Географ глобус пропил

Алексей Иванов, 1995

Прозаик Алексей Иванов (р. 1969) с раннего детства живёт в Перми; автор романов «Общага-на-Крови», «Блуда и МУДО», «Сердце Пармы», «Золото бунта», а так же историко-публицистических книг, среди которых «Хребет России», «Message: Чусовая», «Увидеть русский бунт»; лауреат премии «Ясная Поляна». «Географ глобус пропил» – «это роман вовсе не о том, что весёлый парень Витька не может в своей жизни обрести опору, и не о том, что молодой учитель географии Служкин влюбляется в собственную ученицу. Это роман о стойкости человека в ситуации, когда нравственные ценности не востребованы обществом, о том, как много человеку требуется мужества и смирения, чтобы сохранить “душу живую”, не впасть в озлобление или гордыню, а жить по совести и любви». (Алексей Иванов)

Глава 8

На крыше

— Недавно я Рунёву встретил, — лениво сообщил Служкин.

— Где? — так же лениво поинтересовался Будкин.

— А-а, случайно, — сказал Служкин. — У неё на работе.

Оба они, голые по пояс, лежали на расстеленных газетах посреди крыши. Они загорали на отцветающем солнце бабьего лета и пили пиво. Между ними стояла трёхлитровая банка и раскуроченная коробка из-под молока, заменявшая кружку. Над ними на шесте, как скелет мелкого птеродактиля, висела телевизионная антенна, которую они только что установили.

— Сашенька тебе письмо написала, — сказал Служкин.

— Не получал. Честное слово.

— Так она его через меня передала.

Служкин залез в карман джинсов, достал листочек и протянул Будкину. Будкин развернул его и стал читать, держа на весу перед глазами, солнцу на просвет. Читал он долго.

— Не ссорился я с ней нифига, — сказал он, опуская письмо. — Это она на меня обиделась. Когда я последний раз был у неё, то всякие планы развивал, как зимой буду на горных лыжах кататься. А её, естественно, не звал. Вот она и обиделась.

— А чего не звал-то? Трудно, что ли?

— Я бы позвал, так она ведь поехала бы, дура… А там одни ботинки как «Боинг» стоят. Где бы она на всё денег взяла? Явилась бы в каких-нибудь снегоступах на валенках… Меня бы там на базе все засмеяли.

Будкин приподнялся, выпил пива и повалился обратно.

— А дальше чего у вас с ней было?

— Ничего… Дальше я занят был, мне к ней в гости ходить было некогда. Вот она и решила, что я обиделся. Детский сад, короче.

— Так сходи к ней, — посоветовал Служкин.

Будкин задумчиво начал складывать из письма самолётик.

— Неохота, — признался он. — Надоело мне с ней. Человек она, конечно, хороший, но тоску на меня нагоняет. Придёшь — у неё как «прощание славянки». Нагрустит — хоть экспортируй.

Будкин ловким точным движением запустил самолётик. Тот нырнул, вынырнул, полетел за край крыши по красивой нисходящей линии, пронёсся над жёлто-зелёным ветхим тряпьём берёзок в сквере и вдруг без видимой причины кувыркнулся вниз и исчез в тени, как в озере.

— Господин Будкин зажрался, — констатировал Служкин. — От такой чудесной девушки отказывается. Доиграется господин Будкин, точно. Имеет терема, а пригреет тюрьма.

Будкин захехекал.

— Рунёвой в тебя надо было влюбиться, Витус, — сказал он. — Вы бы друг другу идеально подошли.

— Я хоть к кому идеально подойду, — без ложной скромности ответил Служкин. — И отойду так же.

— Мне не такая девка нужна, — мечтательно произнёс Будкин, глядя в тёплое небо, которое незаметно, из глубины, словно бы начинало медленно промерзать на зиму. — Такая вот… — туманно сказал он и пошевелил пальцами. — Особенная…

— Такой большой, а в сказки веришь, — буркнул Служкин.

— Не-е, Витус, я не в сказки, я в жизнь верю. Это другие верят в сказки. Вот девки, что вокруг меня вьются, смотрят на меня как на какого-то Хоттабыча: мои бабки, хаты, тачки, свобода моя — для них какое-то Лукоморье. Потому они на меня и вешаются. А меня-то за всем этим не видят!

— А Сашенька видит.

— Рунёва наоборот. Она счастлива уже одним тем, чего моя мама родила. А я этим тоже не исчерпываюсь. Рунёвой всё равно: живи я хоть в шалаше с голой задницей, она всё равно любить будет. Только в шалаше я себя уважать бы перестал. В общем, ни с той, ни с другой стороны нет уважения к тому, что я в себе ценю больше всего: к моему умению жить.

— Что это за умение? Умение деньги сделать?

— Не только. С этим умением я организовал свою жизнь так, что ни от кого и ни от чего не зависю… завишу…

— «Не зависею». А чего ж в тебе, несчастном, тогда ценят?

— Саму жизнь ценят, Витус, а не умение жить. Следствие, а не причину. А мне нужна такая девка, чтобы все эти жизненные блага ценила, но не рвалась за ними и не плевала бы на них. Чтобы за шмотьём меня видела и уважала меня за то, что я могу его иметь. И пользовалась бы всем в меру — не переплачивала и не воровала. Короче, хозяйка мне нужна, а не грабительница и не обожательница.

— Ну-у, — скептически хмыкнул Служкин. — Давай ищи съеденные щи.

Вечером Служкин отправился в садик за Таточкой, но, отойдя от подъезда на пять шагов, вдруг свернул с тротуара и через ограждение полез в сквер. Забравшись в заросли поглубже, он осмотрелся, подпрыгнул и выдернул из листвы берёзки маленький бумажный самолёт.