Дао подорожника

Алексей Андреев (2021)

Сколько разных лиц может быть у одной девушки из Питера, что за странное существо скрежещет в ночной тишине Западной Вирджинии, как найти идеальное кафе вместе с испанской ведьмой в Праге, почему на островах время течёт иначе, где прячутся в наши дни греческие боги — и другие истории в жанре магического реализма.

Под крылом

Наверное, это всё из-за «Макдональдса». Не то чтобы я такой уж ярый антиглобалист, но тут грёбаные бигмаки явно сделали своё грязное дело.

Когда в Москве открыли первый «Макдональдс», мы с приятелем Андрюхой поехали его смотреть. До этого мы пару раз ездили в Москву поесть пирожков, так что турпоход в первый американский фастфуд был вполне логичен: а чего ещё в Москве делать? Отстояв огромную очередь, мы слопали по паре обедов с бигмаками и залили всё это парой литров молочных коктейлей с привкусом жвачки.

В общем-то нам понравились в этом заведении только две вещи. Во-первых, большая буква «М» в логотипе, яркий ориентир единственного туалета на всей Тверской. Во-вторых, красивая тёлка в форменной одежде, которая стояла на выходе и говорила всем «до свиданья, до свиданья!» Вдохновлённые её улыбкой, мы решили ещё немного приобщиться к цивилизации. И полететь обратно в Питер на самолёте. С детства мы слышали много хорошего о стюардессах.

Сразу после взлёта багмаки дали знать, что им не нравится «Аэрофлот». Бигмаки пошли назад. Шли они медленно, c трудом продираясь через вязкий молочный коктейль. Я блевал все сорок пять минут полёта. Во время коротких перерывов я смотрел в окно, на болтающийся под крылом бигмак луны — и к горлу снова подкатывались мои собственные бигмаки.

Сначала я блевал в салоне. Андрюха тем временем познакомился с двумя моделями, сидящими перед нами. Он показывал мне жестами, что дело клеится, и если я перестану блевать, мы неплохо проведём время. Девушки, возбуждённые полётом, тоже всячески радовались знакомству и совали мне какие-то лечебные конфеты, от одного вида которых мои бигмаки просто переходили от футбола к волейболу. Единственное, что я смог сделать для своих собеседников, это уйти в туалет — где меня и дальше рвало с той же силой.

В туалете я и приземлился. Всю дорогу домой через заснеженный Питер я думал о Гагарине. Я представлял себе американского посла, который с грустью произносит: «А у нас это делают только с обезьянами…»

# # #

Когда я учился в школе, на уроках этики и психологии семейной жизни нам рассказывали, что такое импритинг. Это когда у тебя не получилось с первой женщиной, и из-за этого ты комплексуешь со всеми остальными. Подозреваю, что с самолётами та же хрень.

Сначала я решил, что просто никогда больше не буду летать. Однако человек, не живший за рубежом, не может быть настоящим патриотом. А я люблю всё настоящее, мне надо всё посмотреть и сравнить, как тому Левше из сказки Лескова. Эта сказка вообще — лучший тест на патриотизм. Что у нас помнят про Левшу псевдо-патриоты? Блоху подковал! А что блоха потом сломалась, они обычно забывают. Как и о том, что настоящий патриотизм Левши — в самом конце, когда он за границу съездил и сравнил. «Скажите государю, что англичане ружья кирпичом не чистят!»

Поэтому я стал летать дальше, одновременно пытаясь вывести методы защиты от самолётного ужаса. В частности, обнаружилось, что «туда» я практически всегда лечу без страха и упрёка. То ли предвкушение новых патриотических открытий за рубежом перешибает все фобии, то ли у нас вдоль границ какие-то страхогенераторы расставлены, не знаю. Но туда без проблем, как правило. Даже забавно: всё такое маленькое внизу.

А вот обратно… Как там было про Штирлица? «Его рвало на Родину»?

Моя первая попутчица в первом рейсе оттуда честно пыталась мне помочь. То, что она — настоящая англичанка, я понял сразу после того, как она не поняла мой американский английский. Но через полчаса полёта мы всё-таки нашли общие слова. Ей было лет тридцать, и у неё было настоящее английское чувством юмора («я летаю к мужу в Нью-Йорк, это гораздо лучше, чем если бы он летал ко мне»).

Увидев, как меня трясёт от страха, она дала мне одеяло («это не для тепла, а для психологического комфорта»). Потом ещё дала мне джину («я вообще не пью, но в самолётах это помогает»). Я показал ей свои пастели, мы поговорили о художниках («почему мужчины так любят рисовать лилии?»). Всё шло нормально.

Но уже у самого Шеннона англичанку понесло. Видимо, из-за джина. На самом деле, все пилоты — алкоголики, как бы между прочим сообщила она. И добавила, что у неё есть знакомый пилот, который вообще никогда не садится за штурвал трезвым. Страшно же, goddamn it! Проверки? Бросьте, Алекс, какие проверки! У них, у пилотов, давно налажена система обхода. Принял чувак пол-литра на грудь, и идёт в свой самолёт через потайную дверку, чтоб никто не увидел. У них таких дверок целая куча. Вот недавно котик, потерявшийся в самолёте, налетал 94 тысячи километров за 10 дней, пока его не поймали случайно. Да что вы опять трясётесь, Алекс, давайте-ка я вам ещё налью…

Второй раз возвращаясь из Штатов, я решил напиться по её совету. Однако мысли о ещё более пьющих пилотах сильно портили настроение. Вдобавок самолёт так долго кружил над Франкфуртом, что после приземления у меня начались вестибулярные сбои. Оказавшись на земле, я непроизвольно начал выписывать такие же спирали, как только что делал самолёт. И врезался в стеклянную стойку с коньяками в «дьюти-фри».

Время остановилось — я видел, как с верхней полки медленно падает огромная бутыль. И даже разглядел ценник: у меня ни разу в жизни не было на руках такой суммы. К счастью, в школе нас учили не только этике и психологии семейной жизни — мы там ещё в футбол играли. Я инстинктивно выбросил вперёд ногу, поймал бутыль на носок сапога и аккуратно скатил коньяк с ноги на пол.

Через два года похожий трюк с замедлением времени использовали в фильме «Матрица». Но тогда, в 1996-м, чопорные немцы этого не оценили: из магазина я вышел под гробовое молчание полусотни зрителей и упал в чью-то тележку с багажом. Родина встретила меня выборами, там почти победили коммунисты. В автобусе, катившем из аэропорта в город, я заметил, что у всех людей на часах совершенно разное время.

# # #

Возвращение из Праги было ещё шизовей. В последний день я познакомился с замечательной компанией пражских русских, и в честь Дня Победы провёл с ними всю ночь за изучением местных лекарственных средств. «Шпок» — это версия ерша: водка с пивом, но пива больше, надо накрыть ладошкой и сильно встряхнуть, чтобы всё содержимое стакана превратилось в пену, и немедленно выпить. «Божков» — это такой местный ром с коньячным привкусом. «Фернет» напоминает то ли ликёр «Ванна из Таллинна», то ли лекарство пертуссин. «Рапид» — это такое… короче, тёмное в бутылке.

Прага — это бутылка Клейна: если оказался в последнюю ночь один около Карлова моста, то куда не иди, всё равно попадёшь в этот бар на Уезде. Карина — это девушка с камешком в левой ноздре. «На поле танки грохотали» — это песня, популярная у пражских девушек весной…

В начале шестого я вспомнил, что надо лететь домой, и неспеша отправился в отель за вещами. Было тихо, улицу перед отелем переходил ёжик. Он услышал мои шаги и побежал прятаться на обочину. Свернулся там в шарик среди одуванчиков. Замаскировался! Пока я с ним беседовал, чуть не опоздал на самолёт.

И главное, не успел ничего выпить! Вот уже выруливаем на взлётную, а я только-только выхватываю бутылку, мысленно повторяя себе, что по статистике самолёт — самый безопасный вид транспорта, самый безопасный, сука, самый…

Посреди взлётной полосы самолёт останавливается. Командир корабля сообщает по громкой связи, что полёт задерживается на полчаса, потому что надо заменить «адну электроницку часть». Я выглядываю в окно и вижу двух суровых мужиков в оранжевых куртках. На их лицах написано, что прошлой ночью они тоже изучали лекарственные препараты. Один из этих митьков начинает херачить кувалдой по крылу. Другой в промежутках между ударами суёт в крыло какие-то жёлтые проводки. Я моментально трезвею — на этом киберпанке мы сейчас полетим?!

Через полчаса командир говорит, что им надо заменить весь авиалайнер. Ага, то-то же! Всех просят выйти из самолёта. Самым безопасным видом транспорта оказывается бар пражского аэропорта. Я провожу там три часа в полной безопасности. Водка-кофе, водка-кофе. У чехов есть странное блюдо «салат из окурков», им можно закусывать что угодно.

В какой-то момент я обнаруживаю себя уже в другом месте, хотя тоже в кресле. Две тётки в красных жилетках стоят в проходе и делают зарядку. Потом голос со странным акцентом говорит: «Сичас ми вам пакажим, как надивать кисла-радную маску». Кажется, я попал в дурдом, где лечат веселящим газом!

Тётка в красной жилетке надевает на пару секунд жёлтую маску. Сразу становится заметно, как ей полегчало. Она перестаёт делать зарядку, зато наклоняется ко мне и интимным голосом — я сразу оказываюсь возбуждён не хуже, чем уголовное дело прокурора Скуратова — говорит на ломаном английском: «Сэр, вы сидите у аварийного выхода, в случае аварийной ситуации вам надо будет открыть…»

«Ага!!!» — радостно соглашаюсь я. Вот молодец, что напомнила! Я как раз начал замечать, что ситуация в этом дурдоме близка к критической. А другого выхода, похоже, действительно нет. Вдоль стен идут два ряда круглых окошечек, в которые не пролезешь. Подводная лодка! Дурдом на подводной лодке, надо же придумать такой садизм!

Выглядываю в круглое окошечко. Мать честная, да это ещё и летающая подводная лодка! В круглом окошечке кружится что-то вроде рекламы стиральных машин: летают хлопья пены и огромные белые лифчики. Меня начинает мутить. И мне приходит в голову, что если я вовремя сблюю, то буду в безопасности.

Эта странная новая религия охватывает меня целиком. Я оттягиваю карманчик на впередисидящем кресле. Где-то тут должен быть блевательный пакетик… Ага, вот и он! Только уж больно маленький, такого и китайцу не хватит. Но уже некогда размышлять, известная сила уже тянет за нитки марионетку, сидящую в моем желудке…

…и лишь в самый последний момент я замечаю на конвертике надпись «ПОМОГИТЕ ДЕТЯМ! ВЛОЖИТЕ СЮДА ВАШИ ПОЖЕРТВОВАНИЯ В ЛЮБОЙ ВАЛЮТЕ». Поздно, товарищи дети. Другой валюты у меня нет, зато вот этой — через край.

# # #

После этой истории я целый год никуда не летал. Но патриотизм настоящего Левши продолжал свербить где-то внутри. Я мечтал побывать в Англии, и даже 11 сентября не убило мою мечту. Она только усилилась. Стало ясно, что хитрые англичане действительно чистят ружья чем-то особенным, раз у них такого не происходит.

Странности начались ещё на нашей стороне, когда рейс на Лондон задержали на три часа. Аккурат перед этим объявлением я выпил 150 грамм коньяка «Реми Мартен», что должно было обеспечить мне хорошее настроение на взлёте. В общем, получилось не как в Праге, а ровно наоборот — коньяк уже внутри меня, а самолёта ещё нет.

Тем не менее, во время блужданий по аэропорту я сделал удивительное открытие: за те же деньги, что я потратил на рюмку в баре, можно купить пол-литра в дьюти-фри! Я купил бутылку коньяка и сел прямо напротив бара, чтоб всем было завидно.

В следующий миг я был уже в Лондоне. Прямо как в песне Цоя: «Я проснулся в метро, когда там тушили свет». Весь полёт — полный провал в памяти. За исключением одного просветления: я уже сижу в самолёте, рядом стоит какой-то крепкий мужик в форме и называет меня «террористом номер один». При этом он очень широко улыбается, давая понять, что это шутка. Однако суть его намёков — я должен пересесть в другой салон. Улыбчивый человек говорит, что в другом салоне мне будет уютнее.

Я отвечаю, что я бы с удовольствием, но никто из моих соседей не хочет, чтоб я уходил. И тут же в ответ раздаётся истерический крик нескольких десятков глоток: «Хотим, хотим!!!»

После этого опять провал. Потом я просыпаюсь в пустом самолёте. Рядом только коробка с нетронутым ужином. На выходе прохожу сквозь строй стюардесс. Самые красивые спрашивают, как я себя чувствую. Я смотрю на них и осознаю, что все стюардессы на самом деле маленькие. Просто они всегда над тобой, когда ты лежишь в кресле. В этом их главная сексуальная тайна.

В Лондоне я нашёл красную телефонную будку, позвонил Ксюше и сказал, что мой рейс немного задержался. Она ответила, что я ей уже звонил. И уже рассказывал про задержку, и что всё классно и вокруг много красивых девушек. Причём звонил с мобильного телефона. Последнее удивило меня больше всего: у меня в те годы ещё не было мобильника.

Но главное — не было и никакого самолётного страха! Просто провалился весь страх вместе с памятью. Сначала мне это ужасно понравилось. Но отложенная расплата наступила в тот же день. Поскольку меня сразу повезли на экскурсию, я умудрился поблевать у всех главных достопримечательностей британской столицы. Ночью перед отелем, где меня рвало последний раз, я понял, отчего так нервничали мои соседи по самолёту.

И вот тогда я принял совершенно неправильное решение. Я решил не пить во время отпуска и на обратном пути тоже. И зря, потому что на трезвую голову нервы мои обострились в Лондоне до предела. Всю неделю меня нервировало небо Лондона, полное самолётов. Как не поднимешь глаза, всегда два самолёта в небе. И сразу тошнит.

Зато опуская глаза, я всюду видел арабов. Лондон происходит от «Лада», сказал экскурсовод в первый же день. Это почти как Ладен, да. И вся обслуга в этом городе — либо обычные арабы, либо индусы (бородатые арабы), либо негры (загорелые арабы), и совсем немного — панковатые белые, говорящие по-итальянски (просто больные арабы).

Шофёр нашего экскурсионного автобуса был негром, но это ничуть не облегчало жизнь. Один раз я вышел с ним покурить, и он проникся ко мне доверием: «После взрывов стало мало работы — американцы боятся лететь… Но я всё равно за Талибан! Ха-ха, шутка!» От таких шуток я нервничал ещё больше, потому что 11 сентября случилось всего месяц назад.

Отвлечься на технические достижения британской империи тоже не вышло. Оказалось, например, что британский умывальник удобен только для стирки носков. А для мытья рук он непригоден совсем: одна рука сразу обжигается из горячего крана, а другая рука мёрзнет в ледяной воде из второго крана. Что сказал бы лесковский Левша, если бы узнал, что англичане даже в XXI веке ещё не изобрели смеситель?

Или вот: решил я там пройтись по широко разрекламированному Мосту Тысячелетия. А он закрыт! Подъехавший на велосипеде полисмен объяснил: «Ну да, это же мост следующего тысячелетия.»

В музее науки видел первый компьютер, дифференциальную машину Бэббиджа. Это нечто среднее между гидравлическим прессом и фрезерным станком. Как говорится, в карман не положишь.

И всё это несовершенство техники опять же как-то подспудно напоминало о возможных проблемах с самолётами. Беззаботные белки махали мне на прощанье лапками со скамеек Кенсингтонского парка, а я шёл и спрашивал у них — кто же из нас первый упадёт вдребезги на Тауэрский мост? «Don't cry for me, Palestina», отвечали белки с арабским акцентом.

Взвесив все «за» и «против», я всё-таки залез в обратный самолёт абсолютно трезвым. Радостный голос командира корабля сообщил, что в Питере пурга.

Первый час я выдержал. Рядом сидела старушка лет восьмидесяти. Очень весёленькая, благо ей уже всё равно, и даже наверное забавно умереть в воздухе. От неё я как-то подзарядился оптимизмом. Сидел и спокойно размышлял о том, может ли при авиакатастрофе сохраниться флэш-карточка в моем любимом карманном компьютере «Псион», который сделали хитрые англичане, не чистящие ружья кирпичом. Если в воду упадём, не сгорит. Но с другой стороны, намокнет… А если в снег? Пожалуй, да, лучше в снег. Там как раз пурга.

Вдруг проходит мимо какая-то девица и идёт вперёд, аккурат к кокпиту. А я как раз в начале салона сижу. Девица проходит в этот тамбур, который перед кабиной пилотской, и начинает биться в стены, прямо как взбесившийся перфоратор. Неожиданно перед ней распахивается дверь, и она вваливается прямо к пилотам — вижу синее небо у них за лобовым стеклом.

«Ой, — говорит девица, — а где у вас туалет?»

«Вы ошиблись этажом, хе-хе!», — говорят весёлые пилоты «Аэрофлота». По-моему, они уже поддали.

Весь мой оптимизм как рукой сняло. Вспомнилась англичанка. И даже стало ясно, почему террористами становятся именно арабы. У них же пить нельзя! А трезвый человек в таком самолёте — это кранты. Я просто чувствую, как ко мне подкрадывается это желание: вскочить в пилотскую дверь, которая прямо передо мной хлопает на ветру, схватить пилота за шею и закричать: «Хватит махать крыльями, мудило! Садись уже!»

Но разум все-таки не оставил меня, подсказав одно упражнение. В общем-то ничего особенного. Берёшь картинку, которая крутится у тебя в голове. Например, картинку падающего самолёта. И мысленно заливаешь её чёрной тушью. Стараешься добиться полной темноты в сознании. Оно, естественно, не сдаётся и подсовывает тебе какую-то другую картинку. Или просто мысль. Как правило, по ассоциации с предыдущей. А ты и её заливаешь полной темнотой. И так далее.

Примерно через четверть часа я надрочился гнать цепочку образов с огромной скоростью. При этом обалденно активизировалась память: вспоминал имена случайных знакомых многолетней давности, какие-то сценки из глубокого детства — в общем, всё то, что человек вспоминает обычно перед смертью. Иногда цепочки застопоривались, когда отдельные образы пытались зависнуть в сознании надолго (тот же падающий самолёт возвращался ещё дважды). Но я просто начинал в таких случаях новую цепочку.

В конце концов увеличение скорости кадров привело к состоянию управляемого сна. Сюрреалистический фильм собственной памяти. Чётко осознаю при этом, что сижу в кресле. Удивительно, до каких широт расширяется сознание в экстремальных ситуациях.

Но перед самой посадкой страх всё-таки догнал меня. В очередной раз призывая темноту, я с ужасом обнаружил, что гаснет весь свет в салоне. За окном что-то вспыхивает, самолёт ныряет вниз, и в салоне тут же начинают звонить три мобильных телефона. Какой-то ребёнок позади меня весело орёт:

«Мама, это наш город там внизу? Ух ты, как он быстро приближается!»

Я изо всех сил вцепляюсь в подлокотники. И сразу как-то так отвлечённо, стайкою наискосок, пролетает мысль: даже если мы падаем, я ещё успею задушить тех уродов, которые не отключили мобильники. И этого маленького мудака позади. Да и маму его, пожалуй, тоже — чтоб не возила таких невоспитанных детей в таком тонком транспорте, как самолёт, где любая неправильная мысль может повлиять на работу приборов. Не говоря уже о звонках мобил. Не говоря уже о террористах, которые могут так же легко зайти в кокпит, как и в туалет. На следующий день в Нью-Йорке упал ещё один самолёт, кстати.

# # #

У многих наверняка возникнет вопрос — а почему бы тебе не обратиться со своей фобией к специалисту? Беда в том, что все встречавшиеся мне психотерапевты были больше похожи на людей с проблемами, чем на врачей. Может, мне просто не везло. Хотя подозреваю, что всё гораздо хуже. Есть у меня такая дурная способность: быстро докапываться до дыр в человеческой психике, до этих маленьких незатянутых узелков, за которые дёрнешь — и сразу начинает распускаться весь тёплый свитер. А у психотерапевтов за такими узелками обычно скрывается нечто даже более дырявое, чем у обычных людей.

Та же фигня и с религиозными деятелями. Хоть ты тресни, но вот не встретил я пока человека, который верил бы так хорошо, что мне тоже захотелось бы поверить. То есть я даже согласен, что наш мир живёт по законам некой динамической гармонии, и что падения отдельных самолётов приводят к созданию новых, ещё более надёжных самолётов, и в целом добро торжествует. Однако эти идеи ничуть не успокаивают, когда я представляю, как этот железный гандон перестаёт стоять по ветру и расплющивается об землю вместе со мной внутри.

Но одну попытку воспользоваться советом психотерапевта я всё-таки сделал. Исключение это случилось потому, что девушка-психотерапевт была малознакомой, а пара наших встреч — мимолётны, по работе, без всяких личных вопросов и взаимокопания. В перерыве между деловыми разговорами, за чашкой кофе, я в шутку обмолвился о самолётных страхах. А она столь же отстранённо сказала нечто про контроль дыхания.

К тому моменту я около года занимался айкидо в одном неплохом питерском клубе, где в большом почёте были дыхательные упражнения. К слову сказать, в московских айкидо-клубах, где мне довелось заниматься потом, об этих упражнениях как будто вообще не слыхали; в одном из них, когда я проделал такую штуку на разминке перед тренировкой, очень известный руководитель клуба очень авторитетно сказал мне, что «у нас тут не цигун» и что «только у вас там в Питере могут такой херней страдать».

Но питерские уроки я запомнил хорошо, а деревенский снобизм москвичей научился игнорировать ещё со времён первого посещения ихнего «Макдональдса». И когда девушка-психотерапевт обмолвилась о контроле дыхания в самолёте, я сразу просек — ага, дышать животом мы умеем.

И полетел показывать молодой беременной жене Египет. Прямо как тот Иосиф.

В ту сторону получилось просто отлично. Даже несмотря на то, что самолёт попал в зону турбулентности как раз в тот момент, когда молодая беременная жена послала меня на хер — в ответ на моё требование перестать ходить по салону. Я плюнул на жену и начал работать над собой. Сначала просто дышал животом, я потом вообще представил, что я на семинаре Фудзиты-сенсея, и четыре часа с закрытыми глазами мысленно крутил все приёмы, какие только мог вспомнить. В результате даже момент посадки не заметил.

Обратно, как всегда, было труднее. Нет, ислам я не принял, но некоторые его плюсы ощутил в этот раз особенно сильно, когда снова оказался в кругу соотечественников, да ещё накануне христианского праздника. На контрасте, так сказать. Всё-таки десять дней жил в Египте среди непьющих. С утра покурили кальян с Миной, потом Кобаль напоил нас свежевыжатым тростниковым соком, мы бодренько доехали до аэропорта — и вот она, Родина, уже здесь: бутылки, бутылки, бутылки…

Соотечественники нажираются ещё до взлёта, придумывая самые удивительные поводы. Один тип встаёт последи салона и начинает орать, что в Новосибирске уже Рождество и надо это отметить. Потом приходит стюардесса и громко сообщает, что одному из пассажиров стало плохо — поэтому, мол, нет ли у кого-нибудь из пассажиров… водки! И так ещё четыре часа.

Сначала я думал, что меня минует чаша сия. Соседнее кресло пустовало до самого взлёта, и я уже собрался было спокойно заняться своими дыхательными техниками, невзирая на окружающее Рождество… Увы! Как только самолёт поехал, пришёл сосед. Причём ладно бы просто с коньяком, можно было бы отказаться. Нет, сосед был с коньяком и лицом Кевина Спейси. Вылитый Спейси, прямо с планеты «Ка-Пэкс». И даже не спрашивает, буду ли я, потому что и так понятно — кто же не будет с Кевином Спейси…

После пятой рюмки моё мысленное айкидо напоминало «Матрицу», а мой мысленный Фудзита-сенсей превратился в хомяка из мульфильма «Чип и Дейл спешат на помощь». Но вот парадокс: ещё через полчаса таких упражнений я совершенно протрезвел, в то время как Кевин Спейси вырубился и уснул у меня на плече.

Однако трезвость моя была неспокойной. Хотя это было по-своему интересное состояние. В нём я понял, что у меня родится сын, а не дочка (так и вышло), что надо бросать пить (почти вышло), и ещё много чего. Но во время посадки я все равно оторвал подлокотник кресла.

# # #

На этом можно было бы и закончить историю моих отношений с авиацией. Добавить только, что будущее — за хорошими дыхательными упражнениями и полезными пищевыми добавками, или в крайнем случае — за доливками. И ещё напомнить, что существуют другие, очень даже приятные виды транспорта: шведские паромы с шикарным шведским столом, двухэтажные английские автобусы, гондолы Венеции и лодки Нила, римское метро и венская конка… И даже возвращение из-за границы на родину может быть приятным — если речь идёт, например, о поезде Минск-Петербург.

Да, всё это верно. Но есть ещё кое-что. Сейчас расскажу.

Как-то ранней весной, гуляя в пустом петергофском парке, я увидел в небе маленький жужжащий треугольник. Вольно или невольно, но минут через десять я вышел к пирсу — туда, куда шёл на посадку этот мотодельтаплан. Он снизился над замёрзшим заливом, сел на лыжи и поехал по заснеженному льду в мою сторону.

На пирсе стояли два мужика и женщина. «Хотите покататься?», спросил один мужик. Сумма, которую он назвал, была в точности такой, какая лежала у меня в кармане. «Не знаю», сказал я. И понял, что на самом деле очень хочу, но…

Когда я уже собрался отойти, треугольник с моторчиком подъехал к пирсу и остановился. В люльке сидел пилот в очках и пацан лет шести. «Мама, это круто!» сказал пацан, вылезая из люльки и подходя к женщине. Я вернулся и забрался на его место. Машинка покатилась и взлетела. Она поднялась над парком, стало видно даже вокзал Старого Петергофа.

Странно, но никакого слепого ужаса в этот раз не было. И даже не тошнило. Хотя «Боинги» наверняка безопасней, чем эта летающая раскладушка, которая на виражах трещала и хлопала матерчатыми крыльями. Но зато, в отличие от полёта в железном гандоне «Боинга», тут я видел, куда лечу. И чувствовал себя вроде как одним целым с этой раскладушкой. И наверное, если научиться управлять такой штукой, летать будет вообще не страшно. Надо просто самому быть пилотом, а не бигмаком.

Вот потому я и завёл себе этого воздушного змея. У него не одна управляющая леска, как у обычных, а целых две. Да и сам по себе он такой формы, что позволяет крутить совершенно шизовые вещи в небе. Нет, у нас такие не продаются. Пришлось в Испанию слетать. Ну да, страшно. А что делать.