и травишь. — парировал Женя.

«Зря он так, — подумала Зоя. — Власов же сумасшедший, он себя не контролирует.»

И действительно, Власов замычал и сжал кулаки. Он выглядел как бык, готовящийся порвать тореадора в клочки. Но Куликов был отнюдь не тореадором — он был маленьким, худеньким мальчиком, гораздо ниже сверстников и, судя по тому, как висела на нем школьная форма, гораздо слабее Власова.

Зоя решила, что пора вмешаться. Она уже не думала о том, как больно дерётся Власов — ей хотелось спасти Куликова и предотвратить бойню. Зоя попробовала встать, но вместо этого оказалось, что она может только чуть-чуть повертеть головой. Власов уже двигался на Куликова. Женя отступал. Зоя попробовала крикнуть, но вместо крика она поняла, что мычит. Однако этот звук прервал драку. Мальчики остановились и обернулись. Первым опомнился Власов.

— Эй, Куликов, ты это слышал?

Куликов не ответил. Он подошел к Зое и осторожным движением отодвинул её шапку.

— Эй, Зоя, ты меня слышишь?

Зоя попробовала ответить, но у нее опять получилось какое-то мычание:

— Му-му-му-му…

— Эй, ты не умерла? Встать можешь?

Куликов протягивал ей руку, но Зоя не могла пошевелить пальцами. Тело её не слушалось.

— Да не умерла она, видишь же, — Власов звучал бодро.

— Не умерла, — ответил Куликов. — Но она же не может тут и дальше лежать? Может, ей в больницу надо? Может, у неё что-то сломано?

— Ничего не сломано. Полежит и встанет, — ответил Власов.

— Как встанет? Она даже руку не может протянуть. Может, у неё теперь паралич будет из-за тебя?

Куликов опять шёл в наступление. Зое это не нравилось — ей стало холодно, и она хотела попросить мальчиков позвать кого-нибудь на помощь, чтобы её отнесли в школу, где было тепло. Она даже представила себе, как хорошо будет погреться около батареи в цоколе.

— Ну короче, я пошёл, — заявил Власов. — Я и так опаздываю.

— Как пошёл? А на помощь кто позовёт?

— Ну вот ты иди и зови, раз такой умный.

Власов сплюнул, и брызги от его слюны чуть-чуть задели Зою. Ей стало до того мерзко от этого, что она захотела дать ему в глаз и растереть эту слюну у него по щекам. Зоя уже не думала о том, что не может пошевелить пальцами. Одним движением она вскочила и засадила Власову кулаком в глаз. Власов завопил, а Куликов застыл на месте. Зоя же стояла на ногах и отряхивалась от снега.

— Женя, пойдём обратно в школу, а? Мне надо погреться, — сказала Зоя.

— Э-э-э. Это самое, пойдём, — ответил Женя.

Власов же схватил свой рюкзак и убежал в сторону метро. А Зоя и Женя вернулись в школу. Там было пусто и чисто — уборщица Нина Петровна возила тряпкой в углу. Увидев ребят, она заворчала:

— Опять грязь нанесёте, только всё помыла.

Зоя её успокоила:

— Не волнуйтесь, мы тут в уголочке посидим.

— В уголочке. Знаем мы, всегда своими грязными ногами натопчут. Ну идите, идите уже, раз замерзли.

Уборщица ушла вглубь школы, а Женя и Зоя сели на подоконник.

Зоя оглядела свою одежду. Она была уверена, что будет в том же красивом свитере и в варёнках. Но вместо этого наряда Зоя была в обыкновенной школьной форме, в уже несвежем воротничке и манжетах, которые надо было постирать и перешить, но Зое было лень, а мама не обращала на такие мелочи внимания. Зоя стеснялась грязных манжет, но каждый раз слишком поздно вспоминала о том, что их надо было постирать. Обычно это происходило утром перед школой, когда она натягивала платье и обнаруживала тёмный след около запястья.

«Как было бы здорово вообще не носить эти ужасные платья, а ходить в школу в таких красивых варёнках и свитерах», — думала Зоя. Зимой под платье требовалось надевать колготки и рейтузы, а потом переодеваться в школе. Да и само школьное платье не радовало — коричневый цвет Зоя не любила, и платье неприятно натирало подмышками. «Эх, вот если бы меня увидели в том свитере. Да кто мне теперь поверит?» — думала Зоя. И только тут она заметила, что Куликов смотрит на неё.

— Жень, ты что? — спросила Зоя.

— Я? Я-то ничего, но ты точно в порядке? — Куликов поднял брови так высоко, что у него наморщился лоб. Он был похож на симпатичного бобра.

— Я? Ну да.

— Ты сейчас по-моему по-французски что-то сказала.

— Я? По-французски?

— Да.

У Зои перехватило дыхание. Ей вдруг стало страшно. Может быть, та квартира во Франции, и Аник, и свитер — это был не сон? Но ведь ничего этого не могло быть на самом деле. Ей просто всё приснилось, она потеряла сознание, а теперь вернулась в Москву, в свою настоящую жизнь, и ничего с ней на самом деле не случилось.

— Да не, Жень, тебе показалось. По-моему мы просто перезанимались с Натальей Анатольевной.

Зоя засмеялась как можно непринужденнее.

— Ну ладно. Слушай, может, пойдём домой? Я устал ужасно, да и мама ждёт. И может, тебе к врачу надо? Ты правда в порядке?

— Не, к врачу не надо. Пойдем лучше домой.

Зоя посмотрела на часы, которые висели в вестибюле. Было уже 19:00. Она никогда так поздно не задерживалась в школе.

— Пойдем тогда скорее.

Они с Женей выбежали из здания и услышали за собой шаркающие шаги уборщицы.

Зоя подходила к дому в начале восьмого — идти от школы до дома было совсем недолго. Она раздумывала о том, как объяснить родителям своё опоздание. Врать не хотелось, но говорить им правду Зоя боялась. Ведь если она скажет родителям, что потеряла сознание и лежала на льду около часа, а потом не могла пошевелиться и у неё даже онемели пальцы рук, они перепугаются.

«Придется врать», — решила Зоя.

Зоя осторожно открыла дверь квартиры. Мама сидела около телефона в коридоре и плакала.

— Зоя! — закричала мама, как только увидела дочь. Потом тут же: — Она пришла! Петь, она пришла.

Зоя увидела отца, который ещё не успел переодеться после работы.

— Ты что? Где ты болталась? — спросил папа.

— Я не болталась, — промямлила Зоя. Она не успела подготовиться и не ожидала такого родительского напора.

— На улице ночь! Ты где была? Уже восемь вечера.

— Мам, ты что, у меня же сегодня французский, — Зоя попробовала оправдаться, но её голос звучал нервно.

— Какой ещё французский? У тебя в пять занятия заканчиваются. Ты где три часа была? Ты соображаешь, что делаешь?

— Совсем мать не жалеешь! — выступил отец.

Обычно он был на Зоиной стороне или придерживался нейтралитета. Зоя удивилась, что родители нападали на неё вдвоем.

— Я задержалась. Мы с Куликовым остались заниматься, — ответила Зоя. Она знала, что родителям нравился Женя, и они даже стали общаться с его мамой.

— С Женей можно в дневное время заниматься, — ответил папа, но уже не так сурово.

— Иди быстро переодевайся. Я вижу, у тебя щёки обмороженные, — сказала мама. — Заработаешь себе менингит, так заниматься.

Зоя умчалась в комнату. Она посмотрела в зеркало — и правда, щёки у неё горели. Зоя быстро стянула с себя одежду, бросила ненавистную форму на пол, и вдруг заметила маленькую блестящую бумажку, которая лежала рядом с платьем.

Зоя развернула бумажку и увидела фотографию двух девочек. Они улыбались. Одна, кудрявая блондинка, была в бирюзовом свитере, а вторая была она, Зоя, в розовом пушистом свитере. Девочка взяла фотографию двумя пальцами, словно та могла расплавиться от её прикосновения.

— Зоя, иди ужинать, — услышала она маму. — Пока всё горячее.

Зоя в панике завертелась по комнате, думая, куда бы спрятать фото. Она положила фотографию под подушку, но потом передумала и засунула её под вязаную кружевную салфетку, лежавшую на зеркале.

— Зоя! Ты что, оглохла?

— Совсем от рук отбилась, — вторил отец.

— Тебе что, нужно специальное приглашение? — это была уже мать.

Зоя вылетела из комнаты и бросилась на кухню.

— Ну наконец-то. А ну быстро садись, — приказала мама.

На столе стояла дымящаяся сковородка с жареной картошкой. Зоя это блюдо любила, но не каждый день. Но делать было нечего. На ужин Зоина мама готовила либо картошку, либо икру из баклажанов, либо и то и другое вместе. Других блюд она не признавала. Икра у мамы получалась тёмно-коричневая, горькая, с липкой неприятной кожурой. Зоя, обычно непривередливая в еде, баклажаны терпеть не могла. Киевские родственники называли баклажаны «синенькими», и Зою возмущало это нежное название ненавистных ей овощей. В мамином исполнении они получались скорее чёрненькими. Милое киевское название наводило Зою на мысль, что баклажаны можно было приготовить как-то иначе, вкуснее и приятнее, но подозревать маму в неумении готовить Зоя не решалась. Картошку же Зоя ела, хоть и страдала от однообразия. Хуже картошки были папины макароны по-флотски, в которые папа так обильно добавлял лук, что Зоя ассоциировала выражение «по-флотски» с варёным луком. Зоя села за стол, стараясь избежать лишних вопросов. И вдруг она вспомнила ароматную булочку и какао, которое пила в Париже. Зоя повела носом.

— Что-то мне показалось, будто какао пахнет, — сказала она и тут же прикусила язык. «Теперь мама подумает, что у меня что-то с головой не так, — подумала Зоя. — Надо будет поскорее из-за стола выйти».

Но мама улыбнулась:

— Нет, не показалось, — ответила она. В руках у нее была маленькая зелёная пачка с надписью «Золотой ярлык». — Вот. Сегодня достала.

— Ой! Как здорово! — вскрикнула Зоя.

Пока мама варила какао, Зоя доедала картошку, уже не думая об однообразии ужина. Мама поставила перед ней чашку с какао. Зоя потянулась, принюхалась и попробовала напиток. Она обожала какао. Этот домашний напиток был почти как французский, но широкая пиала, из которой она пила какао в Париже, придавала ему какую-то дополнительную экзотичность. Будто пить какао из нормальной чашки было слишком обыденно — нужно обязательно, чтобы у нее было широкое горлышко. И Зоя поняла, что нужно было сделать. Она бросилась к серванту, где стояли пиалы. Папа привез их из Ташкента в молодости. Это был его подарок маме на пятилетие их свадьбы. Пиалы были белыми, с синими листиками по краям. Ими никогда не пользовались, но они стояли на видном месте в серванте. Зоя аккуратно достала одну из них и перелила туда какао из чашки. И попробовала. Вкус действительно изменился. Наступило ощущение праздника — она словно снова попала на солнечную кухню на бульваре Бомарше в Париже. Если бы не какао, Париж так и казался бы ей сном. Но Зоя отчетливо помнила ощущения и запах парижского какао и булочки.

— Ты что, Зоечка, спать хочешь? Уже глаза закрываешь за столом? И что это ты пиалу вытащила? Тебе горячо?

Мама вошла в кухню как раз, когда Зоя представляла себя сидящей на кухне в Париже.

— Да, что-то я устала. А пиалу я просто так взяла. Захотелось попробовать из неё пить, — соврала Зоя, но потом поняла, что действительно очень устала. — Пойду-ка я спать. Спокойной ночи, мамуля.

Зоя быстро ретировалась в свою комнату, пока мама не начала разговор про Узбекистан, где она проходила практику в институте, и про то, как там постоянно пьют зелёный чай из пиал.

А следующий день был выходной, 8 марта, и Зоя еле дождалась, пока Международный женский день закончится, чтобы снова пойти в школу и увидеться там с Женей Куликовым.

В четверг утром, проснувшись, Зоя первым делом полезла проверять фотографию. Она так и лежала на месте, под кружевной салфеткой. Зоя ещё раз удостоверилась — всё те же две девочки, Аник и Зоя, смотрели на неё с фотографии. Зоя выглядела точно как девочка на фото, только одежда была другая. Но всё остальное — причёска, брови, выражение глаз, даже улыбка — было одинаковое. Зоя попробовала улыбнуться в зеркало, как на фото, но не успела, услышав голос мамы:

— Зоя, пора собираться в школу.

Ей захотелось увидеться с Женей Куликовым и рассказать ему о том, что произошло. Зоя начала одеваться — платье, которое она так и бросила на пол предыдущим вечером, лежало измятое. На глажку не оставалось времени — Зоя провела по платью рукой и чуть-чуть его разгладила. Но пионерский галстук выглядел совсем изжёванным. Пришлось вытаскивать ненавистный утюг и гладить и платье, и галстук. Манжеты так и остались нестиранными, и Зоя пообещала себе, что первым делом приведёт их в порядок после школы.

На завтрак Зоя быстро сжевала бутерброд с сыром и взяла такой же с собой в школу. По дороге туда она думала о занятиях, а ещё вспомнила о том, что надо будет подучить алгебру и до пятницы дописать сочинение на английском. И вдруг она остановилась — навстречу ей шел Власов. Он двигался в противоположную от школы сторону, и шёл он, судя по походке, прямиком к ней. Зоя попробовала перейти дорогу или же свернуть, но было поздно. Власов был напорист во всём.

— Привет, Зоопарк, — сказал Власов. — Доброе утро.

— Тебе что надо? — ответила Зоя, даже не успев обидеться на прозвище.

— Э, ты что грубишь? — тон у Власова был непривычно мирным.

— Я в школу тороплюсь.

Это было правдой — Зоя не любила опаздывать.

— Я тоже. Я с тобой пойду.

— Это ещё зачем?

— Э, слушай, ты во вторник не сильно, это самое, ударилась?

— Не знаю, — ответила Зоя.

— Как это, не знаешь?

— Я правда не знаю.

— Ну у тебя голова не болит?

— Да вроде нет, — Зоя посмотрела на Власова. Тот выглядел обеспокоенным.

— Это самое, если чё, ты мне дай знать тогда. Я, может, мать попрошу тебе врача найти. Она, это самое, передать просила. И если у тебя там сотрясение или как его там, она может и помочь, если в больницу надо.

— Спасибо, Егор, — ответила Зоя.

По виноватому выражению лица Власова стало ясно, что ему пришлось рассказать о случившемся матери. Если бы он рассказал отцу, то был бы избит. Избитым Власов не был — значит, только его мать знала о том, что произошло.

— А ты родителям своим рассказала?

— Нет. А что рассказывать? — ответила Зоя.

Только теперь она поняла, что мать Власова, привыкшая к постоянным разборкам сына, может позвонить её маме с извинениями, и тогда её родители всё узнают, и про больную голову, и про истинную причину опоздания после французского. И, быть может, мама начнет копаться в её комнате и найдет фотографию. И что тогда? Зоя похолодела от ужаса.

— Ну ты молоток, — ответил Власов. — Я не ожидал. Думал, ты жаловаться побежишь.

— Я не побегу. И ты матери своей передай, что всё нормально, и мои родители ничего не знают.

— А, ну ладно тогда, — сказал Власов, но потом уточнил: — Вообще не знают?

— Вообще ничего не знают.

— Ну ладно тогда. Но если чё, ты мне дай знать. Моя мать, она того, поможет.

— Спасибо, — Зоя не хотела заходить в школу с Власовым. Они уже подходили к воротам. Зоя стала отставать, чтобы пропустить мальчика вперед, но тот тоже замедлил шаг.

— Послушай, я хотел спросить: ты это, когда ты сознание потеряла, ты что-то видела?

— Нет. Ничего я не видела.

— А, да? Вообще ничего? А я вот думал, как это ты так. Ты как будто мертвая лежала. Мне так страшно стало, аж жуть.

Зоя посмотрела на Власова. Он не издевался над ней. Напротив, действительно переживал о случившемся.

— Ты думал, я умерла?

— Ну да. И Куликов тоже. Мы оба думали.

— Серьёзно?

— Ну да, я что, придумал такое что ли? Ты лежала вообще как мертвая. Вот я и думал, может, ты помнишь что?

— Что помню? — Зоя подумала, что, может быть, она говорила вслух, пока лежала без сознания? Может быть, Власов что-то слышал? Но как же Женя? Ведь он-то тоже там был, а ничего не сказал.

— Ну я слышал, что типа когда люди умирают клинической смертью, а потом возвращаются, они помнят туннель такой. Рассказывали, я передачу смотрел. Вот и подумал, может, ты тоже, это самое, вернулась.

— Нет, я ничего не помню.

— Ну ладно, это, если ты чего вспомнишь, ты мне скажи.

— Хорошо, — пообещала Зоя.

— И это, я того, больше не буду, — Власов покраснел.

— Больше чего не будешь? — Зоя не сразу поняла, о чём речь.

— Ну это, того, не буду, короче. С зоопарком там. Ладно, я пошел, — Власов быстрыми шагами удалился в здание школы.

Зоя зашла внутрь самой последней. На улице больше никого не осталось. Она растерянно подошла к раздевалке, той самой, где ещё позавчера вечером грелась с Куликовым, и повесила шубу. Зое очень захотелось убежать домой, запереться одной у себя в комнате и никого не видеть. Может быть, Власов был прав, и она действительно перенесла клиническую смерть? Она слышала про белый туннель, и про людей, которые возвращаются на землю. Но ведь она не видела белого туннеля. Зоя вспомнила булочку, фотографию и подругу Аник. На смерть это было не похоже.

«Надо срочно спросить у Куликова, — подумала Зоя. — Может, он что-то придумает?» Но с Куликовым Зоя пересекалась обычно только на французском, после школы, а поймать его на переменах было практически невозможно. «Значит, придется ждать до конца дня», — решила Зоя. Все занятия она почти не поднимала руку и размышляла о своём происшествии. Зоя считала, что никто не заметит, но потом Ирина Николаевна, математичка, которую девочка про себя называла воблой, вызвала её к доске. Учительница математики была их классной руководительницей, и пришла в школу недавно. Воблой Зоя её прозвала за то, что Ирина Николаевна была удивительно худой — даже не худой, а плоской. В ширину она была вполне себе нормальной женщиной, но если посмотреть сбоку, то Ирина Николаевна была именно плоской, сплющенной. Математичка любила носить обтягивающие юбки, и косточки её бедер выпирали наружу, а живот был впадиной. Когда Ирина Николаевна крутилась у доски и писала уравнения, Зоя не могла оторвать глаз от этой впадины. Она не понимала, как такое было возможно. Зоя Ирину Николаевну не любила, хотя объективной причины на то не было. Та была умной, уравновешенной женщиной, преподавала хорошо и даже водила ребят в походы. Но Зоя не любила её именно из-за этой плоскости и худобы. Они принадлежали к разным лагерям. Девочка понимала, что Ирина Николаевна была в лагере худых от рождения женщин, которым эта худоба, возможно, даже доставляет какие-то неудобства, а она, Зоя, — в лагере тех будущих женщин, которые худыми становятся только благодаря нечеловеческим усилиям и серьёзным ограничениям.

Оказалось, что Ирина Николаевна заметила, что Зоя не следит за уроком:

— Касаткина, ты что ворон ловишь? Давай-ка к доске.

Учительница недовольно смотрела на Зою. Та встала и пошла к доске. Ладони вспотели, а сердце забилось сильно-сильно. Зоя боялась, что ответит неправильно и опозорится. Ирина Николаевна попросила её повторить и написать формулу, которую она только что объясняла. Зоя всё занятие думала о белом туннеле, какао и Аник, и формулы не помнила.

— Ну что же! Касаткина? Это что такое? — Ирина Николаевна явно решила Зою добить. Зоя была отличницей, и её падение и неминуемая двойка за ответ у доски были бы прекрасным развлечением для класса. — Я тебя не узнаю. Объясни, пожалуйста, почему ты не слушала весь урок?

Зоя молчала. Она ненавидела эти риторические, заведомо унизительные вопросы у доски. Что она могла ответить на вопрос Ирины Николаевны? Придется получить эту двойку и убраться из класса поскорее.

— Я жду, Касаткина. Ты что, язык проглотила? — спросила Ирина Николаевна.

И вдруг из левого угла класса пролетел бумажный мякиш и приземлился у ног Ирины Николаевны. Эти мякиши делались из обслюнявленной бумаги, выдранной из тетради. Лепились они относительно быстро, и, благодаря слюням и бумаге, были довольно увесистыми. Для того чтобы мякиш лучше лепился, его надо было как следует обмочить в слюне или воде, но таковой обычно в классе не было. Мякиши были противными и липкими. Как опытная учительница, Ирина Николаевна вовремя успела отскочить, и мякиш её не задел. Математичка с недоумением посмотрела на класс.

— Это кто тут кидается? — грозно начала она, но тут же второй мякиш пролетел через класс, и в этот раз отскочить она не успела. Слюнявый комок приземлился на её туфлю.

— Да что тут происходит?

Класс начал шушукаться, и тут же появился третий мякиш. Этот прилип к доске, и в классе послышалось хихиканье.

— Да как вы смеете? Да я весь класс оставлю убираться после школы! Касаткина, садись!

— Так что, кто мне тут урок срывает? — Ирина Николаевна, обычно спокойная и весёлая, почти кричала: — Кто здесь самый умный?

Класс молчал.

— Так что, вы все хотите после уроков здесь остаться?

В классе воцарилось молчание.

— Ну что, 7«А», тогда жду вас всех после уроков. Всех до одного.

— Ирина Николаевна, это я кинул, — Власов вдруг поднялся из-за парты.

— Власов? Давай к доске.

И тут прозвенел спасительный звонок. Весь класс, кроме Зои и Егора, не дожидаясь развития событий, вылетел из классной комнаты. Власов подошёл к Ирине Николаевне.

— Власов, ну что, поздравляю. Будем вызывать родителей в школу.

— Ирина Николаевна, я не хотел. Я случайно мякиши кинул.

— Что значит «случайно»?

— Ну я сидел, слушал, лепил, а потом случайно получилось. Они сами у меня вылетели.

— Власов, ты в этой четверти у меня шёл на «3» по поведению. Я уже радовалась — никаких претензий к тебе не было. А теперь мне придется тебе «неуд» поставить и родителей в школу вызывать.

— Ну Ирина Николаевна, я больше не буду. Хотите, я даже в поход пойду и принесу что-нибудь из дома. Для похода. У меня даже палатка дома есть, — загундосил Власов.

— В поход?

Походы Ирина Николаевна обожала. Ученики в их классе делились на тех, кто сопровождал математичку в походы, где они проводили на природе несколько дней и возвращались, полные воспоминаний, довольные и радостные, и на тех, кто их пропускал. Зоя в походы не ходила. Одна мысль о том, что надо будет спать на земле, мёрзнуть и придётся идти куда-то с тяжелым рюкзаком наводила на неё тоску. Она никогда не ощущала романтики в готовке в котелке, песням у костра и походном быту. Не то чтобы Ирина Николаевна открыто предпочитала походников остальным ученикам, но первые оставались поболтать с ней после занятий — они как бы дружили с учительницей. Оценки она ставила справедливо, независимо от походного статуса, но общаться с ней походникам было легче.

Ирина Николаевна оглянулась на Зою.

— Касаткина, ты что тут делаешь? Иди, перемена уже началась. А мы с Егором обсудим его поведение.

Зоя вышла из класса. Она была рада, что про двойку Ирина Николаевна забыла. Странным было поведение Власова. Он, конечно, любил срывать занятия, но Ирину Николаевну обычно не доводил. У него были другие жертвы.

По коридору носились ребята — на третьем этаже учились старшие классы. Зоя решила спуститься на второй этаж, где находились начальные классы. Зоя прошлась по коридору — пахло мастикой, — и спустилась вниз. На втором этаже, как всегда, царили малыши. Зоя удивилась, какими маленькими они ей показались. Первоклашки с уважением смотрели на неё. Зоя была для них авторитетом с высоты своего седьмого класса. Девочка посмотрела на стены. Они были разрисованы зайчиками, ёжиками и белочками, орешками и ёлками. Весь второй этаж был похож на сказочный лес. Зое почему-то стало грустно от того, что она уже не первоклашка. Девочка почувствовала себя очень взрослой, и груз ответственности давил на неё. Тут прозвенел звонок. Пора было идти на следующий урок.